Милорадович - Александр Бондаренко

Споры, насколько активны были действия кавалерии не совсем понятны, — чтобы уяснить суть, достаточно обратиться к спискам потерь. Так вот, при Бородине 1-й кавалерийский корпус потерял убитыми двух унтер-офицеров и 18 рядовых, ранено — 12 унтеров, 47 рядовых и двое нестроевых, а 20 рядовых пропало без вести. В состав корпуса входило шесть полков. Для сравнения: в одном только Мариупольском гусарском полку, входившем в состав 3-го кавалерийского корпуса, было убито 8 унтеров и 155 гусар, а ранено 9 и 26… Все же думается, что в оценке — или недооценке этой «диверсии» Кутузов оказался не совсем прав: новую атаку Курганной высоты Наполеон решился предпринять только в 14 часов.

«В 4-м часу французский кавалерийский корпус генерала Коленкура[956], имея приказание пробиться к главной, центральной нашей батарее, известной под именем батареи Раевского, смело приблизился к ней и понесся на войска графа Остермана. "Наша пехота, — приводим слова Барклая-де-Тол-ли, — встретила их с удивительной твердостью, подпустила на 60 шагов и открыла такой деятельный огонь, что неприятель был опрокинут и искал спасения в бегстве". Кавалерийские полки преследовали и гнали неприятельскую конницу до самых резервов…»[957]

«Центр и левый фланг нашей армии были опоясаны непрерывной цепью неприятельских орудий, батальным огнем и перекрестно действовавшим. Это было приготовление к решительной атаке центра. Было около четырех часов, когда массы пехоты и конницы двинулись на нас. Тогда закипела сеча, общая, ожесточенная, беспорядочная, где все смешалось, пехота, конница и артиллерия. Бились, как будто каждый собою отстаивал победу. Последний конный резерв, кавалергарды и Конная гвардия атаковали в свою очередь и смешались с конницей неприятеля. То была решительная, грозная минута в судьбе России. Весы побоища склонялись видимо в пользу завоевателя. Центральная батарея и начальник ее, Лихачев, засыпав ров и поле телами нападающих, с тыла взятые, достались неприятелю…»[958]

Судьба генерал-майора Лихачева, героя Кавказской войны, схожа с судьбой генерала Боннами. Он также оказался в плену — однако вопреки своему желанию, ибо хотел погибнуть. В конце 1812 года Петр Гаврилович был освобожден нашими войсками, но вскоре умер… Атаковавший редут дивизионный генерал барон де Коленкур нашел здесь свою могилу: по приказу Наполеона, убитого картечью генерала захоронили на Курганной батарее[959]… В 1839 году здесь же был перезахоронен прах князя Багратиона — теперь, очевидно, генералы лежат почти рядом.

«Скоро разбитые остатки полков составили новую стену, готовую на новый бой. Благоприятствовавшее победе мгновение невозвратно минуло для императора… Он не решился ввести в убийственный пролом последнюю свою надежду, для довершения (по моему мнению) несомненной, ему только знакомой, но на этот раз не узнанной им, манившей его тогда, победы»[960].

«В это же время явился на сцену и генерал Милорадович. С необыкновенной быстротой, скача сам впереди, подвел он сильные батареи на картечный выстрел и начал осыпать завоеванный люнет целыми дождями картечи; уцелевшую ж линию оборотил на оси в косвенное положение и унес фланг ее от неприятеля. Наши выгоды в этом пункте восстановились»[961].

«Впоследствии французы, овладев батареей Раевского, пытались еще несколько раз сломить 4-й пехотный корпус, все еще представлявший грозный фронт, но все их атаки не имели успеха. Войска этого корпуса удержали свое место до конца битвы»[962].

Все же, «…пехота наша на левом фланге, предводимая Милорадовичем, Коновнииыным[963] и графом Остерманом — генералами испытанной неустрашимости, — при чрезвычайных усилиях должна была оставить в руках неприятеля потерянные укрепления, и большие встречая затруднения в действии, невзирая на все то, успела твердостью своею оборону нашу сделать менее сомнительною», — рассуждал потом с определенной осторожностью Ермолов[964].

Проглядывая сквозь тучи дыма, над полем светило клонившееся к закату солнце. Это было Московское, а не Аустерлицкое солнце — французам не удалось не только прорвать оборону, но даже и существенно потеснить русские войска. Самый напряженный день 1812 года близился к вечеру, битва неизбежно подходила к своему завершению, а две весьма поредевшие, обескровленные армии оставались стоять друг против друга… Фортуна не отдала своего явного предпочтения ни одному из полководцев, и оба объявили Бородино победой.

«Около пяти часов пополудни атаки прекратились. Продолжались только канонада с обеих сторон и перестрелка между цепями застрельщиков. Ясно было, что армии расшиблись одна об другую, и ни та, ни другая не могут предпринять в остальные часы дня ничего важного.

Увидев остановившегося позади центра Кутузова со свитой, я подъехал туда и, подозванный Толем, был представлен ему. Он послал меня тогда поздравить начальников войск с отражением неприятеля и предварить о наступлении на него наутро… В центре Милорадович выслушал меня и приказал доложить, что он берется (если угодно будет Главнокомандующему) отнять без большого урона центральную батарею. Действительно, ничто столько не доказывало крайней степени изнеможения неприятеля, как бесполезное обладание этой важной точкой нашей позиции, куда не были даже подвинуты их батареи. Наконец сумерки и потом давно желанная ночь спустились и покрыли мраком навсегда увековеченные поля, человеческой жатвой покрытые», — вспоминал генерал Граббе, главнокомандующий войсками на Кавказской линии и в Черномории в 1837—1842 годах, то есть в то время, когда там служил поручик Лермонтов, автор стихотворения «Бородино»…[965]

* * *

Князь Кутузов представил Милорадовича к ордену Святого Георгия 2-й степени, однако государь начертал на рапорте: «Алмазные знаки Александра Невского»[966].

Хотя «алмазные знаки» — мелкие алмазы, украшавшие звезду и знак ордена, считались как бы высшей его степенью, ибо официально таковой у него не было, но как был Милорадович Александровским кавалером, так и остался — этим орденом его наградили еще в 1799 году. Это было обидно. «Однажды, рассказывая с жаром о Бородинской битве, он говорил: "Как град сыпались на нас ядра, картечи, пули и бриллианты!"»[967] Милорадович говорил не только о себе: «алмазные знаки» вместо «святого Георгия» получил также Дохтуров, а Коновницыну вообще дали шпагу с алмазами… Все представления Кутузова к награждению генералов за сражение при Бородине «Георгием» или «Владимиром» выше 3-й степени Александр I заменил более низкими орденами, шпагами, очередным чином. Ермолов вместо ордена Святого Александра Невского, второго по значению, получил орден Святой Анны 1-й степени — самый младший из «первостепенных» орденов. Исключением оказался Барк-лай-де-Толли, в отношении которого Главнокомандующий просил государя определить награду по собственному своему усмотрению, — он единственный получил Святого Георгия 2-й степени… Это объясняется тем, что государь был очень недоволен сдачей Москвы. Самому князю Голенищеву-Кутузову, поспешившему доложить о победе при Бородине и 30 августа 1812 года получившему чин генерал-фельдмаршала, очень повезло.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});