Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши - Франческа Картье Брикелл

роскошного семиакрового поместья в Палм-Бич.

Даже по высоким стандартам Палм-Бич, Мар-а-Лаго был роскошен. 58 спален, 33 ванные комнаты с позолоченной сантехникой (Марджори считала, что ее легче чистить), гостиная площадью 18 квадратных футов с сорокадвухфутовым потолком и три бомбоубежища. «Его 110 000 квадратных футов сверкали золотом, испанской плиткой, итальянским мрамором и венецианскими шелками». За три года строительства, начиная с 1924 года, она потратила 7 миллионов долларов (около $100 миллионов сегодня). Ее муж Эдвард Хаттон шутил: «Марджори сказала, что собирается построить маленький коттедж на берегу моря. Смотрите, что у нас получилось!»

Палм-Бич был местом отдыха для многих лучших клиентов Cartier. Марджори Мерриуэзер Пост (слева), одетая для костюмированного бала в «Эверглейдсе» в 1929 году. Ее костюм Джульетты, дополненный изумрудным ожерельем и изумрудной брошью Cartier, получил первый приз.

Дом Марджори Мар-а-Лаго на Палм-Бич.

Отделение Cartier на Ворт-авеню

В том же году, когда началось строительство Мар-а-Лаго, Марджори отправилась в Англию и увидела резную изумрудную брошь Моголов в лондонском магазине Cartier. Это произведение было сделано годом раньше и продано мистеру Дж. Годфри Уильямсу, который впоследствии его вернул. В этом не было ничего необычного. Если клиент был недоволен покупкой, как правило, ее можно было вернуть или обменять. Миссис Хаттон стала вторым покупателем изумрудной броши. Она оценила сочетание старинных драгоценных камней в современной оправе Cartier: семь резных индийских изумрудов, дополненных бриллиантами в платине. Особенно выделялся центральный шестиугольный изумруд, датируемый периодом Великих Моголов и имеющий надпись, связывающую его с персидским правителем, шахом Аббасом II.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Лично мне персидский или индийский стиль, в котором старинный индийский резной изумруд или даже семь старых камней вставлялись в более современную оправу ар-деко, кажется типичным для Cartier 20–30-х годов.

Марджори привезла брошь в Америку, где позже отнесла ее в Cartier New York для модификации. Бриллиантовую верхнюю часть она велела изменить в форме дверной ручки. В любом случае, брошь вызывала шок и, согласно Vogue, была в тренде: «Наверно, самая выдающаяся новая нота в ювелирных изделиях – это размер и важность брошей». Вообще-то украшения, которые прикреплялись к платью в 20-е годы, были легче, чем в довоенные годы, но только не эта вещь. Вполне вероятно, что платья Марджори пришлось укрепить, чтобы ее поддержать. На портрете, написанном в вашингтонском доме в Хиллвуде, она сидит со своей маленькой дочерью, и огромная изумрудная брошь привлекает к себе все внимание.

В течение жизни Марджори покровительствовала целому сонму различных ювелиров, но несмотря на развитие ее вкусов и стиля коллекционирования, она всегда оставалась верной Cartier. У нее не было потребности заявить о своем статусе, она считала свои украшения произведениями искусства. После смерти Марджори завещала коллекцию драгоценностей Смитсоновскому институту и собственному музею в Хиллвуде, надеясь, что другие получат от них такое же удовольствие и признание, как и она.

Украшения от Жюля

Марджори Мерриуэзер Пост была не единственная, кто имел резиденции по всей стране. Коммивояжер в Cartier должен был быть готов к немедленному отъезду, если клиент попросит об этом. Зимой Пьер пытался съездить на пару недель в Палм-Бич, а летом – на месяц в Париж с семьей, но он не мог позволить себе оставить офис и свои обязанности в Нью-Йорке на большее время. Ему нужен был кто-то, кому он мог бы доверить большую часть поездок. Этим человеком был Жюль Гленцер.

Гленцер, на три года моложе Пьера, поступил в Cartier примерно в то же время, что и он. По-настоящему блестящий продавец, он был также, как заметил один светский обозреватель, «одним из последних представителей быстро исчезающего человеческого вида бульвардье и бонвивана». Происходя из видной нью-йоркской семьи (его отец был известным торговцем произведениями искусства), Гленцер имел блестящие связи среди клиентов, к которым стремился Cartier. Он регулярно развлекал бродвейских композиторов, голливудских актеров и промышленных магнатов на вечеринках, которые стали предметом разговоров в городе: «Его студия в Нью-Йорке была местом многих блестящих вечеринок, на которые приходили самые выдающиеся представители театрального и литературного, а также светского мира».

Вечеринки Гленцера «считались некоторыми настолько важными в социальном плане, что человек, которому не повезло получить приглашение, был вынужден уехать из города на неделю, чтобы иметь хороший предлог для объяснения своего отсутствия». Как и «Эверглейдс», он устраивал костюмированные балы, прославившиеся эффектными нарядами. Отнюдь не застенчивый, Гленцер жаждал внимания. Регулярные занятия в спортзале обеспечивали ему хорошую физическую форму, костюмы в тонкую полоску и яркий галстук придавали особый стиль в офисе, а идеально отработанные танцевальные движения выделяли в ночных клубах. Он был гурманом, знатоком вин и гордым коллекционером бренди (у него было семьдесят сортов, один из которых датировался 1807 годом). Он учился составлять коктейли, и его изобретение – «Специальный коктейль Гленцера» – представляло собой мощную смесь рома, персика и лайма.

Его маленькие домашние вечеринки, где его знаменитые друзья-музыканты Джордж Гершвин и Ричард Роджерс устраивали импровизированные выступления, от Вандербильтов до Чарли Чаплина, также были хороши для бизнеса – настолько, что Пьер даже платил за аренду пятикомнатной двухуровневой квартиры Гленцера на Восточной шестьдесят пятой улице. Подобно ресторану Maxim’s для Луи в Париже, дом Гленцера в Нью-Йорке стал неофициальным вторым офисом Cartier. Разумеется, клиенты не должны чувствовать, что им что-то «впаривают». Они были на коктейле, потому что им посчастливилось быть приглашенными, и его нельзя пропустить. Если на следующей неделе им случится заглянуть в Cartier, чтобы повидаться с Жюлем и спросить, нельзя ли переделать их старое бриллиантовое ожерелье в брошь, похожую на ту, что была на Марджори Мерриуэзер Пост на вечеринке, то это будет их собственная идея.

Именно Марджори познакомила Жюля с его первой женой Эдит Адамс. Пара сочеталась браком зимой 1916 года на горячо ожидаемой нью-йоркским обществом свадьбе. Вскоре у них родился сын, но через пять лет брак распался. Несмотря на слухи о том, что Гленцер был гомосексуалистом, в заявлении о разводе сообщалоь, что он был застигнут с неназванной женщиной в квартире по адресу 741 Пятая авеню, чуть дальше по улице от Cartier. Неудивительно, что его бывшая жена Эдит получила опеку над их единственным сыном. Более удивительными были карательные условия судебного решения о разводе, в котором говорилось, что в свете очевидной вины Гленцеру запрещено вступать в повторный брак при жизни жены, самой же Эдит это позволено.

В течение некоторого времени это не было проблемой. Гленцер, которому стукнуло сорок, продолжал весело кружить по вечеринкам, наслаждаясь холостяцкой свободой. Однако через три года после развода, осенью 1924 года, Гленцер снова влюбился, на этот раз в 21-летнюю профессиональную танцовщицу. Мисс Луэлла Кендалл Ли привлекла внимание Жюля, когда выступила в качестве модели для нескольких творений Cartier для Vogue. Как он узнал позже, она была из семьи генерала Роберта Ли, что делало ее дочерью американской революции