Сага о бедных Гольдманах - Елена Колина

Аня знала, что муж ей изменяет, Олег сказал ей об этом после третьего выкидыша. Она плакала, ей было так страшно, что все рушится, и она впервые вмешала в их отношения родителей. Было все, что положено в таких случаях: Додика с зятем мужской разговор, Динино презрение и намеки на то, что его взяли в дом... «Взяли в дом», как щенка!

– У мужчин все случается, но жена – это святое... Ты должен понимать, – нашептывал Додик.

– Ну и каковы же твои планы, Олег? – холодно поинтересовалась Дина. – Ты уходишь или остаешься и ведешь себя прилично?

«...Ее кожа была розовой, ветерок нежно играл с ее кудрями... Он чувствовал к ней такую нежность, что эта нежность заменила ему желание... Они сплелись на постели, разделив один счастливый сон на двоих...»

Олег остался, официально просил у жены прощения.

Они помирились, и вскоре измены стали обыденными. Аня предпочла не знать, не думать, каким-то образом устроила это в своей голове. «Ведь если он, такой красивый, едет, например, в метро или ходит по улицам или на работе, женщины на него смотрят. И он на них тоже, на их красивые лица, ножки, попки... Я же не думаю о том, что он при этом себе представляет, и об остальном не буду думать».

Легче было уйти, ускользнуть, спрятаться с головой под одеяло. Олег говорил ей: «Давай, пожалуйся родителям, что мне с тобой скучно спать!» «А что значит „скучно“, если все всегда одинаково?» – недоумевала Аня.

«...Она знала, что душой он ей верен. Она не была такой же, как все, она все же была для него особенной...»

Дина рассчитывала ситуацию, как бухгалтерский баланс. Скоро ее дочь останется одна, без мужа и без ребенка. Замуж, конечно, еще раз выйдет, но родить не сможет. Детей у Ани не будет, это уже ясно. Так пусть от этого брака хоть ребенок останется.

«Ничего не выйдет, у нее истончились стенки матки, – сказал профессор, – не мучайте дочь, возьмите ребенка». Ночью Дина металась, слышала слова «у нее истончились стенки жизни». Проснулась и пошла в Дом ребенка № 2.

* * *

«...Она последовала родительскому совету. Родители все же нежно любили ее, а она была послушной дочерью...»

Месячных младенцев с неотягощенной наследственностью было всего двое. Белокожий, с голубыми глазками и толстыми щечками, торчавшими из-под казенного чепчика, – сын эстонской девочки, приехавшей учиться в Ленинград. И еще один – сын еврейской девочки, приехавшей учиться в Ленинград из молдавского городка.

– Какая удача для вас, Дина Наумовна! К нам крайне редко попадают детки еврейской национальности! – воскликнула директриса. – Мы хотели его обязательно отдать в еврейскую семью, а тут как раз вы!

– Я надеюсь, что все дети найдут своих родителей, – ответила Дина, вглядываясь в личико пухленького малыша.

Дина выбрала маленького эстонца, беленького, похожего на Олега. В Доме ребенка № 2 еще до перестройки был негласный обычай: когда ребенка забирали на усыновление, всегда приглашали священника. Священник благословил родителей – Аню с Олегом и Дину с Додиком – бабушку и дедушку.

«...Они были безоблачно счастливы втроем: он, она и их маленькое чудо...»

Ребенка забрали уже сразу в новую красивую квартиру на Петроградской – Дина обменяла теткину комнату и их квартиру мгновенно. Рае с Танечкой написали, что Анечка, слава богу, родила. Близких подруг у Ани не было. Друзей дома на время отставили, потом вдруг сообщили – родила! Не хотели говорить про беременность, боялись сглазить. В дом не звали из-за Аниной тяжелой беременности. Потом обмен, переезд, сами понимаете. В новую квартиру въезжали с трехмесячным Кирюшей. Щеки из-под его голубой шапки торчали так, что при желании их можно было разглядеть даже сзади.

«...К ним пришло счастье... Случилось невозможное – он позабыл о своих изменах, она простила его. Он обнял ее, и она поцеловала его нежно и страстно, позабыв обо всем на свете...»

* * *

В новой квартире два камина, бережно сохраненная при ремонте потолочная лепнина, восстановленная чугунная ванна начала века. Все это сближало родителей и детей, образуя пары «по интересам»: Додика с Олегом по части ремонта, Олега с Аней касательно интерьера.

Малыш, улыбчивый, толстощекий, как с картинки из «Книги о вкусной и здоровой пище», со светлым пушком на круглой головенке, был похож на Олега голубыми глазами, на Аню – каждый день по-разному, то формой носа, то изгибом губ.

Дина над ним пела, растекаясь от нежности. Аня и не представляла, что мама может сочинять такие ласковые бессмысленные нелепости. Додик каждую испачканную пеленку придирчиво рассматривал на свет, самолично проверял, все ли в порядке со здоровьем драгоценного Кирюши.

Возвращаясь домой, Додик из прихожей кричал: «Как желудочек?» Вымыв руки под строгим Дининым взглядом, он бросался к кроватке и специальным низким голосом спрашивал: «Кирюша! Как твой желудочек?» «Тише ты! Испугаешь его», – обязательно шикала Дина, а малыш неизменно краснел и закатывался неудержимым, трогательным до слез младенческим хохотом.

Если бы родители знали, что она годами ходила в Дом ребенка № 2, они бы ее убили. Они стерли из своего сознания этот серый дом во дворе-колодце, как будто он никогда не существовал, как будто там не лежат в своих кроватках в ряд никому не нужные дети. Они же не могли взять всех! Аня понимала, очень глупо годами прятаться и тайком бегать в серое здание, как на работу. Дети подрастали, их переводили в детские дома, и Аня ходила к следующим.

«...Впереди их ждали любовь, счастливый смех, красивые дети и такое огромное счастье...»

Услышав звонок, Аня с сожалением выключила компьютер и направилась в прихожую. Обгоняя ее, из своей комнаты спешила Дина.

– Эй, есть кто-нибудь? – Кирюша уже открыл двери своим ключом и с размаху бросил портфель в угол.

– Что в школе? А сочинения проверили? Что ты получил? – На ходу задавая вопросы, Дина понеслась кормить внука. С самого детства кормила истово, и до сих пор ей казалось, что в Кирюшины метр восемьдесят необходимо каждый день впихнуть определенное количество витаминов, как будто он еще лежал в пеленках, и она, Дина, каждый день проверяла, сколько младенец привесил.

– Бабуля, мы с тобой получили за сочинение пять, – ответил Кирюша.

Дина занималась с внуком русским с раннего детства. В четыре года он бегло читал, декламировал главу из «Евгения Онегина» и изъяснялся преимущественно при помощи сложноподчиненных предложений. «Останься сегодня дома, не ходи в садик, мы с тобой русским позанимаемся!» – интимно нашептывала она внуку.

Как в каждой счастливо обожающей ребенка семье, у них имелись свои семейные анекдоты. Четырехлетний простуженный Кирюша наотрез отказался показать врачу горло. Додик открывал рот, Дина открывала, Олег открывал, а он ни за что. Так и не показал. И вообще за весь визит не проронил ни слова – врач ему не понравился.

– Это первый случай в моей практике, – раздраженно сказал дорогой домашний доктор. Продвигаясь к выходу, он споткнулся о натянутую веревку и сорвался: – Какая сволочь натянула здесь веревку?

– Хотелось бы заметить, что сами вы редчайшая сволочь! – произнес четырехлетний Кирюша.

Дина кричала Олегу: «Это твое воспитание! Он от тебя научился сквернословить», а Додик рыдал от счастья, что у него такой сообразительный внук.

Кирюша рос очень медлительным. Дина ловила каждое его движение, хищно смотрела, чем бы ему помочь, до седьмого класса ему в постели рубашку натягивала. «А меня пинком из кровати выпихивала, помнишь?» – смеялась Аня. «Он еще маленький!» – отмахивалась Дина.

Кирюша поел и сел за уроки.

– А тебе никакого сочинения не задано? – с надеждой поинтересовалась Дина. – Может, напишем что-нибудь заранее?

– Нет, бабуля, из интересующих тебя занятий имеется только статья для Школы журналистов, но я хочу сам написать. Я тебе потом покажу, ладно?

– Хорошо, – вздохнула Дина.

На Додиков звонок в прихожую высыпали все.

– Папа, мне нужна твоя консультация, – попросила Аня. – У меня в романе один очень преуспевший молодой человек, сначала он открыл кооператив, потом ужасно разбогател, и теперь у него большая фирма, а я совсем про это ничего не понимаю. Расскажешь мне в общих чертах, чтобы я ерунды не наваляла?

Додик кивнул.

На Динину часть наследства Додик открыл кооператив, который давно уже превратился в устойчиво процветающее предприятие по производству холодильного оборудования. Пригодилось наследство, пригодились недюжинные Додиковы коммерческие способности и инженерное образование. Даже Олег пригодился, ему нашлось место рядом с тестем. Ну не рядом, конечно... В нем не открылось ни особенных талантов, ни трудолюбия, но Додику он помогал, был на подхвате.

Додик был собой доволен. Он сделал для семьи все, что только возможно. Дина хотела большую часть Наумова наследства, потом половину, но он не дал, поделил честно. Рае с Танечкой перевел все до копейки. До цента, вернее. По-умному перевел, не торопился. Рая нервничала, то заискивала по телефону, то настойчиво говорила сентиментальные глупости вроде «в память Наума». С тех пор как Рая с дочерью наконец получили последнюю часть, отношения освободились: Дина к ним съездила, Кирюшу только что отправляли. Молодец Додик, настоящий глава семьи!