Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке - Альберт Мифтахутдинов

— Вот начальник нашей экспедиции, — показал я на Игоря. — У него есть идея.

— Если не ошибаюсь, вам надо к тем отрогам, в устье залива? — спросил Игорь.

Бородач кивнул.

— Вот и хорошо. Поднимайте ребят, тащите ваш «Крым» на берег — к нашему лайнеру. Вон он стоит, видите?

— Вижу.

— Мы вас доставим. С комфортом, как положено.

— Тут уже не до хорошего, — засмеялся бородач. — Подъем! — рявкнул он.

Ребята мигом вскочили. И пошла работа.

— Ну вот и все, — задумчиво сказал Игорь. — И мы тоже сделаем доброе дело.

— Хорошо бы религию такую изобрести, — размечтался я. — Каждый делает хорошее другому. И цепь добра получается непрерывной.

— Не к чему изобретать, — сказал Игорь. — На Севере всегда помогают друг другу. Без твоих новоиспеченных идеалистических штучек.

— А на Юге не помогают?

— На Севере люди живут труднее… даже если получают втрое больше… Идем к ребятам, скажем, чтобы передали вахтенному — пусть за нами вышлют бот.

Действительно, нам на берегу было уже делать нечего.

С судна «Крым» подняли лебедкой. Груз упаковали на палубе, геологический отряд разместили в матросских кубриках, а бородача мы пригласили в нашу каюту.

Через восемь часов высаживали их на берег.

— Кофе растворимый надо? — спросил Игорь.

— Чай пьем! — весело ответил бородач.

Но матрос сбегал на камбуз, и мы бросили две банки в отходящий бот — в поле пригодится все.

— Спасибо! — крикнул бородач и помахал на прощание.

Вскоре наш бот вернулся, мы его подняли, снялись с якоря и взяли курс в Берингово море.

— Твой летчик прав, — сказал Игорь. И протянул радиограмму.

Штаб ледовых операций выражал благодарность за досрочное введение в строй радиомаяка Дженретлен, а также удивление по поводу того, как нам это удалось.

Игорю в радиограмме рекомендовалось отметить премиями отличившихся. Кроме того, указывалось на персональную ответственность Игоря, если с маяком на полуострове Угол Иноземцевой что-либо произойдет и он будет бездействовать. В особых условиях этой навигации, подчеркивалось в радиограмме, «Угол Иноземцевой» должен работать бесперебойно.

— Беспокойство из-за того, что много людей в том районе, — высказал я предположение.

— Вот именно, — сказал Игорь. — Хотя с маяком ничего не случится, если уж за зиму ничего с ним не случилось. Ничего ведь не произошло зимой, а?

— Совсем даже наоборот, — успокоил я его. — Ты просто объясни начальству.

— Этого в эфире не объясняют, — сказал Игорь. — Но у меня, кажется, есть идея.

— Приветствую идеи в головах старшего научного персонала, — ответил я на его недавний выпад.

Он пошел к капитану судна, а вскоре наш «Полюс» взял мористее и направился к северо-востоку.

«На то он и начальник, — подумал я. — Пусть решает. Что-нибудь да придумает».

Я пошел вздремнуть после всех ночных и дневных треволнений, а когда проснулся, в иллюминатор были видны знакомые берега Угла Иноземцевой.

— Спи, высадка утром, — сказал Игорь.

Судно было на якорях. Его слегка покачивало. «Зыбит. Ночь, пожалуй» — подумалось. Но на часы смотреть было лень, так хотелось спать.

Я и завтракал-то последним.

— Как ты смотришь, — спросил за чаем Игорь, — если мы тебя здесь высадим и заберем неизвестно когда, а? Будешь ты смотрителем, настоящим смотрителем маяка.

— Хранителем огня?

— Да.

«Такой же вариант, как с Костей, только на срок в сто раз больший», — печально подумалось мне. Конечно, жаль было покидать судно и прерывать столь интересный рейс.

— Мы сходим на север, сделаем остальное. Пройдут мимо тебя несколько караванов. А мы на обратном пути тебя заберем. Возможно, через месяц, через два, — спрятал Игорь глаза.

— Да ладно, чего уж там, — помог я ему. — Если так надо… Опять же, благодарность и премия…

— Надо, Федя, — рассмеялся Игорь. — А о премии ты уж не беспокойся.

— Ладно. Чем не курорт? Охота, рыбалка…

— Продукты тебе в ящиках уже на палубе. И сетка. Наловишь к нашему возвращению рыбы… И навялишь? А?

— Отлично. Я пошел собираться.

— Давай. Если удастся и дичи подкоптить, имей в виду и меня, а то день рождения скоро, в самом конце навигации, сделаем прекрасный стол, и ты будешь рассказывать, а я тебя хвалить, чтобы не мучила совесть.

— Да брось ты плакаться!

Игорь вздохнул и закурил за столом, чего никогда раньше не позволял ни себе, ни остальной «науке».

— У меня нет выхода, — тихо самому себе сказал он.

— Не надо, Игорь. Все хорошо.

Мы высадились и принялись за работу. Людей вокруг не было, пастухи куда-то откочевали.

Палатку мне ребята соорудили капитальную, шестиместку, на деревянном каркасе, с нарами. И стол сколотили.

Я проводил их к боту. Мы с Игорем обнялись.

Я разжег на берегу большой костер, провожал судно. Плавника тут было много.

«Полюс» ушел. Стало грустно.

А вечером ко мне пришел гость. Пастухи — они были километрах в пяти — прислали гонца узнать, что за люди живут по соседству. Они видели мой большой костер.

Посланец, учетчик бригады Лильи, переночевал у меня, а утром я отправился к ним с визитом вежливости.

По дороге Лильи рассказал, что Угол Иноземцевой — их родовое место. Бригада ежегодно летом приходит сюда, а зимой они выпасают оленей там, за отрогами, где сейчас находится маленький отряд геологов под командованием бородача.

Лильи рассказал, что иногда они оставляют здесь одного человека, чтобы заготавливал рыбу. В прошлом году Лильи много наловил, а вот теперь стал учетчиком, он должен быть с бригадой. Через неделю кочуют дальше по берегу, им тоже нельзя упускать столь благоприятное время.

— А про Иноземцеву вы знаете? — спросил я.

— Знаем. Отец знает. Он у нее учился. Отец сейчас старый, но помнит. Можно спросить.

«Наверное, об этом свидетеле и говорил Юра», — вспомнил я.

В тот мой первый приход старика не было — он ушел на охоту. Потом я пришел в гости через три дня. Принес свежей рыбы и сахару, его мне ребята оставили много, а у пастухов, я заметил в первый раз, сахар кончился, а когда будет новый подвоз — неизвестно.

Я уже и забыл про Иноземцеву, да Лильи напомнил. «Спроси», — сказал он.

Старик говорил по-чукотски, Лильи переводил.

— А почему он не говорит по-русски, если его Иноземцева учила?

Старик засмеялся.

— Он понимает по-русски, — сказал Лильи, — но говорит, что был плохим учеником, плохо учился, вот и плохо говорит. Иноземцева его ругала, он помнит. Да старик больше охоту любил, чем сидеть за партой. Он даже два раза из школы убегал, так ему советовали взрослые. Шаман, наверное, или хозяин стойбища. Считать умеет старик и писать с ошибками.

— Какая она была?

— Кто?

— Иноземцева…

Старик задумался:

— Красивая… волосы красные…

— Рыжая?

— Да. Красивая, — упорствовал старик.

— И еще он говорит, — переводил Лильи, — она была смелая. Ну, отважная.

Старик что-то долго и торопливо рассказывал учетчику.

Лильи внимательно слушал, качал головой, вздыхал, восторженно охал, улыбался, напряженно молчал. Наверное, рассказ был интересен.

— Вот, — вздохнул Лильи, — я сейчас все расскажу. Иноземцева хотела попасть на праздник идолов — ну, на кильхвей, праздник молодого оленя. У входа в ярангу сидела старая-старая старуха, почти не видела ничего. Она обнюхивала всех, чтобы чужие не вошли. Если другие запахи были — мыло, одеколон или еще чего, она тех не пускала. Иноземцева пять раз пыталась войти в ярангу. Старуха ее не пускала. Все бесполезно. Тогда Иноземцеву одели в чукотскую женскую одежду, в женский комбинезон — керкер. А старуха устроила ей экзамен на чукотскую женщину. Давала оленьи жилы — Иноземцева должна была их быстро рассучивать, давала мелкие бусинки — надо было составить узор, старуха проверяла на ощупь. Давала копальхен с травой — надо было есть. А потом… — Лильи замялся, — вы же знаете, чукотская женщина в керкере, когда работает, опускает с плеча правый рукав, выпрастывает руку и грудь в керкере всегда обнажена, она всегда на виду, таков обычай. Иноземцева очень смутилась, махнула, чтобы мужчины удалились, что-то там расстегнула, обнажила руку и грудь, она очень смущалась, говорит старик, хотя никто не смотрел, кроме старика, разве постыдно смотреть на красивую женщину, да и отец был молод, не старый, но он был женат и не мыслил дурного. У нас такого не бывает, чтобы обидеть гостя, и тем более женщину, и тем более Иноземцеву.

— Удалось ей?

— Да. На шестой раз Иноземцева попала в ярангу, побывала на празднике. Там шаман был злой. Праздник наш добрый, но человек, который руководил, был злой, у него была деревянная кукла, он над ней заклинания говорил. Призывал чукчей не жить в домах. Пугал. Он называл фамилии чукчей, и кукла в это время вспыхивала над жирником синим огнем. Обещал, что дома этих чукчей сгорят.