Чернильная кровь - Корнелия Функе

— Спасительных слов? — Кикимора сморщила нос. — Это каких же? Болтовня фей так же ни к чему не годна, как они сами.

— Значит, кто-то другой мне их нашептал.

Мо видел, как побледнела Мегги, помогая кикиморе заново перевязать его рану, рану, от которой он чуть не умер. «Это все ерунда, Мегги, — хотелось ему сказать. — Со мной все в порядке». Но единственное, что он мог сделать, — это взглянуть на нее еще раз, мельком, как будто ее лицо значило для него ничуть не больше, чем все другие лица.

— Хочешь верь, хочешь нет, — сказал он старухе, — но я слышал слова, чудесные слова. Сперва мне казалось, что их произносит голос моей жены, но потом я понял, что говорит моя дочь. Я слышал ее голос так ясно, словно она сидит рядом со мной.

— Ну, в лихорадке чего не услышишь! — брюзгливо отвечала кикимора. — Я слыхала, как люди клянутся, что с ними говорили мертвые. Мертвые, ангелы, черти… Лихорадка пригоняет их к постели больного толпами. — Она повернулась к Огненному Лису: — У меня есть мазь на этот случай, и еще я приготовлю отвар, который ему нужно выпить. Больше я ничего не могу сделать.

Когда она повернулась к ним спиной, Мегги быстро накрыла ладонью пальцы Мо. Никто этого не заметил, как и его легкого ответного пожатия. Он снова улыбнулся ей и отвел глаза, лишь когда кикимора обернулась.

— Ты бы посмотрела заодно и его ногу! — Мо кивнул на шпильмана, в полном изнеможении спавшего на соломе рядом с ним.

— Нет, не нужно! — вмешался Огненный Лис. — Помрет он или нет, меня не интересует. С тобой дело другое.

— Ах вот оно что! Вы все-таки принимаете меня за того разбойника. — Мо прислонился головой к стене и на мгновение прикрыл глаза. — Видимо, бесполезно вам твердить, что я — не он?

Огненный Лис смерил его презрительным взглядом.

— Скажи это Змееглаву, может быть, он тебе поверит, — фыркнул он и грубым рывком приподнял Мегги. — Эй, пошли вон! Хватит уже возни! — прикрикнул он на нее и кикимору.

Его солдаты подтолкнули их к дверям конюшни. Мегги попыталась еще раз оглянуться, найти глазами мать, сидевшую где-то среди пленных, но Огненный Лис схватил ее за плечо и вытолкал наружу. О, как хотелось Мо иметь сейчас слова, слова вроде тех, что убили Каприкорна! Он бы растворил их на языке и послал вслед Огненному Лису, чтобы тот обратился в прах у него на глазах, как его прежний хозяин. Но сейчас некому было эти слова написать. Их окружала со всех сторон лишь книга Фенолио с ее ужасами и тьмой — и, возможно, его смерть уже прописана в следующей главе.

43

БУМАГА И ОГОНЬ

— Хорошо, это, стало быть, решено, — нетерпеливо сказал голос в другом конце застенка. Это говорил все еще закованный кобольд. Твиг совсем о нем забыл. — Может быть, тогда и с меня кто-нибудь снимет оковы?

Пол Стюарт. Громобой

Окна постоялого двора, точно грязно-желтые глаза, горели навстречу Сажеруку, кравшемуся по дороге. Впереди него бежал Пролаза — еле заметная тень в полумраке. Ночь стояла безлунная. На дворе и между конюшен было так темно, что даже его испещренное шрамами лицо будет казаться лишь бледным пятном.

Перед конюшней, куда заперли пленных, стояло целых четверо стражников, но они его не заметили. Стражники со скучающим видом всматривались в темноту, положив руки на рукояти мечей, и завистливо косились на освещенные окна главного дома. Оттуда доносились голоса, громкие, пьяные голоса, а потом приятные звуки лютни и пение странного хриплого голоса. Ага, значит, Свистун тоже вернулся из Омбры и распевает тут, упоенный кровью и убийствами. Да, раз Среброносый здесь, ему тем более нужно оставаться невидимым. Мегги и Фарид ждали за конюшнями, как было условлено. При этом они ссорились так громко, что Сажерук подкрался к мальчику сзади и зажал ему рот рукой.

— Вы что? — спросил он сердито. — Хотите, чтобы и вас посадили к остальным?

Мегги опустила голову. В глазах у нее снова стояли слезы.

— Мегги хочет пробраться в конюшню! — шепотом сказал Фарид. — Она думает, что солдаты спят! Как будто…

Сажерук снова зажал ему рот. На дворе раздались голоса. Видимо, кто-то принес стражникам перед конюшней еду.

— Где Черный Принц? — едва слышно спросил Сажерук, когда все снова стихло.

— Его привязали вместе с медведем между пекарней и главным домом. Скажи Мегги, чтобы не смела ходить в конюшню! Там не меньше полутора десятков солдат.

— А возле Принца сколько?

— Трое.

Трое. Сажерук взглянул на небо. Луны нет. Она скрывалась за облаками, и ночь была непроглядно-черной.

— Ты хочешь его освободить? Трое — это немного! — Фарид говорил возбужденно, без малейшего страха. Когда-нибудь оно его погубит, это бесстрашие. — Они и пикнуть не успеют, как мы перережем им глотки. Это совсем не трудно.

Он часто такое говорил. И Сажерук всякий раз спрашивал себя — это только разговоры или ему и вправду случалось делать что-то подобное?

— Какой ты у нас, однако, стреляный воробей! — тихо сказал он. — Но я не мастак перерезать глотки, и ты это знаешь. Сколько там пленных?

— Одиннадцать женщин, трое детей, девять мужчин, не считая Волшебного Языка.

— Как он? — Сажерук взглянул на Мегги. — Ты его видела? Он может ходить?

Она отрицательно покачала головой.

— А твоя мать?

Мегги быстро взглянула на него. Она не любила, когда Сажерук говорил о Резе.

— Да говори же! С ней все в порядке?

— По-моему, да! — Мегги прижала руку к стене конюшни, как будто чувствуя через нее своих родителей. — Но поговорить с ней я не могла. Пожалуйста! (С какой мольбой она на него смотрит!) Солдаты наверняка все спят. Я буду очень осторожна.

Фарид обратил отчаянный взгляд к небу, словно ожидая, что оно откликнется на такое неразумие.

— Стражники не спят, — сказал Сажерук. — Так что подумай хорошенько, что ты им скажешь. У тебя есть чем писать?

Мегги изумленно посмотрела на него глазами своей матери. Потом полезла в мешок, висевший у нее на плече.

— У меня есть бумага! — шепотом сказала она, поспешно вырывая страницу из маленького блокнота. — И карандаш!

Что мать, что дочь. У обеих всегда найдется, чем и на чем писать.

— Ты ее отпустишь? — Фарид недоуменно взглянул на Сажерука.

— Да!

Мегги в ожидании молчала.

— Пиши: завтра поперек дороги, по которой они пойдут, будет лежать упавшее дерево. Когда оно загорится, все, у кого есть силы, пусть бегут налево в лес. Налево, это важно! Пиши: мы будем их ждать и отведем в укрытие. Написала?

Мегги кивнула. Карандаш в ее пальцах летел по бумаге. Остается надеяться, что Реза сумеет прочесть крошечные буквы в темноте конюшни — ведь его нет рядом, чтобы посветить ей.

— Ты придумала, что сказать страже? — спросил Сажерук.

Мегги кивнула. В эту минуту она снова казалась маленькой девочкой, какой была чуть больше года назад, и Сажерук спросил себя, не ошибка ли это — отпускать ее. Но не успел он сказать и слова, как она уже исчезла. Мегги быстро перебежала через двор и скрылась в главном доме. Потом появилась снова, с кувшином в руке.

— Пожалуйста, пропустите! Меня послала кикимора, — звонким голосом сказала она страже, — отнести молока детям.

— Ты только посмотри на Мегги. Она хитрая, как шакал! — прошептал Фарид, когда стража расступилась. — И храбрая, как львица!

В его голосе звучало такое восхищение, что Сажерук невольно улыбнулся. Мальчик по-настоящему влюблен.

— Да, она, может быть, умнее нас обоих, — шепнул он Фариду. — А уж храбрее точно, по крайней мере, чем я.

Фарид молча кивнул. Он не сводил глаз с открытой двери конюшни и с облегчением улыбнулся, когда Мегги вышла обратно.

— Ну что, видел? — шепнула она ему, снова оказавшись рядом. — Это было совсем не трудно.

— Отлично! — сказал Сажерук, знаком подзывая Фарида. — А теперь держи кулаки за то, чтобы и у нас все прошло так же легко. Ну что, Фарид? Не хочешь поиграть немного с огнем?

Мальчик справился со своей задачей не менее отважно, чем Мегги. Он принялся с самозабвенным видом жонглировать огнем на глазах у стражников, охранявших Принца. Огонь плясал в его руках так весело и непринужденно, словно Фарид показывал свое искусство на мирной ярмарке, а не перед трактиром, где сидят Огненный Лис и Свистун. Стражники толкали друг друга локтями и смеялись, радуясь развлечению в бессонную ночь. «Похоже, только у меня тут сердце заходится от страха», — думал Сажерук, пробираясь между вонючей требухой и гниющими овощами. Видимо, повара толстяка-хозяина вываливали все, чего не могли скормить посетителям, прямо за дом. Несколько крыс метнулось у него из-под ног, а за кустом горели голодные глаза кобольда.

Принца привязали у горы костей, а его медведя — на таком расстоянии, чтобы он не мог до костей дотянуться. Зверь сидел, привязанный на цепь, грустно сопел закованной пастью и время от времени издавал глухой тоскливый вой.