Свет над землёй - Семен Бабаевский

После этого, распространяя по всей комнате душистый запах, появился борщ — заметьте: именно тот румяный, с добротно зажаренным салом и луком украинский борщ, но уже сделанный на чисто кубанский манер, — в котором есть решительно все, начиная с доброго куска свинины и кончая фасолью, пастернаком и петрушкой. За борщом появилась курятина с картофелем, слетка заправленная помидорным соком… Под конец Ирина принесла арбуз, и когда он развалился скибами по всему столу, удивительно сочный, с засахаренными семечками, Виктор посмотрел на хозяйку и сказал:

— А я не знал, Ирина, что ты такая волшебница… Посидел у тебя за столом и сразу повеселел, настроение поднялось.

— Если у тебя еще будет плохое настроение, — ответила Ирина, пряча под фартук руки и этим как бы желая скрыть от Виктора свою всем уже заметную беременность, — то приходи почаще к нам обедать.

— И верно, буду приходить.

— Пора бы, Виктор, и тебе обзавестись «волшебницей».

— Волшебницы-то бывают разные.

Пообедав, они уселись на диван и закурили. Некоторое время оба молчали, каждый раздумывал о своем. На дворе разгулялся ветер, за окном порывисто шумели голые деревья, навевая грусть, и время от времени поскрипывали ставни.

— Да, верно, надо бы обзавестись «волшебницей», — как бы о чем-то еще думая, заговорил Виктор и на полуслове умолк.

— Так что же мешает? — спросил Сергей.

— Соня тебя так любит! — вмешалась в разговор Ирина.

— Любит или ненавидит — не пойму. — Виктор ногтем сковырнул с папиросы пепел. — Вы мои самые близкие друзья, и мне хочется поделиться с вами своими мыслями… Однажды я Соню оскорбил, так оскорбил, что мне и сейчас горестно об этом вспоминать… Оскорбил ни за что — и чувствую, что жить без нее мне скучно… С того времени, как я твердо решил остаться здесь, остаться не потому, что ты меня об этом просил, — это решение пришло не знаю откуда и когда, — я много думал и теперь смотрю на жизнь какими-то другими глазами… Может быть, поэтому и все мои прежние отношения с Соней кажутся иными…

— А она говорила, что вы уже помирились, — вставила Ирина.

— Помирились? — Виктор болезненно скривился. — Верно, я пришел к ней — и не мириться, а просить прощения… Она была рада, но в глазах ее не было того огонька, который я так хорошо знал; она делала вид, что ей очень весело, а я этому не верил. В душе она меня проклинала, и сквозь ее наигранную веселость проглядывали горькие слезы.

— Знаешь, Витя, в чем твоя беда, — сказал Сергей, — только не обижайся, я говорю по-дружески…

— Говори, говори…

— Ты не любишь, а увлекаешься, и оттого и лезет тебе в голову всякая чепуха… А ты полюби Соню по-настоящему, то есть так полюби, чтобы вся она так бы всегда и стояла перед тобой, да женись на ней — вот тогда все будет и просто и хорошо.

Виктор вздохнул и склонил голову. Сергей поспешил перевести разговор на другую тему и сказал:

— Виктор, как ты думаешь: если бы нам в понедельник открыть курсы?

Виктор молчал, по-прежнему низко склонив голову, и Сергей не мог понять: думает ли он в эту минуту о том, открывать ли в понедельник курсы или не открывать, а может, о том, жениться ли ему на Соне или не жениться?

— Дни, Виктор, с твоего согласия, можно распределить так, — продолжал Сергей. — Начать хотя бы с Усть-Невинской — в районе это самая северная станица. Значит так: в понедельник курсы работают в Усть-Невинской, во вторник — в Родниковской, в среду — в Белой Мечети, в четверг — в Яман-Джалге, в пятницу — в Краснокаменской, а в субботу в Рощенской… Таким образом, за шесть дней ты переезжаешь по кругу весь район. Воскресенье дается тебе на отдых и на возвращение из Рощенской снова в Усть-Невинскую, где ты в понедельник с новыми силами начинаешь ту же поездку. Ездить ты будешь на коне. Я уже договорился с Иваном Атамановым, он подберет на конзаводе для тебя хорошего скакуна с седлом, и даже бурку дадим.

— Так вот почему, думая о своей новой работе, я часто видел себя не в кабинете, а на коне, — мечтательно проговорил Виктор и резко встал. — Хорошо, Сережа, давай коня, седло, бурку, буду ездить по кругу… А сейчас я хочу спать… Еще раз благодарю «волшебницу», — и он пожал Ирине руку, — пойду спать… Очень хочу спать!

Виктор ушел, пообещав завтра зайти в исполком, чтобы детально поговорить об открытии курсов. Когда за ним закрылась дверь и через короткое время послышался скрип калитки, Ирина подошла к Сергею.

— Сережа, а мне его жалко… Какой-то он стал странный… Что-то в нем изменилось.

— Изменилось — это верно, и перемена эта к лучшему. Нет, Витька молодец! — воскликнул Сергей. — Триста человек курсантов! Да где же, в какое другое время здесь это делалось? Триста человек изучают электричество! И кто их обучает? Молодой инженер-электрик Виктор Грачев из Усть-Невинской… Да я тебе скажу, что этот наш Виктор еще и сам не понимает, какой геройский подвиг он совершает…

— Сережа, а как ты думаешь: Соню он любит?

— Любит или не любит — не знаю. А твердо знаю: с понедельника откроются курсы в шести станицах. — Сергей сел на диван и усадил подле себя Ирину. — Оставим Виктора и поговорим о тебе… Должен сообщить тебе одну очень важную новость. Было у нас совещание. Говорили о том, чтобы быстрее установить на фермах закупленную аппаратуру. Нужна помощь специалистов, и вот Прохор Ненашев предложил послать бригаду электриков. Его поддержали… В чем беда с этими установками, — пояснил Сергей, как бы боясь того, что Ирина не поймет его, зачем нужно посылать помощь: — Нужно установить электромоторы, которые нагнетали бы воздух… На совещании высказали такое пожелание — ехать Прохору и тебе… Видишь, какая новость… Поедешь?

— Поеду, — ответила Ирина. — А куда?

— В «Красный кавалерист», в «Светлый путь» и еще во «Власть Советов». Вот в этих колхозах большая неуправка.

— Когда же выезжать?

— Хоть завтра.

Ирина встала и подошла к полочке с книгами.

— Кажется, я видела здесь брошюру по механизации ферм, она бы нам пригодилась.

Ирина искала книгу, а Сергей смотрел на нее и опять, как уже много раз, замечал в ее внешности странную, непривычную для него перемену. Он хорошо понимал, что причиной тут является не платье в крупную белую и синюю клетку, нарочно сшитое с напуском спереди и с широкими боками, а беременность; она была в такой поре, когда молодая женщина расцветает от своего внутреннего счастья и бывает красива именно потому, что готовится стать матерью. Эта особенная красота пришла как-то сразу, и от прежней Ирины почти ничего не осталось. Она стала и полнее и выше ростом; походка была неторопливая, движения осторожные; лицо подобрело, налилось здоровьем, хотя кое-где на него и легли темные метки.

— И чего ты так смотришь? — спросила Ирина. — Или не узнаешь?

— Узнаю, но ты каждый день все меняешься.

— И буду меняться. Сережа, вчера я была на консультации. Врач — женщина, такая внимательная. Так вот она мне очень советует находиться постоянно в движении… Так что эта поездка даже на пользу.

— Я тоже так считаю. А ну, посмотрим, что тут пишут о механизации ферм.

И они склонились над раскрытыми листами.

27

Прошла неделя, установилась погода, дни стояли солнечные. Успели подсохнуть поля и укататься дороги, а Ирина и Прохор все еще находились в Усть-Невинской — не на чем было выехать. Стефан Петрович Рагулин, злой оттого, что Прохор надолго уезжал из колхоза, лошадей не дал и заявил, что пусть те, кто нуждается в помощи усть-невинских электриков, сами и присылают своих лошадей с тачанкой. В колхозах имени Кочубея и имени Ворошилова, как на беду, все выездные лошади были в разгоне. Прохор пошел с жалобой в стансовет, показывал свое командировочное удостоверение и требовал лошадей. Затем начал звонить в райисполком, и наконец все хлопоты кончились тем, что Савва вызвал к себе в кабинет Дорофея и сказал:

— Запрягай… Отвезешь в «Светлый путь» наших электриков и сразу возвращайся — повезешь агрономов на лесополосу.

Кто хотя бы немного знает Дорофея, этого молодцеватого стансоветского кучера, тот, разумеется, и без наших пояснений поймет, что означала для него даже не вся фраза, сказанная Саввой, а только два слова «запрягай» и «отвези»… Для Дорофея, привыкшего быть исполнительным, слова эти имели такой же определенный и точный смысл, как, скажем, дважды два — четыре; поэтому не прошло и получаса, как тачанка, покачивая наших электриков, гремела по дороге прямым курсом на закубанский колхоз «Светлый путь».

По-своему хороша бывает кубанская степь даже в пору увядания. Лето давно ушло. Нигде не лежат цветы, и поля не радуют пестротой красок; не слышно звуков машин, людского говора, цокота бричек, и не разливаются, как бывало летом, птичьи голоса; вся степь стала тихой и просторной, и куда ни взгляни, повсюду увидишь все ту же знакомую печать покоя.