Зловещие мертвецы (сборник) - Составитель не указан

Когда я пришел в себя, в двух шагах от меня стоял Лоусон. Он рыдал. Я попытался позвать его, но не мог разжать губ. Он не видел ни меня, ни своего врага, который находился сейчас почти рядом. Топор снова качнулся, но в спешке убийца потерял равновесие, и оружие выпало из его рук. Быстрым движением Лоусон подхватил топор и обухом вдребезги разнес ему череп. Алый фонтан крови ударил струей вверх. Тяжелые капли падали на мой плащ. Обезумев, Лоусон бил топором по лицу еще и еще, до тех пор, пока оно не превратилось в кровавую кашу из раздробленных костей и дымящегося мяса. Потом он обмяк, привалился к камню и замычал, вначале тихо, будто напевая, потом все громче и громче.

* * *

Следующее, что я помню, было пробуждение после четырехдневной комы. У моей постели сидел доктор Фишер и с беспокойством вглядывался в мое лицо.

— Вы совершенно не заботитесь о своем здоровье, молодой человек, — первое, что сказал он, когда я очнулся и стало ясно, что кризис миновал. — Благодарите судьбу, что не подхватили пневмонию. Надо же, придумали: разгуливать по ночам.

— Где вы меня нашли? — спросил я.

— Возле дома. Вы были в горячке, и неудивительно. Бормотали о языках да о бедняге Лоусоне.

При упоминании имени моего друга воспоминания ужасной ночи нахлынули на меня.

— Где Лоусон?

— В госпитале, где еще ему быть. Свихнулся, как шляпник.

— Сошел с ума?!

— Да. В ту же ночь, когда вас принесли, явился в участок, уверяя, будто видел, как у Каменных Языков зарубили женщину; на себя напраслину нес: сам, говорит, тем же топором убийцу и порешил.

— Но это так и было, прямо на моих глазах.

— Да, да, — успокоительно зажужжал Фишер, поправляя мне подушку.

— Но я сам видел… Лоусон прав, — запротестовал я. Неожиданная мысль пришла мне в голову. — Так вы были там?

— Конечно, первое, что сделал, — туда сбегал.

— И что?

— Да ничего, голубчик, ровным счетом ничего. Раскопали даже чью-то могилу: два скелета вынули, мужской и женский. Да им лет уж за полета; и еще вот, чуть не забыл, топор ржавый нашли. Может быть, пошутил кто. Так-то, молодой человек, теперь отдыхайте, набирайтесь сил, — сказал Фишер и поднялся, давая понять, что уходит. — Завтра будете молодцом, наговоримся.

Я сильно сомневался в искренности Фишера, но сделал вид, что удовлетворен его объяснениями.

Через десять дней я уже был на ногах. Фишер сообщил мне, что Бен Лоусон совсем плох и переведен в психиатрическую клинику. Я пошел навестить его, но мне сказали, что он буен и посетителей к нему не допускают. Доктор, с которым я разговаривал, сказал, что я его сейчас не узнаю: он страшно изменился и постарел.

Идет время, я не сижу сложа руки: езжу по соседям, собираю сведения о женщине, вылепленной точно из воска, и уже побывал в Бриджпорте. Пока что никто не смог помочь мне, но я не теряю надежды.

Меня по-прежнему мучит бессонница, и в жутких кошмарах я неизменно вижу Бена Лоусона размахивающим, подобно дровосеку, огромным топором.

В моем шкафу висит плащ, который я надевал в ту ночь. Я чистил его раз шесть, но пятна крови до сих пор видны и не счищаются. Иногда мне хочется его выбросить, но я не решаюсь. Это единственная вещь, которая помогает мне сохранить рассудок и напоминает, что возвращение Лоусона к Каменным Языкам не приснилось мне.

Абрахам Редли

Мой мальчик

Мой мальчик любит меня. Он говорит мне об этом снова и снова. Каждую ночь.

Не запирайте меня. Умоляю вас, не отнимайте моего мальчика. Пусть он останется здесь.

Но они не выносят его присутствия. Они не хотят, чтобы он оставался со мной, — им лишь бы запереть меня одну на целый день в этой гадкой, зловонной комнате, с запахами плесени и чердачной сырости, где я живу уже долгие месяцы и которую знаю, как собственное тело.

Но однажды мы убежим.

Для этого нужно пробраться по темной, сырой лестнице мимо желтоватых стен с обеих сторон, выбежать в гостиную, покрытую ярко-красным ковром, а оттуда через прихожую прошмыгнуть на улицу с людьми и деревьями — и мы будем свободны! Там они не смогут изводить меня своими придирками и запирать нас с мальчиком одних в этой проклятой дыре.

Я очень красива, говорит мне мой мальчик. Его-то, увы, красивым не назовешь! Сейчас я достану кисточки и альбом и нарисую его портрет. Несчастное лицо! Я сама виновата, что уронила его на пол и так изуродовала. Но тут уж ничего не поправишь…

Сегодня я одна, совсем одна. Вторник, третье февраля. Между решетками окон я вижу белую стену булочной и больше ничего: никаких предметов. Идет дождь, и его капли растекаются по мокрой стене, как кровь. Очень красиво!

Анна — такое прекрасное имя, говорит мне мой мальчик, и я с ним согласна. Мне очень к лицу это имя, и я готова носить его хоть целый год.

К чему лишать людей удовольствия? Если бы я была Анной вчера или сегодня, а то я не была ею уже целую неделю! Любое другое имя, пусть даже самое красивое, не доставит мне такого удовольствия, и свою маленькую дочку, если бы она у меня была, я назвала бы Анной.

Сегодня четверг, четвертое февраля.

Вчера, хрустальным зимним вечером, я принялась рисовать. Достала коробочку с красками, сняла кисти с большого буфета и нарисовала рожицу моего мальчика, как будто с ним ничего не случилось. Хорошенькая картинка! И какой чудный подарок ко дню рождения!

Скоро ему три года — не правда ли, замечательно!

Если мне разрешат, я устрою волшебный праздник для нас двоих, с апельсиновым соком в бокальчиках и мороженым в тонких ледяных вазочках.

Не разрешат — буду петь всю ночь напролет.

Но мисс Эвинстон может рассердиться на меня за недозволенное в ночное время пение, и в таком случае мне сделают укол, чтобы я потише себя вела.

Мне исполняется двадцать три года, и мое имя с сегодняшнего дня — Анна, хотя это и не настоящее имя. Настоящее имя — Конни, сокращенное от Констанция; Констанция Мария Рэйтак меня зовут все остальные. Мой папа, Альфред Дурр, большой человек в этом маленьком городе.

* * *

Моего мужа зовут Робин Рэй, он живет внизу и заходит ко мне лишь изредка: вот уже три дня, как его нет, наверное, занят своими делами. Я боюсь, что он вот-вот разлюбит меня, иначе он непременно заглянул бы побеседовать или поиграть, но его нет уже так долго! А хуже всего то, что он кричит. И притом так страшно! Я слышу голоса! Когда я сплю, все, кто внизу, за исключением разве что мисс Эвинстон, заходят в мою комнату и начинают кричать. И мой муж тоже.

Сначала я не верила этому.

Теперь я знаю наверняка. Никогда не слышала ничего ужаснее!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});