Тингль-Тангль - Виктория Платова

А поцелуев все нет и нет.

И отпечатки его татуировок на жестянках со специями тоже исчезли. А Мика так надеялась, что разглядит в них некое предзнаменование. Знак. Ключ. И этот ключ откроет дверцу в душу этого парня, в его влажный, наполненный тропическими муссонами мир.

Ничего не выйдет, дудки.

Ключ от его души уже давно висит на шее психопатки и истерички Васьки, она и в детстве была большим специалистом по ключам, она всегда запирала за собой дверь на максимальное количество оборотов.

Мика больше не хочет любви к этому парню, ни во что не выливающейся любви, да и какие авансы ей были розданы? Ничего не значащее «Ты чудо»? Ничего не значащий поцелуй, который можно принять за неудачную экспедицию к недрам земли (ни одно месторождение не открыто)?

Но спит он с Васькой.

Тогда зачем было целовать?

Это несправедливо по отношению к кроткой Мике, ни кому не сделавшей зла.

Этот парень что-то говорил о Васькиной ненависти к ней, настолько сильной, что слово «убить» цепляется к ней как вагон к паровозу, чух-чух-чух, чух-чух-чух, поезд отправляется, занимайте свои места согласно купленным билетам, единственный пассажир в этом поезде – Мика. Поезд движется ни шатко ни валко, а Мика смотрит в окно.

Она вынуждена смотреть в окно, она вынуждена сосредоточиться на пейзаже, чтобы не сойти с ума от фальшивого стука колес, беспрестанно повторяющих «Ты чудо, ты чудо, ты чудо».

Пейзаж омерзителен: он завален миллионами клонов сигарного окурка бриссаго, затянут ядовитыми зарослями белладонны, дурмана и наперстянки, проросшими из татуировок этого парня; но вот на горизонте появляется яркая точка, она приближается, растет и в скором времени превращается в мопед ослепительной синевы сМировым Червем на корпусе, с Мировым Червем на переднем сиденье. Мировой Червь и есть этот парень, Мика на себе испытала дьявольскую силу его колец.

На заднем сиденье – Васька. Все такая же психопатка и истеричка, но только гораздо более счастливая в любви.

Зачем он поцеловал Мику?

Зачем?

И что теперь делать с этим поцелуем?

Большую часть времени Мика проводит в ванной – здесь удобно плакать и всегда можно ополоснуть лицо, выплакавшись. Хотя никто и никогда не спросит: «почему у тебя такие красные глаза, Мика? Ты плакала? У тебя горе? У тебя неприятности?»

Бедняжка Ральф, вот кто не остался бы равнодушным к ее страданиям, но бедняжка Ральф не нужен Мике и даром.

Ей нужен этот парень и его поцелуи, и еще что-то такое, что прячется иод нежным крупом выражения «я хочу тебя"

Никогда этого не будет, никогда.

В ванной Мика совершенно случайно нашла седьмую жестянку. Она валялась в темном углу под раковиной, и Мика даже не заглянула в нее. Вряд ли жестянка послужит ей утешением.

* * *

…Сколько лет она не входила сюда?

Семь.

Она давно привыкла считать мастерскую чем-то отдельным, чем-то враждебным. Тренировочным террористическим лагерем для всяких экстремалов, маскирующихся под гринписовцев, нацболов и недорезанных правозащитников. Вертепом. Публичным домом, взошедшим на костях забытых памятников соцреализма.

А в последнее время у нее появился еще один повод, чтобы возненавидеть мастерскую.

Этот парень.

Он живет здесь, живет вместе с психопаткой Васькой. До самого последнего времени Мика думала, что все у них хорошо, во всяком случае – в постели. Наверное, Мика смирится с их постелью. Не сейчас. В обозримом будущем. Когда закроется табачная фабрика, выпускающая сигары бриссаго. Но до этого пока далеко.

Она думала, что все у них хорошо. Она была абсолютно уверена. До того момента, когда раздался этот звонок. Мике не слишком часто звонят по телефону, ее куцая записная книжка состоит всего-то из десяти номеров:

Виталик

Гоша

Ив

Йошка

Клаус-Мария

Ральф

Ревшан Резо Ральф Себ

Все эти контакты, за исключением (весьма условным) Виталика и Ральфа, можно назвать рабочими, никакой личной жизни у Мики нет. А за последние годы всписке не появилось ни одного нового номера, до чего же удручающе узким выглядит круг ее знакомств!.. Конечно, сюда, при желании можно внести еще и соус карри, тигровых креветок, брюссельскую капусту, трюфели и фуа-гру, филе семги, кайенский перец, тростниковый сахар, сыр «бофор», всех этих кухонных дружков Мики, но вряд ли они откликнутся, даже если она им позвонит.

Номер, который высветился на дисплее, был совершенно незнаком Мике. Она даже поколебалась несколько секунд, прежде чем нажать кнопку ответа. Но все-таки нажала.

Поначалу в трубке не было слышно ничего, кроме странного гула и завывания, как будто где-то совсем рядом работала мощная аэродинамическая турбина. Уж не разыграть ли ее решили?..

– Алло, – слегка дрогнувшим голосом произнесла Мика. – Алло, кто это?

– Это я.

Мика сразу же узнала этот голос, хотя слышала его по телефону лишь однажды. Это он бросал Мике в лицо: «Кто же еще на тебя польстится, кроме медного болвана, моя целомудренная сестра?»и «Я ненавижу тебя, ты ненавидишь меня– так не лучше ли нам разъехаться?» – и еще много чего, такого же отвратительного и несправедливого.

Васька. Это была Васька. Минина строптивая сестра, психопатка и истеричка, вызывающе счастливая в любви. Вот только ее голос звучал сейчас совсем не счастливо.

– Васька? Откуда ты… – Мика всего лишь хотела спросить: «Откуда ты узнала мой телефон», а может: «Откуда ты звонишь», так ли уж важен был сам вопрос, если ей ни с того ни с сего позвонила Васька, которая, по слухам, распространяемым двумя ганзейскими коггами, хотела ее убить. Даже если бы на другом конце провода прорезался кайенский перец, Мика удивилась бы меньше.

Гудение и свист в трубке раздражали Мику, сбивали столку, заставляли прислушиваться к словам, которые никто не произносил.

– Васька… Тебя очень плохо слышно… Какой-то шум… Что случилось, Васька?

Проклятая аэродинамическая труба!..

– Что же ты молчишь, Васька?

Наконец-то она заговорила! Дрожащим голосом маленькой девочки, маленькой Васьки, которая когда-то, во время их воскресных шатаний по зоопарку, до смерти испугалась гиены. Но смысл того, что сказала Васька, не сразу дошел до Мики, а когда дошел…

– Я никого не хотела убивать, – медленно, очень медленно произнесла ее давно взрослая, а не маленькая сестра, психопатка и истеричка, нимфоманка, недееспособная распадающаяся личность; шлюха, счастливая в любви. – Это произошло случайно…

Убивать. Убивать. Почему-то все говорят об убийстве намного охотнее, чем о любви.

– О чем ты, Васька?!

– Я не хотела… Убивать… Мне нужна помощь… – Васькин голос становился все слабее и слабее.

– Кого ты убила?! – закричала в трубку Мика.

– Мне нужна помощь… Очень нужна, Микушка… МИКУШКА.

Это был запрещенный прием. Васька воспользовалась им лишь однажды, уже будучи половозрелой особью, правда, успела ли она к тому времени стать шлюхой, Мика не знала. Но тогда речь шла всего лишь о деньгах на билеты в Питер. А сейчас… Сейчас она произнесла «убить», нет-нет, Мика странно волнуется, и поэтому вырывает слова из контекста, а Васька сказала: «Я никого не хотела убивать, это произошло случайно…»

Она не хотела убивать, но убила. Это произошло случайно, но она убила. Убила – кого?..

– Я ничего не понимаю! – в отчаянии закричала в трубку Мика.

– Мне нужна помощь, – Васькин голос безвольно болтался в трубке, как в полынье, цеплялся пальцами за обламывающиеся края. – Зайди в мастерскую, и ты все поймешь…

После «ты все поймешь» втрубке наступила тишина.

Разговор окончен.

Мысли в Микиной голове путались и разбегались, она пыталась ухватиться хотя бы за одну из них – безуспешно.

Васька кого-то убила, хотя не хотела этого.

Васька что-то оставила в мастерской.

Васька просит о помощи.

«Мне нужна помощь. Мне нужна помощь. Очень нужна, Микушка».

Дело совсем не в МИКУШКЕ и не в том, насколько фальшиво или насколько искренне это прозвучало. Дело в том, что Васька в беде.

Вот ты и попалась, хотелось думать Мике.

Не все коту масленица, хотелось думать Мике.

Любишь кататься, люби и саночки возить, хотелось думать Мике.

Разбирайся с собой сама, психопатка, хотелось думать Мике.

Хотелось, но не думалось. Никакая она не психопатка, Васька. Бедная, маленькая, обиженная девочка.

МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ.