Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

А столько необычного, нового и интересного было вокруг нас! Одна хрущевская «оттепель», наступившая после мрачных лет сталинских репрессий, чего стоит! Как-то было непривычно, что говорить можно, что хочешь и с кем хочешь, куда хочешь ходи, с кем хочешь встречайся. Мы, офицерская молодежь, относились к этому настороженно, с опаской и оглядкой на наших наставников и отцов-командиров. Но бывало, что и мы попадали в, мягко скажем, нестандартные ситуации. То один наш офицер на первой американской выставке в Сокольниках не удержался и взял без спроса со стенда бутылочку пепси-колы (впервые встретился с этим заморским напитком!), после чего два срока проходил в капитанских погонах. То один ударник боевой и политической подготовки на вечере отдыха вдруг с женой показал (и неплохо!), как на загнивающем Западе танцуют рок-н-ролл. Вывод: не только сам разложился, но и пагубно повлиял на жену, мать двоих детей. Слабо работает парторганизация. Да и я тоже в какой-то момент потерял партийную бдительность (как у Высоцкого: «И я чуть было не попал в лапы Тель-Авива»). Помнится, обратилась ко мне соседка по дому — студентка Алена с просьбой покатать по Москве приехавших погостить двух ее подружек из Франции. Молоды, красивы и не замужем — интригующе уточнила она. О чем речь! Кто же откажется пообщаться с прекрасными молодыми созданиями из Парижа. Пусть даже мне это и запрещено уставами и строгими приказами. Я хоть и был уже женат, но с холостяцким наследием расставался с трудом. Встретились. И тут первое разочарование. По-моему, это были две представительницы хиппующей молодежи: тощие, длинные, нечесаные грязные волосы, в майках, рваных джинсах, стоптанных кедах. И это парижанки! И это ради них я пошел на грубое нарушение морального кодекса строителей коммунизма! Второе разочарование было куда более серьезнее. Прихожу после выходных на работу, рассказываю с долей юмора своим коллегам о своем приобщении к прекрасному. Ну, посмеялись, разошлись и вроде бы забыли. Ан нет! Нашлась добрая душа, которая мой рассказ передала по команде. Вызывает меня начальник: «Ты что ж француженок по Москве возишь (он немножко не так сказал), а мне об этом не докладываешь!» Я — то-се, пятое-десятое, дескать, соседка попросила, жена в курсе, я больше не буду. На этом и разошлись. Только я чуток успокоился, приглашают меня к товарищу майору из нашего особого отдела. Расскажите, пожалуйста, поподробнее: кто? с кем? когда? о чем? И пошло-поехало! Со страху рассказал все и даже, по-моему, то, чего и не было, клялся, что я вообще женоненавистник (интересно, поверил?) и чтоб я еще когда-нибудь… Бедных соседей перепугал до смерти. Жена в слезы: как я останусь с двумя детьми? Я уж и сам всей своей душой возненавидел прекрасную половину населения Франции и собирался, как Сергей Павлович Королев, продолжать свои космические начинания в местах, не столь отдаленных. И так мне стало себя жалко! Шли дни, недели. Иногда просыпался ночью в холодном поту — все, завтра заберут! Когда майора переводили на новое место службы, он пригласил меня на дружескую беседу. Пожурил, напомнил о бдительности, заверил, что делу не дал хода, и настоятельно посоветовал выбирать более надежных слушателей для подобных рассказов. Хороший оказался мужик! И все же его сменщику я все время заглядывал в глаза: знал или не знал о моих контактах с иностранцами? Судя по тому, что я успешно продвигался по службе, не знал.

Наши отцы-командиры и заботливые замполиты старались, конечно, изо всех сил оградить нас не только от тлетворного влияния Запада, но и от повседневной жизни советского народа, строящего коммунизм. Но никуда не денешься! Кушать надо, детей рожать и воспитывать надо, участвовать в жестоких битвах за расширение жилья и получение квартиры тоже надо. А многие уже и подумывали о покупке личного автомобиля. Мы, тогдашняя офицерская молодежь, хотя и имели месячный достаток традиционно больший, чем наши сверстники — гражданские специалисты, но от этого житейских проблем у нас не становилось меньше. Удивительное дело! Социалистическое плановое хозяйство так строило нашу повседневную жизнь, что все то, из чего состояла материальная основа этой самой жизни, было в страшном дефиците. Мы, конечно, принимали активное участие в строительстве нашего светлого будущего — коммунизма, но значительную часть наших сил, энергии, знаний, умения, деловой смекалки и изворотливости мы тратили на более прозаические дела: приобретение знакомств среди продавцов гастрономов, магазинов одежды, мебели, электротоваров, парфюмерии, хозтоваров. А на счастливчика, сумевшего достать хороший кирпич и «вагонку» для своей дачи, коллеги по работе смотрели с уважением и нескрываемой завистью. В многолетнюю очередь на покупку жигуленка или допотопного «москвича» заносились только передовики боевой и политической подготовки и особы, приближенные к начальству. Ох уж этот наш советский дефицит! Обязательный атрибут нашей социалистической действительности. Помнится, еще во времена моей «космической эпопеи» Валентина Терешкова познакомила меня с очаровательнейшей женщиной — заведующей секцией 200 ГУМа. Вход — на Красной площади, напротив Мавзолея В. И. Ленина и только для избранных. Здесь было ВСЕ, о чем мог только мечтать простой советский обыватель. Естественно, что все импортное. Помнится, как-то при мне заходит Фурцева (всесильная Екатерина Алексеевна, член Политбюро!). И так уж она лебезила перед заведующей этого салона, таким елейным голоском интересовалась ее здоровьем и спрашивала ее советов по покупкам, что вот тогда я окончательно понял: социализм и дефицит неразделимы! А с семейством этой начальницы — Марианны Михайловны у нас как-то так сложились хорошие дружеские отношения, которые не прерываются и сегодня. А тогда где-то раз в год я брал приличную сумму в нашей КВП (была в свое время такая, очень богатая касса взаимопомощи, куда мы вносили свои офицерские вклады и брали эпизодически ссуды), после бурных дебатов с женой составлял список крайне необходимого (но опять же дефицитного!) и с замиранием сердца просился на прием в мир наших мечтаний — 200-ю секцию. Вечером — большой семейный праздник — радостные вздохи, охи, ахи, примерки, оценки, одобрения, завистливые взгляды. Но сколько слез и неподдельного горя было у моих девиц, если что-то не подходило по размерам! Как давно это было! Но эти знаменательные события в нашем семействе помнятся до сих пор. Много ли человеку надо! Но если отмежеваться от забот и успехов отдельно взятой семьи и вернуться к общенациональным проблемам, то одна из потребительских корзин советского труженика никогда не оставалась пустой. Это — горячительные напитки. В те далекие времена мне нравилось заходить в большой, популярный среди москвичей гастроном, что в «высотке» на Красной Пресне. Витрина винно-водочного отдела — разнообразнейшая палитра красок! Всеми цветами радуги переливаются ликеры — от почти черного до яркого оранжевого. Коньяки — не подпольного московского разлива, а фирменные — Армения, Дагестан, Молдова. Цена — 4,12, а самый дорогой —8 рублей. Бери — не хочу! Импорт хоть и был, но мы предпочитали наш, советский напиток! Правда, когда Виталий Жолобов вернулся из космоса и это дело надо было отметить, как-то так получилось, что вместо водки мы купили ящик джина. Морщились, но выпили все и, как положено, водочными порциями. А что такое тоник и что им надо разбавлять этот самый джин, мы тогда и знать-то не знали.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});