Искатели сокровищ - Эдит Несбит

Я поехал вместе с Ноэлем, поскольку я самый старший, а он еще слишком маленький, чтобы отпускать его одного в Лондон. Дикки сказал, что все эти стихи никуда не годятся, и что он рад, что ему не придется ехать вместе с нами и выставлять себя на посмешище, но это он потому, что у нас не хватило денег на билет для него. Зато Г. О., хотя и ему билета не досталось, пошел вместе с нами на станцию и проводил нас и помахал нам кепочкой и, когда поезд тронулся, крикнул нам вслед: «Счастливой охоты!»

В углу купе сидела леди в очках. Она держала в руках какие-то длинные полосы бумаги и что-то исправляла в них остро отточенным карандашом.

Когда поезд тронулся она спросила:

— Что сказал этот мальчик?

И Освальд ответил ей:

— Он сказал «Счастливой охоты», — это из «Маугли».

— Очень приятно, — сказала Леди, — я очень рада познакомиться с людьми, которые хорошо помнят историю Маугли. Куда же вы сейчас направляетесь? В зоологический сад — на встречу с Багирой?

Мы тоже обрадовались, потому что и нам было приятно познакомиться с человеком, который хорошо помнит Книгу Джунглей.

И Освальд сказал ей:

— Мы намерены восстановить пришедший в упадок Дом Бэстейблов. Мы обсудили уже разные способы и хотим испробовать все, что нам удалось придумать. Ноэль хочет попробовать издать свои стихи. Как вы думаете, хорошие поэты получают много денег?

Леди рассмеялась — она вообще была очень веселая — и сказала, что она тоже что-то вроде поэта, а эти длинные полосы бумаги — гранки ее нового сборника рассказов. Прежде, чем книжка станет настоящей книжкой, ее печатают на таких длинных полосках, а писатель может делать там всякие исправления, чтобы те, кто печатал, поняли, какие они идиоты, раз они не могут сразу напечатать так, как имел в виду писатель.

А мы рассказали ей все о поисках сокровища и о дальнейших планах. Потом она попросила посмотреть стихи Ноэля, но он закапризничал, и тогда она сказала: Давай сделаем вот что: ты покажешь мне свои стихи, а я покажу тебе свои, — и он согласился.

Веселая леди прочла «Гибель Малабара» и сказала, что ей очень понравилось, и картинка тоже. А потом она сказала: «Я тоже, как и вы, обычно пишу серьезные стихи, но тут у меня есть один стишок, который может вам понравиться, потому что он про мальчишку». Она отдала его нам, и поэтому я могу его переписать, и я вставляю его здесь в книгу, чтобы вы знали, что даже взрослые леди бывают иногда вполне разумными. Мне это понравилось даже больше, чем стихи Ноэля, хотя ему-то, я конечно, сказал, что его стихи мне нравятся куда больше, а то у него был такой вид, как будто он вот-вот заплачет. Это, конечно, неправильно, потому что надо всегда говорить только правду, даже если кому-нибудь это неприятно, но не мог же я допустить, чтобы он разревелся прямо в купе лондонского поезда.

Вот какие стихи написала эта леди:

Когда просыпаюсь я сказочным утром,Мне красное солнце смеется в окно.Я радуюсь новому дню, и как будтоВсе новые игры приносит оно.Всех дел и не счесть, что надо мне сделать,Побед настоящих, мужских совершить.Вот только бы взрослые так не сердились:Что, изверг, решил я опять учудить.Я как-то о взрослых подумал: неужтоОни не играли, как мы, никогда,И были примерные, были послушныеИ жили как велено? — вот ерунда!Не знают они ничего о любимыхИгрушках и играх, как я погляжу.Приносят уродцев своих магазинныхИ думают, будто спасибо скажу.«С огнем не играй, а скушай конфетку,Зачем обмотал ты сестренку жгутом?»Им жалко поднос! Барабанная спетаПеснь. «Что ты сделал с котом?»Они не одобрят рыбалку. Конечно,Ведь можно в воде измочалить костюм.«Хлопушка сухая!» — но выбросят спешноИ в детской запрут, и не пустят к гостям.Они ведь не знают, как с толком проходитОбычный, приличный, короче, правильный день.Что им мое брюхо, когда его сводит:С обеда до чая забудь о еде!А вечером, стоит со мной распрощаться,Забудут манеры папа и мама,За дверью вздохнут и закружатся в танце:«Ура! На сегодня закончен кошмар!»

Она нам и другие стихи показывала, но я не мог всего запомнить, и она всю дорогу с нами болтала, и когда мы подъезжали к станции Кэнон-стрит, она сказала:

— У меня тут есть два новеньких блестящих шиллинга. Как вы думаете, не помогут ли они вам на пути к Славе?

Ноэль сказал спасибо и уже протянул руку, но Освальд, который всегда помнит, чему учили его старшие, сказал:

— Большое вам спасибо, но папа говорил нам, чтобы мы не смели брать деньги у чужих людей!

— Тьфу ты! — воскликнула леди (она, как я уже говорил, была очень веселая и больше похожа на мальчишку, чем на настоящую леди). — Тьфу ты! Однако, раз мы с Ноэлем оба поэты, мы же все равно что родственники. Разве ты никогда не слышал о собратьях-поэтах? Будем считать, что мы с Ноэлем вроде как тетя и племянник-поэты или что-нибудь в этом роде.

Я растерялся, а она гнула свое:

— Ты, конечно, молодец, что во всем слушаешься папу, но вот что мы можем сделать: бери мой шиллинг и мою визитную карточку в придачу. Приедешь домой — спросишь папу, если он скажет, что эти деньги брать нельзя, ты можешь вернуть их мне.

Мы взяли у нее шиллинги и она пожала руку каждому из нас и, выходя, сказала:

— Счастливо! Доброй охоты!

Вечером мы все рассказали папе, и он согласился, что тут все в порядке, а когда прочел ее имя на карточке, он сказал, что нам дико повезло: эта леди пишет стихи лучше, чем кто-либо в Англии. Правда, мы ее имени никогда не слышали, и на мой взгляд для поэта она чересчур веселая. Вот так старина Киплинг! Мало того, что он написал отличную книгу — благодаря ему мы еще получили по шиллингу!

Глава пятая. Разговор издателя с поэтом

Вообще-то это здорово — так вот, самим по себе, побывать в Лондоне. Мы спросили, как добраться до Флит-стрит (папа убежденно говорил нам, что все газеты печатаются там). Нам сказали, что надо идти прямо от Лудгейт-стрит, только это оказалось вовсе не прямо — во всяком случае, мы шли не так уж прямо.

По пути мы зашли в собор святого Павла. Ноэль непременно хотел видеть могилу Гордона, и нам пришлось осмотреть его памятник; так вот, по-моему, для великого человека он маловат.

Потом мы шли, шли и наконец решили посоветоваться с полисменом, а тот сказал, что нам надо вернуться и пройти через Смитфилд. Так мы и сделали — в нынешние времена там уже людей не жгут, так что ничего интересного там нет, а идти долго, и Ноэль совсем выбился из сил. Он у нас слабенький — я думаю это оттого, что он поэт. Мы купили булочку в одном магазине, потом еще одну в другом, разменяв наши шиллинги, и до Флит-стрит добрались только после обеда. Там уже горел газ и электричество, и бежала эта забавная реклама, которая складывается из множества цветных лампочек. Мы зашли в контору «Дейли Рекордер» и сказали, что нам надо видеть Главного Редактора. Это была очень большая контора, ярко освещенная, вся отделанная блестящей медью и слоновой костью.

Нам ответили, что Редактора надо искать не здесь, а в другой конторе. Мы прошли по какой-то грязной улочке и попали в очень скучное место. Там в стеклянной коробочке, словно он мумия из музея, сидел какой-то человек, который велел нам записать наши имена и суть дела. Освальд написал:

Освальд Бэстейбл

Ноэль Бэстейбл

По личному и частному делу.

Потом мы ждали в вестибюле и нас основательно прохватило сквозняком, а тот человек за стеклом таращился на нас так, словно это мы были мумией в музее, а вовсе не он. Ждали мы ждали, и наконец сверху пришел какой-то мальчишка и сказал:

— Главный редактор не может вас сейчас принять. Будьте так любезны, напишите, в чем же все-таки дело? — и он ухмылялся так, что я чуть его не стукнул.

Ноэль ответил:

— Хорошо, я напишу — дайте мне ручку и чернила, конверт и бумагу.

Тут этот мальчишка говорит, лучше бы мы послали письмо по почте. Но Ноэль у нас такой упрямый (это его главный недостаток), что все равно стоял на своем:

— Нет, я напишу ему прямо сейчас.

И я решил поддержать его и сказал:

— К тому же марки по полпенни сильно подорожали после забастовки шахтеров!

Тот мальчишка ухмыльнулся, а человек за стеклом дал нам и ручку, и бумагу, и Ноэль принялся писать. Вообще-то у Освальда почерк гораздо лучше, но тут Ноэль хотел все сделать только сам, и это заняло у него много времени, причем он весь перемазался в чернилах.

«Уважаемый мистер Главный Редактор, я хочу, чтобы вы напечатали мои стихи и заплатили бы мне, я друг миссис Лесли, а она тоже поэт.

Ваш дорогой друг

Ноэль Бэстейбл».

Он принялся лизать конверт и заклеил его так, чтобы этот мальчишка ничего не мог подглядеть по дороге, после чего он написал на конверте «Лично» и только тогда отдал его посыльному. Я-то думал, из этой затеи все равно ничего не выйдет, но через минуту тот мальчишка вернулся — он все еще ухмылялся — и сказал нам: