Джульетта - Энн Фортье

- Иисусе, Джулс! - беззвучно возмутилась Дженис, скорчив гримасу. - Держись, собери себя в кучу!

Но мне не за что было держаться. Все, что я знала об Алессандро, закружилось перед глазами как колесо рулетки, и я поняла, что в каждом разговоре ставила не на тот цвет.

Он не был Парисом, не был Салимбени, не был даже Нино. Он всегда был Ромео. Не Ромео-плейбоем в эльфийской шляпе, незваным гостем на вечеринках, но Ромео-изгнанником, с детства лишенным малой родины из-за сплетен и суеверий, который всю жизнь пытался стать кем-то другим. Ромео, говорил он, его соперник. У Ромео несчастливая рука, людям спокойнее считать его мертвым. Ромео не был человеком, которого я вроде бы успела узнать; он никогда не станет признаваться в любви рифмованными куплетами. Но с другой стороны, Ромео захаживал к маэстро Липпи на поздний бокал вина и подолгу смотрел на портрет Джульетты Толомеи. Это значило для меня больше, чем самые изысканные мадригалы.

Но отчего он не сказал мне всей правды? Я столько раз расспрашивала его о Ромео, но всякий раз он отвечал, словно речь шла о ком-то другом, которого мне отнюдь не следовало знать.

Я отчего- то вспомнила, как он показал мне пулю на кожаном шнурке, висевшую у него на шее, а Пеппо, лежа на больничной койке, рассказывал, что Ромео считают погибшим. Я отчетливо вспомнила лицо Алессандро, когда Пеппо назвал Ромео незаконнорожденным. Лишь теперь мне стал понятен его гнев в адрес Толомеи, которые, не зная его настоящего имени, с удовольствием третировали Алессандро как одного из Салимбени и, соответственно, кровного врага.

Как и я.

Когда комната, наконец, опустела - бабушка с Энрико вышли в одну дверь, Алессандро - в другую, - Дженис встряхнула меня за плечи, сверкнув глазами:

- Ты придешь в себя или нет!

Но это было свыше моих сил.

- Ромео! - простонала я, схватившись за голову. - Как он может быть Ромео? Какая я дура!

- Большая, но это давно не новость, - нелюбезно ответила Дженис. - Откуда нам знать, что он настоящий Ромео? Может, он Алессандро Ромео? Кстати, очень распространенное итальянское имя. А если даже он тот самый Ромео, это ничего не меняет - он по-прежнему в сговоре с Салимбени. Именно он распотрошил твой гостиничный номер!

Я несколько раз с трудом сглотнула.

- Слушай, мне что-то нехорошо.

- Ну, так пошли на свежий воздух. - Дженис за руку потащила меня туда, где, как ей казалось, находится выход из музея.

Однако мы попали в другой зал с частью экспозиции, которую еще не видели. Это была слабо освещенная комната с очень старыми, вытертыми палио на стенах, заключенными в стеклянные шкафы, похожие на гробы. Зал походил на средневековую усыпальницу; прямо в стене начиналась крутая лестница с потемневшими каменными ступенями, которая вела куда-то вниз, под землю.

- А там что? - прошептала Дженис, вытянув шею.

- Даже не мечтай! - Я вдруг сразу пришла в себя. - Я не хочу оказаться запертой в какой-нибудь темнице!

Но фортуна благоволила наглости моей сестрицы, а не моей панике, потому что в следующую секунду мы снова услышали голоса, приближавшиеся, казалось, со всех сторон. Задохнувшись от страха быть обнаруженными, мы скатились с лестницы, притаившись у нижней ступеньки. Шаги приближались и, в конце концов, остановились у нас над головой.

- О нет! - прошептала я, прежде чем Дженис зажала мне рот. - Это он!

Мы посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. Сейчас, когда мы буквально сидели на корточках в подвале Алессандро, даже Дженис явно не прельщала перспектива встречи.

Зажегся свет, и мы увидели Алессандро, который сделал несколько шагов по лестнице и остановился.

- Ciao, Alessio, come stai? [53] - услышали мы и страшно обрадовались, что наше унижение откладывается, хотя бы на несколько минут.

В панике оглядевшись, мы увидели, что, как я и предсказывала, попали в настоящую ловушку в подземном тупике. Кроме трех зияющих провалов в стене, этих открытых черных ртов древнего акведука Боттини, идти было некуда, разве что вверх по лестнице, мимо Алессандро. Но любую попытку войти в катакомбы надежно пресекали черные решетчатые двери с замками.

Однако Толомеи не знают слова «нельзя». Ощетинившись при мысли о безвыходной ловушке, мы одновременно вскочили на ноги и принялись ощупывать решетки дрожащими пальцами. Я в основном проверяла, нельзя ли нам протиснуться между прутьями, если очень постараемся, а Дженис опытной рукой трясла каждую петлю и задвижку, отказываясь верить, что решетки нельзя как-нибудь открыть. По ее представлениям, в каждой стене есть своя дверь, к каждой двери есть свой ключик. Все, что требуется, - получше присмотреться.

- Нет! - бешено замахала она мне. Третья и последняя решетка легко открылась, как обычная дверь, даже без малейшего скрипа. - Пошли!

Мы прошли по коридору, насколько позволяло освещение подвала, и на ощупь сделали еще несколько шагов в полной темноте.

- Будь у нас фонарик… - начала Дженис. - О, черт! - Мы звонко столкнулись лбами, когда луч белого света пробежал через весь длинный проход и остановился на полу, не дойдя до нас несколько метров. Затем белое пятнышко убежало к выходу, как волна, набежавшая на берег и отхлынувшая обратно.

Потирая ушибленные места, мы попятились внутрь пещеры, пока не нашли какую-то нишу, достаточно большую, чтобы можно было спрятаться вдвоем.

- Он идет? Идет? Это он? - шептала Дженис, оказавшаяся сзади меня и лишенная возможности что-либо видеть.

Я высунула голову и тут же отпрянула.

- Да, да и да!

Было трудно что-то разглядеть, кроме резкого света покачивающегося фонарика, но в какой-то момент луч перестал метаться по стенам, и я отважилась снова высунуть нос. Это действительно был Алессандро - вернее, какая-то ипостась Ромео; зажав фонарик под мышкой, он возился с маленькой дверцей в стене.

- Что он делает? - нетерпеливо спросила Дженис.

- Открывает сейф и что-то достает. Какую-то коробку.

Дженис азартно вцепилась в меня:

- Может, это палио?

Я высунулась снова:

- Нет, коробка маловата. Скорее ящичек для сигар.

- Ах, так он курильщик! Я так и знала!

Я смотрела, как Алессандро запер сейф и пошел к выходу с коробкой. Через несколько секунд массивная железная решетка закрылась за ним с лязгом, эхом отдававшимся по всему лабиринту и в наших ушах несколько минут.

- О нет! - ахнула Дженис.

- Только не говори мне… - Я повернулась к сестрице, надеясь, что она меня успокоит. Но даже в темноте я увидела ужас на ее лице.

- Я сама удивлялась, почему она оказалась не заперта, - с вызовом сказала Дженис.

- Но это тебя не остановило! - возмутилась я. - И теперь мы в ловушке!

- Да где ж твоя тяга к приключениям? - Дженис вечно пыталась превратить необходимость в добродетель. - Это же классно! Я всегда хотела заняться спелеологией. Ведет же этот коридор куда-нибудь? - И она принялась меня дразнить, сразу успокоившись: - Или масюсенькая Джульетта будет ждать своего Ромейчика?

Однажды, после того как мы целый вечер доставали тетку Роуз вопросами об Италии и почему нам нельзя туда поехать, Умберто рассказал нам про римские катакомбы. Вручив нам по посудному полотенцу, чтобы от нас была какая-нибудь польза, пока он моет посуду, Умберто описывал, как первые христиане собирались в тайных подземных пещерах, чтобы пообщаться с единоверцами без свидетелей, способных донести императору-язычнику. Христиане не признавали римскую традицию кремировать тела умерших, поэтому заворачивали своих покойников в саваны и приносили в подземные пещеры, оставляя тела на полках в каменной стене дожидаться Страшного суда.

Если нам действительно так хочется в Италию, пообещал Умберто, он первым делом по приезде туда обязательно поведет нас в подземные пещеры и покажет массу интересных скелетов.

Когда мы с Дженис пробирались по Боттини, спотыкаясь в темноте и по очереди меняясь в роли лидера, мне припомнились страшилки Умберто. Совсем как герои его рассказов, мы прятались в катакомбах, опасаясь разоблачения, и, как первые христиане, не знали, когда и где выйдем на поверхность, если вообще выйдем.

Немного помогала зажигалка, которую Дженис носила с собой для своей еженедельной сигареты. Каждые двадцать шагов мы останавливались и зажигали ее на несколько секунд, чтобы убедиться, что впереди нас не ждет бездонный провал или, как предположила Дженис, когда стены и пол вдруг стали влажными и скользкими, паутина огромного паука.

- Ползучие твари, - сказала я, забирая у нее зажигалку, - сейчас самая меньшая наша беда. Расходуй экономнее. Может, мы здесь всю ночь пробродим.

Некоторое время мы шли молча - я первая, Дженис позади, бормоча что-то о том, что пауки любят сырость, - пока я не споткнулась о каменный выступ и не грохнулась на неровный пол, ободрав колени и ладони так сильно, что в другoe время заплакала бы, но нужно было проверить, как перенесла падение зажигалка.