Вернадский - Геннадий Аксенов

Студенты «заводились» по любому поводу. Осенью 1882 года построено новое общежитие. Хорошее, казалось бы, дело. Но ректор и попечитель учебного округа сочинили по сему поводу раболепный адрес правительству. Он стал известен и почему-то вызвал бурю возмущения. Сначала сходки проводились по группам. Их запрещали, естественно. Тогда на 10 ноября назначили общеуниверситетскую сходку.

Узнав о намерении сына участвовать в антиправительственном сборище, Анна Петровна стала на колени в прихожей и распростерла руки крестом. Но Владимир поднял мать и твердо заявил: «Как я могу не ходить, если обещал прийти?» Пришлось матери покориться.

Но она напрасно волновалась. Ничего особенного не произошло, кроме самого факта самовольного собрания. Ректор, правда, вызвал войска, они оцепили актовый зал и арестовали сходку в полном составе. Студентов отвели в манеж конной гвардии и продержали там целый день, переписывая фамилии. Тем разбирательство, собственно, и кончилось.

Что делают молодые люди, собравшись вместе и в праздном состоянии? Конечно, произносят речи, поют, дурачатся. Настроение, разумеется, приподнятое.

Переходя от кучки к кучке, Вернадский с Красновым наткнулись на группу студентов, которых знали как варшавян — пришедших в университет из 1-й Варшавской гимназии и образовавших маленькое землячество. Сейчас они занимались тем, что сочиняли грандиозную эпическую поэму, назвав ее «Манежеада» — о своих приключениях 10 ноября. Вернадский и Краснов присоединились к сочинению саги и провели с варшавянами весь день.

* * *

Один из «варшавян», Александр Корнилов, оставил воспоминания о возникшей дружбе, возведенной постепенно в ранг братства. Вначале образовался типичный студенческий кружок, вместе собирались, говорили, потом стали вместе читать, обсуждать книги. Обнаружилась общность взглядов, настроений и мыслей, обусловленных происхождением, воспитанием и одинаковым мировоззрением.

Корнилов вспоминает забавный и весьма красноречивый эпизод. Собрались в богатом доме. Говорили горячо и долго о народных нуждах и бедах, о правительственной реакции, о долге перед униженными и оскорбленными. И тут распахнулись двери столовой и хозяйка пригласила гостей отужинать. Они вошли и обомлели. Многочисленные свечи освещали великолепный стол, накрытый с аристократической изысканностью. Блестели бутылки с вином, хрустальные фужеры на тонких ножках. Вокруг стола застыли лакеи в белых перчатках, готовые обслужить молодых господ.

Контраст с настроением и воодушевлением был убийственным. Все покраснели, стыд душил их. Они не могли ни говорить, ни смотреть друг на друга.

Поэтому чаще всего собирались у братьев Ольденбургов. Обстановка в доме благожелательная, сердечная. Любили здесь собираться еще и потому, пишет Корнилов, что в гостиной по диванам и на полу лежали громадные тигровые шкуры. Молодые люди возлежали на них, как древние римляне, в свободных пластических позах. «Мы еженедельно собирались, кажется, по четвергам, у Ольденбургов и даже раза два до утра, беседуя, мечтая и споря об основаниях нашей будущей жизни и деятельности», — вспоминал Корнилов2.

Итак, кто же возлежал на шкурах перед камином в доме Ольденбургов в Климовском переулке зимними вечерами, например, в январе 1883 года, при самом начале их братства?

Прежде всего, сами братья Ольденбурги, старший — Федор и младший — Сергей.

Фамилия свидетельствовала о европейском происхождении семьи, отсылала к рыцарскому Средневековью. И действительно, есть такая местность в Германии, бывшее герцогство Ольденбургское. Хотя предок их пришел во времена Петра на русскую службу, как свидетельствует Корнилов, из Мекленбурга. Отец дослужился до генерала. Один необычный поступок его говорит о самостоятельных и оригинальных убеждениях. Когда мальчики немного подросли, он вышел в отставку и вывез их для учебы в Германию. При этом и сам поступил в Гейдельбергский университет, изучал физику, химию, математику. Много занимался с детьми, нанял им лучших гувернеров. Считал, что человек должен сам себя обслуживать, и приучал сыновей к ручному труду. Всю мебель в детской мальчики изготовили своими руками.

К сожалению, отец их рано умер.

Юноши выросли стройные, худощавые. Федор носил очки. Оба добросердечные и вежливые. Особенной мягкостью отличался старший — Федор, будучи к тому же глубоко религиозным. Учился он на историческом отделении.

Сергей рано нашел свою дорогу. В неопубликованной автобиографии3 он пишет, как это произошло. В шестом классе гимназии попала ему в руки книга о путешествии в Индию. В ней рассказывалось о таинственной и древней истории страны. Говорилось, что прошлое ее слабо изучено, потому что древние рукописи скрыты в малодоступных монастырях Тибета. Тайна этих манускриптов навсегда овладела сердцем мальчика. Он стал мечтать о том, как изучит санскрит, отправится в Тибет, проникнет в старинные монастыри, отыщет хранилища древних рукописей.

По окончании гимназии Сергей не раздумывал, куда идти. Конечно, на востоковедческий факультет, на санскритско-персидское его отделение. И уже на втором курсе университета посылал статьи об индусских текстах в журнал Парижской академии наук.

Старше других Дмитрий Шаховской. Единственный из всех аристократ по происхождению, князь, Рюрикович. Легкий, быстрый, энергичный. «Он весь вдохновенно, но сдержанно, гармонично горел могучим порывом к благу и истине», — вспоминал о нем Иван Гревс4. Короче, тот тип увлеченного идеалиста, каким всегда представлялся русский либерал. Может быть, с него этот образ и списывали многие писатели, начиная с Льва Толстого, который его знал. Ничего внешне аристократического в нем не было. Одевался просто. Носил бороду. Друзья звали его Митя.

Единственный раз в жизни ему пришлось побриться и надеть фрак, когда был вынужден присутствовать в Зимнем дворце на свадьбе своей сестры — фрейлины. Любопытно отметить, что в момент свадьбы Шаховской — студент Московского университета — сидел в карцере за участие в студенческой сходке. Ректор получил от Министерства двора просьбу отпустить вольнодумца на свадьбу, и Шаховской обрел свободу.

Через год Дмитрий перевелся в Петербургский университет. Профессор Ягич прочил ему большое будущее в славянской филологии.

Сам мемуарист, Александр Корнилов, или по-дружески Адя, выходец из большой и разветвленной семьи Корниловых, давшей России немало выдающихся людей, в том числе севастопольского адмирала, героя Крымской войны. Невысокий стройный юноша учился на историческом факультете.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});