СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

 — Я рад, что вы поднялись, Герберт, — проговорил американец, — но медицину необходимо уважать!

 — Док разрешил мне сидеть и даже совершать ежедневные небольшие моционы на свежем воздухе.

 — О'кей, — развалился Сторн в глубоком кресле. — У меня к вам небольшой разговор. На три дня я уезжаю в Париж. Мне будет приятно по возвращении узнать, что вы готовы к серьезной беседе... Сядь, Гюнтер, не мелькай перед глазами, лучше закури.

   Гарри затянулся со смаком, кольцами пустил дым к потолку и веско заметил:

 — Должен вас предупредить, филантропией мы не занимаемся. Накладно и бесполезно! Впрочем, и немцы рационалисты по своей природе... Не из-за любви к обиженным и обездоленным вытащил я вас из лагерной дыры, — он пытливо вгляделся в настороженные, замкнутые лица парней. — Но перед нашей беседой я хотел бы получить ответ на некоторые неясные для меня вопросы...

   Сторн разлил виски, по привычке плеснул себе на донышко лафитника, замер в нерешительности и долил до половины. Улыбнулся белозубо и проговорил:

 — Гюнтер приучит меня пить спиртное без содовой. Недаром французы говорят, что вода портит вино так же, как повозка дорогу, а женщина мужскую душу, — отхлебнул   виски и согнал с лица  улыбку. — Прежде чем задать вопросы, раскрою свои карты. Не люблю блефовать. В гитлерюгенде о вас сложилось мнение как о решительных и жестких парнях. Вас считали неплохими офицерами связи при штабе. Известно мне и о вашем участии в подавлении Варшавского восстания, пребывании в польском плену, бегстве, гибели вместе   со штандартенфюрером Паулем Бломертом и его штабом при возвращении в Берлин. Посчастливилось мне и прочесть некролог о безвременно   погибших   братьях Зоммерах... Все это страшно интересно и любопытно, но дальше  ваши следы обрываются. Можно предположить, что вы и впрямь погибли. Но тот эсэсовец, которого в лагере придушили   ваши приспешники, сразу вас опознал. Сошлись и номера ваших   орденов.   Следовательно,  вы уцелели в Берлине — Герберт и Гюнтер Зоммеры...

   Он отпил из лафитника, искоса взглянул на безмолвных, замкнутых собеседников. Костя держал стакан в руке и невозмутимо вслушивался в речь американца, а Сергей, нога на ногу, откинулся в кресле и зажмурился. Непонятно, то ли он дремлет после утомительной прогулки, то ли бодрствует.

 — Мне неясна причина столь глубокой конспирации и непонятно, кто и почему был заинтересован в исчезновении Зоммеров и появлении голландцев Целенов? Вызывает недоумение и воздушный бой, в котором вы показали себя настоящими боевыми асами. Откуда у вас летное мастерство?

   Непроизвольно в Костиных глазах мелькнула насмешливая гордость, и он взглянул на застывшего в кресле Сергея. Его взгляд перехватил Сторн и подтвердил:

 — Да, да, по отношению к вам я лоялен. Я и сам сначала не верил, но документы убедили. Вами заинтересовались мои боссы, они готовы на расходы, лишь бы найти общий язык. Как видите, — майор допил виски и поставил лафитник на стол, — я веду честную игру и надеюсь на взаимность... Нас интересует, с каким боссом вы связаны в Берлине и цель вашего последнего задания? К кому вы направлялись? И, наконец, кто третий, вернее, третья была в двухместном «хейнкеле»? Женщина очень пеклась о портфеле, никому из жителей не дала до него дотронуться. Полиция прозевала, и она бесследно исчезла...

   Он впился взглядом в молчаливых слушателей, но у них не дрогнул ни один мускул. За два месяца, проведенных во вражеском стане, даже Костя научился сохранять внешнее хладнокровие и невозмутимость. Американец рассмеялся и легко поднялся:

 — Вас не прошибешь сразу, братья Зоммеры! Вы будто из легированной стали отлиты. Жаль будет с вами расстаться, если мы не поймем друг друга. Как вы сами догадываетесь, после наших откровенных разговоров даже обратный путь в лагерь вам заказан...

   Замерли его шаги за дверью, а парни не стронулись со своих мест. Потом переглянулись, Сергей поднялся, подошел к камину и кочергой разбил запекшийся уголь. Постоял, шагнул к Косте, что-то хотел сказать, но осекся под осуждающим взглядом друга. Лисовский осторожно потянулся и проговорил:

 — Пойдем прогуляемся, мне надоело взаперти сидеть.

   В непромокаемых пальто, шляпах спустились к выходу. В холле встретили грузного, налитого силой американца средних лет с портящим лицо перешибленным носом, уродливыми, как у борцов, ушами. Его голоса они ни разу не слышали, но тяжёлый, немигающий взгляд постоянно встречал и провожал Сергея. Шли и чувствовали спиной цепкие ненавидящие глаза. Захлопнулась за ними дверь, и на сердце полегчало.

 — Сволочь! — не выдержал Груздев, когда удалились от виллы. — Как поглядит, лопатки сводит.

   Почерневшие от дождя деревья в саду тоскливо сиротеют на пронизывающем ветру, жалобно постукивают ветвями-ребрами. Сергей поднял воротник, поглубже надвинул шляпу, бережно обнял друга и повел неестественно желтой, словно промытой дорожкой. Кругом тянулся сплошной забор. Метра в три высотой, с вцементированными наверху острыми металлическими шипами. С внутренней стороны подступы к нему защищены недавно натянутой колючей проволокой, не успевшей проржаветь. Груздев вынужденно признал:

 — Здесь нам не пройти. Пока переберешься, поймают. Да и сигнализация установлена.

 — Мне только по заборам и лазить, — невесело улыбнулся Лисовский. — Чего хорошего в Брюсселе видел?

 — Гарри город показал, в ресторане обедом накормил. Выпендривался всю дорогу, цену себе набивал. Как ты себя чувствуешь?

 — От груди отлегло,— и Костя вдруг просиял. — Пляши, Сережка... Адрес Женевьевиной тети вспомнил. И совсем случайно. Рассматривал план Брюсселя и наткнулся на ее улицу...

 — Здорово! — обрадовался Груздев и вздохнул. — Теперь нам осталось начать да кончить. Эх, как мне хочется спеть Гарри на прощание: гуд бай и друга не забудь!..

   Медленно и тоскливо тянется время в бездействии и томительном ожидании. Невелики три дня, семьдесят два часа насчитывают, но при удаче парни могли исчезнуть из поля зрения американской разведки и замести за собой следы. Однако ничего путного не приходило в голову. Сергей метался по гостиной, пытаясь разыскать лазейку в хитроумно расставленной охране виллы. Пятнадцать шагов туда, пятнадцать обратно, и так до бесконечности.

 — Посиди спокойно, — посоветовал Костя, — думаешь, чем больше бегаешь, тем лучше соображаешь? Понимаю тебя, но ничем не могу помочь. У меня мысли будто в решето провалились, одна труха осталась.

   Вечерело, за окнами густели сумерки, а в гостиной и подавно темень. Костя прилип к приемнику, и на его лице радугой переливаются цветные пятна освещенной шкалы настройки. Слушать Москву он не решался, подозревая, что в комнате установлено подслушивающее устройство.