Дар нерукотворный (сборник) - Людмила Улицкая

Маня. Не говорит, значит… А что, много ли грешит она?

Худая. Мамочка моя! Какое грешит? Как грешить-то ей, ни ручкой, ни ножкой не шевелит, только-то и может, что плакать слезками бессловесными. Четырнадцатый годок уже.

Маня (становится на колени, смотрит на девочку). Ангел небесный, ни словом, ни делом не согрешает… Что ты таскаешь-то ее, дура пешеходная, по белу свету, как котенка? Иди домой, дура, иди… Будет тебе и радость, и утешение, погоди чуток, недолго уже ждать.

Женщина укладывает девочку на землю, встает перед Маней на колени.

Худая. Исцелится?

Маня. Домой иди, тебе говорят. Не нужна тебе колода святая, Дуська-то. Бери своего ангела и проваливай. Утешишься скоро.

Сучкова. Иди, иди… У ней слово верное. Как сказала, так и будет.

Женщина вынимает из-за пазухи платочек, развязывает, хочет дать Мане денежку.

Маня. Иди, тебе самой скоро пригодится.

Худая. Ох, разрешила ты меня, всю жизнь буду Бога о тебе молить…

Женщина взваливает девочку на плечо. Уходит. Маня размахивает рукой, как будто кадит, и поет дурным голосом «Со святыми упокой…». Потом садится на землю и, бросая мелкие камешки Дусе в окно, выкликает…

Маня. Святая колода, моли бога о мне!

Святая колода, моли бога о мне!

Святая колода, моли бога о мне!

На крыльцо выходит хожалка Марья, выплескивает на Маню горшок. Маня валится на спину, сучит ногами.

Маня. Ой, святая колода святой водой поссали! Исполать! Исполать! Исцелили! Освятили! Только миром не помазали!

Марья (говорит по-русски с мордовским акцентом, еле вяжет слова, но понимает все отлично). Иди отсюдова. Половина сатаны. День на крыша сидит, ночь на крыша сидит. Иди, жопа.

Сучкова и Вера смеются.

Маня. Чего смеетесь, дуры? Плакать будете. Ждите, ждите, дуры. Примет вас Дуся, напустит на вас святого духа, не продохнешь.

Марья. И ты пошел вон!

Вера. Я?

Марья. Два пошел вон! Дуся бога молица. Все бога молица!

Маня, приплясывая и раскидывая камешки, уходит.

Картина вторая

Дусино жилище. Большая комната, разделенная надвое выгородкой или занавеской. Меньшую часть, с кроватью, Дуся называет кельей. Дуся в постели, на горе подушек, перебирает четки. Платок повязан странно, два конца на лбу завязаны узлом, в который воткнуты бумажные цветы, а два других угла платка разложены по плечам наподобие фаты. Антонина тихо поет псалмы. Марья по приставной лестнице лазает вверх-вниз, стаскивает с чердака караваи. Настя, молодая прислужница, принимает на руки последний каравай, крестит, складывает на лавку.

Марья. Все. Пусто там.

Настя. Семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь… Матушка, семьдесят восемь. Все сухие, чистые, мышами не трачены. Слава Богу.

Дуся. Слава Богу.

Настя. Что, теперь обратно наверх прибрать?

Дуся. Не прибирай. Платочком прикрой, пусть здесь лежат. Они предназначенные.

Марья. Голова есть? Красноармейц придет, все возьмет. Голова твоя возьмет. Прячь хорошо.

Дуся (плаксиво). Она мне перечит, она мне все перечит. Видит, я больная, и перечит. Не слушает меня. (Достает из постели лоскутных кукол.) Только детки мои меня слушают, хорошие мои деточки, в рай пойдут с Дусенькой. Ниночка-первиночка, Иванушка в синей рубашечке вот… Егорушка где… Слушают. И Царица Небесная слушает… А больше никто меня не слушает… (Плачет.)

Настя. Матушка, голубушка, скажи, все хлеба здесь оставлять?

Дуся. Пресвятая Богородица, они нисколько меня не слушают, послушания не любят, обижают бедную Дусю.

Настя. Прости Христа ради, матушка. (Становится на колени.) Каким платочком велишь прикрыть?

Дуся. Вдовьим, Настенька, вдовьим. Возьми в сундучке зеленом черенькие платочки, их там наготовлено, и покрой мой хлебушек. А ты, Марья, встань перед божничкой и клади поклоны. Сто поклонов.

Марья. Марья пять знает, десять знает. Сто не знает!

Дуся. У, какая противная, строптивая… Куда пошла?

Марья. Я к Николай Угодничек.

Дуся. Ишь, чего захотела. К Божьей Матери ходи. А Николай Угодничек погодит пока…

Марья подходит к другой иконе и кладет поклоны. Настя достает из сундука черные платки и покрывает ими хлеба на лавках.

Дуся. Настя, нет. Эка ты бестолкова! Восемь хлебов не покрывай, их убрать надоть. Они не предназначенные. Деток кормить надо. А семьдесят – покрывай, семьдесят – предназначенные. Антонина, самовар ставь, гость при дверях.

Антонина. Воды нету, матушка. Прости меня, грешную.

Дуся. А чего же ее нету, воды-то?

Антонина. Не донесла. Уж на крыльце была, а собака залаяла.

Дуся. Молитву не читала.

Антонина. Читала, матушка.

Дуся. Значит, безо внимания.

Антонина. Прости, матушка.

Дуся. И чаю испить не дадут, злыдни какие. День на исходе, они всё самовар не ставят, за водой не ходят. Всё ленятся, чаю больной не дадут испить. Накажут тебя, Антонина. Вот мне сон-то снился! (Смеется ехидно.) Кто у меня живет, и Вера покойная тоже, все стоят с букетами, и у всех розы, у кого белые, у кого розовые иль голубые, а кто ко мне приходил да приносил милостыню, у того ветки вайи и можжевеловые, в синих ягодах. А ты, Антонина, и ты, Марья, стоите коло меня с прутьями сухими, потому что не имеете послушания и молитесь плохо.

Антонина. Матушка, Дусенька, прости меня.

Дуся. Я-то простая, я простю. А вот простит ли Господь, как вы за бедной Дусей плохо ходите, обижаете. (Плачет.) И так расстроят, так расстроят, разобидят, и молиться бедной Дусе на дадут. Конфетку принеси, Настасья.

Настя шарит в буфете. Шебуршит бумагой, приносит Дусе конфетку.

Дуся. Замучила? Совсем тебя замучила? Сама Дуся конфетки ест, а за ложку меду шумит?

Настя (встает на колени). Прости, матушка, Христа ради. Не сама думала – враг вложил.

Дуся. Враг, враг вложил. Я твои мысли знаю. (Расправляет «фату», поправляет бумажные цветы на голове.) Этого захотела? Вот и я тоже хотела. Ой, как хотела-то! Сам кудрявый, глаз синий-синий был у Проклушки, аж черный. И пояс серебряный, ни у кого такого не было, заморский пояс был. Гуляли мы. Сговорились. Собрали меня к венцу, на свадьбу всего заготовили. Я дочка одна у родителей, а родители мои были не бедные, ой, не бедные. Время-то после Петровок, самое сладкое время. Все зелено, аж слезу вышибает. К венцу идти, а его все нет. Нету жениха, вот что я говорю… Жду. Вдруг вижу, Татьяна, сестра Проклова бегит ко мне через двор, а платок на ней черный. Я и пала наземь, забилась. Меня ну водой отливать. Отливали, отливали. Вишь, живая осталась, только ноженьки мои – все, с тех пор и не вставала я на мои ноженьки. А Прокл что? Сбежал, сгинул, по сю пору в бегах. (Поет.) Нина Прокловна ждет, Иван Проклович ждет, Катерина, Евдокия да Егорушка, где наш батенька, где наш папенька, со гостинцы, со картинцы, со приветами… А отпущу я тебя, Настя, добра тебе в том не будет.

Настя. Видно, мне добра ни в чем не будет.

Дуся. А ты думала? При последних временах живем, на страдание рожденные.

Настя. Порадоваться хотела, матушка.

Дуся. Здесь потрудишься, там порадуешься. Там есть еще кто? Пусть взойдет, кто там во дворе.

Настя. Были странники, да разошлись все.

Дуся. А я тебе говорю, пусть взойдет девка.

Настя выходит, приводит с собой Веру.

Настя. Вот она, за поленницей притулилась, ее и не видно.

Дуся. Антонина! Ты того, ложечку меду дай ей. Послади, послади ей… Чего такую маленькую ложечку берешь? У, жадина… Или побольше ложечки нет? (Вера открывает рот, Антонина сует туда ложку с медом.) Иди, за самоваром смотри. Нечего без дела стоять. (Вере.) Ну чего, нагуляла?

Вера. Нет, не нагуляла нисколечки. Он страшный, силком меня взял. Маманя у них уборщицей, я ходила помогать. А маманя заболела, я заместо нее одна пошла. А он навалился. Страшенный, противный. А потом мамка говорит – иди, он тебя зовет. Я и пряталась, и убегала. А мамка говорит – иди, а то совсем убьет. Я и хожу. А тут он мял меня. Говорит, сына родишь – женюсь. А люди говорят, есть у него жена в Тамбове или где. Я думала, он меня сам бросит, я бы потерпела. И что ребеночек, это ничего. А что же теперь, так и жить с ним. Я боюся его, он страшный.

Дуся. Не первая, не последняя. (Теребит своих кукол.) Вот он Ванечка, вота Танечка… деточки мои.

Вера. Сон я видела. (Закрывает глаза руками.) Будто дитя у меня закричало в животе. И крик вроде как бы железный, и так дергает, дергает, вроде у меня не дитя, а машина. Страшна…

Дуся. Марья! Антонина! Настя! Где вы все подевались?

Входит Антонина.

Дуся. Послади ей, бедолаге. (Антонина берет большую ложку.) Какую ложку берешь? Еще уполовник бы взяла. Малую ложечку бери, какой мед черпают. (Антонина сует Вере в рот ложку меду.) Иди с Богом, иди.