Становление - Александр Коломийцев

Ивушкин ругнулся нечленораздельно, и, кивнув на Мезенцева, распорядился:

– Вот, с Мезенцевым машину разгрузите, – и ушёл, хлопнув дверью. Соблюдать тишину после Макаровских монологов не имело смысла.

Макар оскалился, произнёс, довольный собой:

– Ишь, не нравится. Насыпал горяченького за шиворот.

Макар относился к числу людей, искренне убеждённых, что с начальством следует непременно ругаться, и чем злее и громче, тем лучше. Ибо все начальники из кожи готовы вылезти, только бы объегорить работягу, работать заставить побольше, а заплатить поменьше. Причина, по которой в его мозги въелась уверенность в коварных помыслах «начальников», оставалась неизвестной, также как и склонность к крикливости. От отца и деда он унаследовал лишь обличье, но не нрав. Обычно, проработав пару лет, большинство помбуров вполне могли заменить у станка бурильщика, и в течение смены подменяли их, позволяя передохнуть. Из-за особенностей бурения это было особенно важным на Глухарном участке. Тот же Матвеев умел выполнять все операции сменного, а на бурении кое-кого мог и за пояс заткнуть. Иногда, в случае внезапной болезни, в период повальных летних отпусков, Лёньку, не имеющего удостоверения, в нарушение всех правил и норм, на пару недель ставили к станку. Но не по душе была Лёньке ответственность, и, не смотря на сетования начальства, оставался Матвеев помбуром. Мастеру же, в чьей бригаде трудился Матвеев, такое состояние ума подчинённого даже было на руку. Отправится Лёнька на курсы, выучится, а потом не известно в какую бригаду попадёт, а так, вроде палочки-выручалочки, всегда под рукой. Но была иная категория помбуров, значительно малочисленнее первой. Люди, относившиеся к ней, проработав и десяток лет на буровой, действительно усвоили лишь «ключи да вилки», а от станка шарахались как чёрт от ладана. Макар принадлежал именно ко второй категории. Сменные с такими помбурами работать не любили. Макар же, как на диво, со своим сменным сработался, между ними царило обоюдное согласие, но на то были особые причины.

Слушая претензии Макара по поводу неустроенности быта на участке, Мезенцев сообразил, что простыни надо было прихватить с собой, а не оставлять в общежитии, или взять на складе два комплекта. Теперь из-за собственной недогадливости придётся бичевать едва не десяток дней.

Ночная смена, выспавшись, а скорее, благодаря произведённому в вагончике шуму, проснулась. На правом от печки лежаке поднялся парень, лет тридцати, примерно одного возраста с Макаром, но пониже ростом, одетый в трико и тёмно синюю, немаркую майку. Сев на постели, покарябав грудь и голову с чёрными прямыми волосами, произнёс с хрипотцой:

– Ты и, правда, Макар, базлаешь, как оглашенный.

Яшка, стоявший посреди вагончика с засунутыми в карманы руками, возопил:

– Здорово, Шахов! – и радостно, словно принёс долгожданную весть, сообщил: – Инженера вам привёз, начальником у вас будет. Теперь, с инженером, пойдут мэтра, да, Шахов?

Чернявый вполголоса проворчал:

– Ну, ещё один оглашенный, – и безразлично, искоса посмотрел на новоявленного инженера.

Макар хэкнул, покрутил головой:

– Конечно, нам только инженеров и не хватало, остальное всё есть, – довольно бесцеремонно показал на Мезенцева пальцем, фыркнул: – Этот, что ли, инженер? А почему без очков? Интеллигенты в очках должны быть.

Шахов хмыкнул, с противоположного лежака раздался молодой голос:

– Ты, Макарушка, ещё спроси, почему без шляпы? Интеллигенты беспременно должны шляпы носить.

С пробуждением ночной смены в вагончике установилась лёгкая атмосфера дружелюбного подтрунивания, объектом которого являлся недалёкий Макар. Особенно изощрялся самый младший, помбур Шахова, шутки которого бывали довольно грубоватыми, но вписывались в общество молодых мужиков. Макар же сносил насмешки молча, лишь изредка взрываясь, но отплатить той же монетой не умел.

Мезенцев подумал, что нынешняя ночная смена – хорошие ребята, и в будущем неплохо бы найти с ними общий язык. Конечно, когда он станет главным инженером партии или тем паче экспедиции, начальником ему становиться не хотелось, должность главного инженера импонировала больше, когда он станет руководителем, уж он непременно позаботится, чтобы на самых отдалённых участках, вроде Глухарного, люди не спали на грязных простынях. Как-то это не очень порядочно, самому пользоваться комфортом, зная, что твои подчинённые вынуждены бичевать.

Подтверждая его мысли об объекте насмешек, Шахов добродушно сказал:

– Чего стоишь, как не родной? Садись, вон, на табуретку к столу, сейчас есть будем. Ты на этого балабона внимания не обращай, он отродясь такой.

Весёлый голос из-под одеяла добавил:

– Он из мамки шибко быстро выпрыгнул, повитуха старенькая была, поймать не успела, он, бедненький, головушкой об пол ударился, и орёт с тех пор.

Макар поморщился, обиженно сапнул, приспустил рукава на куртке, ухватил кастрюлю с варевом, водрузил на стол, и рявкнул:

– Жрать садитесь, клоуны!

Пока Макар наливал в объёмистую миску сытно пахнущее хлёбово, состоявшее из картошки с тушёнкой, ночная смена умылась под громоздким умывальником, близнеца, создававшего комфорт в общежитии. Обладателем весёлого задиристого голоса оказался юноша с открытым симпатичным лицом, покрытым на скулах и подбородке мягким пушком, и несколько длинноватым носом. Звали юношу Коля Снегирёв. Первым, не дожидаясь хозяев, черпнул из миски Яшка. Коля, глядя поверх полотенца на гостя, у которого напрочь отсутствовало стеснение, округлил глаза, и предостерегающе, словно незадачливому гостю грозила смертельная опасность, воскликнул:

– Яшка, остановись! Там же свинина!

Яшка засмеялся, скаля белые, как на плакате в зубоврачебном кабинете зубы, ответствовал, довольный шуткой:

– А я, Коля, русский татарин. Всё ем и говядину, и свинину, и водку пью.

– И по дэвкам бэгам, – коверкая слова, добавил Коля.

Уже усевшись за стол, и принявшись за еду, Шахов спросил:

– Что на забое, Макар?

Против ожидания, Макар ответил не грубостью, как Ивушкину, а вполне нормально:

– Погромыхивает, корешки вышли, однако.

Коля с набитым ртом повелел:

– Чтоб трубы достали, и на новую точку встали. С забуркой не майтесь, сами справимся.

Макар, воспринимавший всерьёз даже явные шутки, раздражённо матюкнулся.

– Ага, раскатал губы. Нет уж, мы ещё побурим, а трубы вы тащите, а мы с утра и перевезёмся, и забуримся.

Коля не успел окончательно раздраконить простоватого собрата, у которого, от закипавшего гнева, уже напрягались скулы и начинали сверкать очи. В вагончик, сразу сделав помещение тесным, вместе с техноруком вошли ещё трое мужчин. Новичок украдкой рассматривал вошедших, угадывая, кто есть кто, и по-детски определяя характер – «злой – незлой». В степенном мужике, по сосредоточенному виду, неторопливым уверенным движениям, Мезенцев признал Иванова, мастера третьей бригады. Блондин с блёклым взглядом, сероватой щетиной на лице, в не по сезону расстёгнутой энцефалитке, был, очевидно, вторым бурильщиком. Ивушкин назвал его по фамилии – «Черных», Макар же обратился ласково – «Русачок». Из чего следовало, что технорук, в отличие от помбура, по какой-то причине не жаловал бурильщика. Обликом блондин напрашивался на определение – «серячок». В последнем, от которого несло соляркой, оставившей следы на круглом лице, угадывался тракторист, называли его то Игнатом, то Вогулом. Игнат снял вытертую солдатскую шапку, обнажив короткие чёрные волосы, прилипшие косицами ко лбу, и первым сунул руки под рукомойник. В облике Игната присутствовало неуловимое нечто, делавшее его схожим с пушистым домашним зверьком. Возможно, круглые карие глаза навыкате, округлый подбородок, тугие щёки или мягкие движение, или же всё вместе подспудно действовало на воображение, и при взгляде на тракториста представлялся хитрющий кот, тихой сапой пробирающийся в хозяйскую кладовую за лакомством. Сторожкий наблюдатель, украдкой рассматривавший новых знакомцев, поймал цепкий взгляд. «Кот» с не меньшим интересом приглядывался к самому новичку.

Ивушкин зыркнул на Макара, и тот быстрей заработал ложкой. Мезенцев почувствовал себя виноватым, – велено разгружать машину, которая возможно срочно требуется на базе, а он рассиживается за столом, – торопливо встал. Макар черпнул в последний раз ложкой, и, оставив чай на потом, поднялся с лавки, буркнул Мезенцеву:

– Ну, чо стоишь, идём разгружать.

Разгрузка вызвала у Макара раздражение и воркотню, а тяжеленный ящик с соединительными муфтами привёл к взрыву негодования.

– На кой хрен они эти муфты возят? Кого имя делать? Это на глубоких скважинах столбы муфтами собирают. А у нас кого? Начальнички, мать их, долбак на долбаке.

Из вагончика вышли Игнат с Ивановым, тракторист завёл трактор, и поехал вдоль по профилю. Иванов крикнул Макару, уже успевшему закурить сигарету: