Глиняный папуас - Геннадий Гор

Глаза Путешественника смотрели грустно и устало.

И снова Дуона почувствовала сдвиг, перемещение пространства и времени.

На месте космического корабля снова была комната Рата.

— Вот и все, что я мог сделать, — сказал Рат. — Теперь я должен с вами расстаться. Я уделил вам три дня.

— Три минуты, — поправила Дуона.

— Три дня. Вы забыли о законах теории относительности времени. На космическом корабле время течет иначе, чем у нас.

Дуона вспомнила о своих друзьях, оставшихся у перевала. Неужели прошли три дня?

— Да, три дня, — повторил Рат. — И не расспрашивайте меня об остальном. Мне еще задолго до вашего прощания с мужем удалось создать этот аппарат… Но я его совершенствую. Пока он еще меня не удовлетворяет. Я показал вам все, что удалось перенести оттуда сюда… Не расспрашивайте. И будьте мне благодарны, я потерял из-за вас столько времени. Я это сделал из уважения к Э-Лану, покойному вашему деду… Теперь разрешите проводить вас. Не беспокойтесь. Гроза давно прошла. Будьте благодарны мне, что я вернул небольшой отрезок бытия вашего мужа.

— Я вам благодарна, — сказала Дуона. Она простилась с Ратом. На небе не было ни одного облака.

Тропа вела к той поляне у перевала, где должны были ждать ее друзья.

2

Бородин просматривал статью аспиранта. «Сможет ли машина думать? — читал он. — Нет, не сможет. Почему не сможет? Да потому, что все, что делает машина, материально, вещественно. А мысль не материальна. Она относится к психическим явлениям».

Бородин подчеркивает эту фразу синим карандашом и пишет на полях рукописи:

«Мысль правильная. Но не слишком ли категорично и сухо она звучит? Это не похоже на вас, дорогой Радик. И ваша правота на этот раз не радует меня».

Бородин усмехается. Он недоволен своей припиской. Надо бы написать строже, требовательнее, без всяких сантиментов. Но уж раз написано, пусть останется. Радик не из тех, кто может зазнаться. Бородин называет аспиранта Богатырева — Богатыревым только когда сердится. Обычно он называет его Радиком.

У Радика обычная внешность. Обычная больше, чем следует. Лицо простое, грубоватое. Глаза живые, очень умные, насмешливые. Но дело не только в глазах. Мысль у Радика особая, зрячая. От нее ничто не спрячется, как от рентгеновского луча. Радик знает три языка. А недавно стал изучать еще и итальянский, чтобы прочесть все, что написал Леонардо да Винчи. Радик буквально помешан на Леонардо. Он много читал. И задает вопросы, на которые не всегда может ответить даже сам Бородин.

Тогда Бородин отшучивается:

— Надо подумать. Бог знания еще не советовался со мной по этому вопросу, Радик.

А изредка отвечает лаконично:

— Не знаю.

И сердится. Сердится на Радика, на самого себя, а еще больше — на сотрудников своей лаборатории, как будто они виноваты в том, что их шеф чего-то не знает. Радик занял слишком много места в мыслях его шефа. По какому праву? Да, действительно, на каком основании? Почему в свободные часы Бородин должен думать о нем, об этом мальчишке, влюбленном в Леонардо? Мало ли этих молодых людей, знающих иностранные языки, интересующихся физиологией и математикой? Нет, их теперь не так уж мало. Но почти все они вызывают у Бородина раздражение и зевоту — почти все, кроме Радика. Дело в том, что в Радике есть что-то подлинное, он сделан из того же теста, что и его кумир Леонардо. Где природа прячет это тесто? На каких замешивает его дрожжах?

Мысль невольно часто возвращается к Радику. Подойдет Бородин к стеллажам своей обширной библиотеки, достанет книгу с полки и вдруг спохватится — читал ли эту книгу аспирант Богатырев? Если не читал, надо будет ему посоветовать прочесть.

Едет Бородин в машине по Петроградской стороне или по Васильевскому острову, едет, торопится на лекцию или на экзамен и мысленно видит всех этих юношей и девушек и думает об иных из них: почему же они созданы не из того теста, что Радик Богатырев, почему природа поскупилась на дрожжи?

После экзамена декан говорит Бородину недовольным и уговаривающим полушепотком:

— Что же это так? Неужели ни один не знал даже на тройку? Срезали всех до одного.

— Мне важно не то, что они знают. Мне важно и интересно, что и как они думают. Знать будут скоро и машины. Научатся повторять по программе.

— Вы несправедливы.

— Возможно. Но я не народный судья. И не преподаватель в средней школе. Я ученый.

Бородин читает статью Богатырева. Из-за каждой статьи Радика приходится буквально драться с членами редколлегии «Ученых записок». Статьи у Радика дерзкие, со свежими и спорными идеями. А не все любят свежие и оригинальные мысли, особенно когда эти мысли высказывает двадцатипятилетний юнец. Кое-кому это кажется нескромным и преждевременным. Глупое слово — «преждевременно». Может, и теория относительности тоже появилась раньше, чем ей следовало?

Вот и сейчас аспирант Радий Богатырев пытается заглянуть в далекое будущее, ответить на вопросы, на которые еще не удосужилась ответить наука.

«Личность и мышление». Так называется статья. Радик считает, что мышление нельзя себе представить не только в отрыве от общества, но и от личности. И сразу же ставит вопрос — сможет ли кибернетика далекого будущего создать нечто, способное воспроизводить психические явления? Но тут возникает другой вопрос — что же такое мысль? Может ли она быть безличной, не окрашенной чувством и переживанием думающего?

— Так. Так, — одобрительно кивает Бородин, словно аспирант тут рядом за столом. — Так, так, Радик. Спрашивай. Самого себя. Природу. Историю. Спрашивай. Ищи ответа.

3

Из записей С. С. Ветрова

«Я начал эти записи с тайной надеждой, что они не кончатся тем, чем они начались… Сейчас, как и в прошлую зиму, на столе передо мной лежит снимок черепа того, кто сто тысяч лет тому назад прилетел на Землю из неведомого мира. Кто был он? Прошлое не ответило на мой вопрос. Отчего он погиб? Почему не смог вернуться в свой мир? Некого спросить об этом. Я все думаю и думаю о нем, словно моя мысль способна просверлить отверстие в бесконечно толстой стене. И вот вчера мною овладела слабость, почти отчаяние… Мне вдруг захотелось порвать в клочки этот единственный снимок, взорвать этот тонкий, ненадежный мост, соединяющий нас с представителем неведомого мира…

Я держал снимок в руках, когда в мою комнату вошла мать.

— Сергей, — сказала она своим чеканящим слова голосом. — Ты снова держишь это в руках? Не много ли чести для черепа, кому бы он ни принадлежал? Ведь ты уже пожертвовал всем, Сергей… — В голосе ее почувствовалось что-то вроде угрозы. — С этим пора кончать! Нельзя приносить себя в жертву костям…

— Мама! — оборвал я ее. — Я приношу себя, как ты выражаешься, в жертву, но не костям, а истине. Если мне удастся доказать, что на Землю когда-то прилетал человек из космоса, многое изменится в нашем представлении о мире.

— Ты думаешь? Личность не играет роли в истории, даже если эта личность откуда-нибудь и прилетела. Кстати, тебе надо побриться. Оброс.

Она ушла. Она ушла, даже не подозревая, что спасла ненавистный ей снимок. Мать всегда относилась с подозрением к моим увлечениям археологией. Разгневанная чем-нибудь, она называла меня „Гробокопателем“. Но я изменил археологии в тот день, когда нашел череп космического гостя. С того дня меня начало страстно интересовать не прошлое, а будущее. Сколько за эти годы возникло новых наук: астробиология, астрогеология, кибернетика! Современный человек устремлен в будущее. Старики говорят: „Прожить бы еще десять лет, узнать, есть ли жизнь на Марсе и на Венере…“ Человека всегда интересовало чужое „я“. Ведь человеческое общение построено на этом страстном психологическом интересе к внутренней жизни других людей, не всегда похожей на твою собственную внутреннюю жизнь. Но никогда еще люди так не интересовались тем, существуют ли и на других планетах им подобные… Сколько писем получил я за эти годы с просьбой ответить — есть ли высокоразвитые существа в других мирах? Никто на земле не мог бы с большей уверенностью, ответить на этот вопрос. „Да, есть!“ — отвечал я. Я ведь до сих пор храню доказательство того, что на нашей планете побывало существо из другого мира. Я много думаю об этом. Почему моих современников так беспокоит вопрос — одни или не одни они в бездонной Вселенной? А если и одни, что же в этом страшного? Тысячелетия жили люди, не беспокоясь и даже не задумываясь о том, есть ли у них в космосе соседи. Им хватало соседей на Земле. А сейчас каждый школьник и каждый пенсионер с нетерпением ждут ответа на вопрос: есть ли жизнь на других планетах? Они бесконечно далеко от нас, эти невидимые наши соседи. Но наша мысль спешит преодолеть эту даль.