Вещий Олег - Борис Васильев

– С острова на болоте. Ты повелел мне охранять своего сына княжича Игоря. Сигурд привел нас в Старую Русу, а Олег загнал в болота и оставил на острове…

– Как чувствует себя…

– Он лечит десницу и приучает левую руку к мечу.

Перебивать конунга недопустимо, но у Ратимила сейчас не было выхода. Он видел, что всегда недоверчивый Рюрик привычно боится довериться чувству, но еще более страшится утерять последнюю ниточку к спасению сына. Следовало сбить его колебания, может быть, даже вызвать гнев, но не допустить задавать вопросы, на которые у Ратимила ответов не было и быть не могло. Кажется, это удалось: рысьи глазки вспыхнули гневом. Теперь пришло время выложить еще один ключик, но, если он не подойдет к сердцу Рюрика, Ратимилу предстоит долго и мучительно умирать в руках нового княжеского палача. Он сунул руку за пазуху, извлек оттуда маленький узелок из замши и неторопливо развернул его перед конунгом.

– Мамка-кормилица срезала эту прядку с головки княжича, конунг. Она сказала, что ты непременно признаешь прядку и мы не будем тратить дорогое время понапрасну.

Тот клочок волос Ратимил срезал с головы собственной дочери, рассудив, что, во-первых, все дети светловолосы, а во-вторых, что князь Рюрик вряд ли видел собственного наследника более одного раза. У варягов, да и у всех князей тоже это не было принято: до пяти лет мальчики росли на женской половине.

– Да, да, его. – Рюрик зачем-то прижал прядку к усохшему лбу. – Ты тотчас же отправишься к Вернхиру…

– Прости, конунг, к Вернхиру не проскочит даже мышь. Новгородцы перекрыли все пути разъездами и заставами. Спасать княжича Игоря надо немедленно с очень небольшим отрядом.

Рюрик вдруг подался вперед, опершись руками о столешницу.

– А ты выберешь время, чтобы вонзить мне нож в спину? Так я умру счастливым, потому что ты прольешь кровь конунга и сам, сам приведешь меня к кострам Вальхаллы! И я буду греться возле них, а ты будешь бродить во тьме, проклятый всеми богами.

– Я когда-то дал клятву моему конунгу и исполню ее. Исполню, князь Рюрик.

Ратимила захлестнул гнев, и он допустил ошибку: назвал Рюрика князем, а не конунгом, хотя для него, варяга, Рюрик был только конунгом, выборным вождем, и никем иным. Сердце его екнуло, но Рюрик понял его слова совсем по-иному.

– Я верю твоей клятве. Почему малый отряд?

– Трясины. – Ратимил с трудом сдержал вздох облегчения. – Тропа петляет, как змея, там не пройдет большой отряд. Кроме того, новгородцы обложили тебя, конунг, большой отряд всегда заметен, а несколько дружинников… – Ратимил помолчал. – Распусти слух, что едешь на охоту.

– Ты заночуешь в моих покоях. – Ратимилу показалось, что Рюрик наконец-таки решился. – Тебе истопят баню, тебя накормят, но из покоев – ни шагу. Пока я не подготовлю охоту. Большую охоту!.. Ступай.

Ратимил молча направился к дверям. Остановился не доходя.

– Дозволь просьбу, конунг. О том, от кого я пришел и к кому вас поведу, лучше знать нам двоим. У этих стен – новгородские уши.

7

Остаток дня и ночь Ратимил провел в почетном заключении – в малых покоях Рюрика, откуда и не пробовал выходить. Ему истопили баню, его исправно кормили, обращались как с добрым гостем, но Ратимил понимал, что пока присматриваются и даже, возможно, проверяют, хотя он успел сказать князю о новгородских ушах. В его словах был ясный намек, но Рюрик имел своих людей, и обольщаться пока было рано. Ратимил до предела измотался, спал где придется, ел что ни попадя и в первую ночь, да еще после баньки, приказал себе ни о чем не думать, а набираться сил, пока есть возможность.

С рассветом он проснулся куда более бодрым. За утренней трапезой, обильной и сытной, он стал подумывать о Рюрике, который, по его предположениям, должен был бы появиться к обеду. Если так и случится, то следует ожидать последней и очень важной беседы, которая может расставить все по местам, а может и отправить его в застенок. Беседу следовало тщательно продумать, чтобы найти самые простые ответы, и Ратимил начал с того, что восстановил в памяти весь предыдущий разговор. Он не спешил, старательно вспоминая не только слова, но и тон, каким они были сказаны, и пристальный рысий взгляд новгородского князя.

«А ты выберешь время, чтобы вонзить мне нож в спину? – вдруг ясно вспомнилось ему. – Так я умру счастливым, потому что ты прольешь кровь конунга и сам, сам приведешь меня к кострам Вальхаллы!»

Какой смысл заключался в этих словах? Что он, Рюрик, не доверяет неизвестному варягу, принесшему с собой голову палача, на всякий случай лишит его оружия и погонит впереди себя? Возможно, но не очень-то похоже на удачливого и смелого конунга, сумевшего стать князем самого Господина Великого Новгорода: уж чего-чего, а смерти Рюрик не боялся. Он свыкся с ее близостью, всю жизнь ходя по самому краю. А чего-то он все-таки боялся, Ратимил и сейчас ощущал его страх. Чего? Чего он мог бояться, прожив длинную жизнь, полную тревог, бесстрашия и славы? Это необходимо было понять, во что бы то ни стало понять.

Рюрик потерял двоих сыновей, а третий, последний, надежно спрятан Олегом. Он боится за этого последнего, княжича Игоря? Но в тех словах, которые сейчас так ясно звучали в памяти Ратимила, Рюрик говорил о себе, а не о своем наследнике, страшась за свою судьбу куда больше, чем за судьбу младенца-сына. И при этом не столько предостерегал, сколько предупреждал, что удара в спину не боится. Костры Вальхаллы?.. Костры Вальхаллы – знак вечной славы воина, пролившего кровь в битве. Цвет крови – цвет боевой славы, и не ее боится Рюрик. Рюрик боится умереть в бесславии, передав это бесславие последнему своему отпрыску. А что есть бесславие для воина? Убийство женщины, предательство друга, смерть от руки палача.

Но Ратимил не мог стать палачом. Тогда он оказывался просто убийцей, и безвинно пролитая кровь уносила конунга в бессмертие, к негаснущим огням благословенной Вальхаллы. Ратимил достаточно много времени провел среди варягов и хорошо знал их бесхитростные верования. Искренняя клятва отомстить за жестокую гибель трижды спасавшего его Трувора Белоголового оказывалась неисполнимой. Он не имел права завести Рюрика в трясину, столкнуть в омут, просто удушить, наконец, потому что сама его клятва требовала крови, а кровь открывала Рюрику дорогу в вечное блаженство. И не было выхода, не было: он загнал в тупик самого себя.

Открылась дверь, и вошли двое. Его возраста, с мечами, и Ратимил понял, что они – из личной охраны Рюрика и что их посещение – еще одна проверка.

– Как там Норман? – спросил один из них после обычных приветствий и общих слов.

– Спроси у конунга. Я исполнял его повеление.

Для него это был единственный ответ на любой вопрос, потому что любой вопрос мог загнать его в угол. И даже когда спросили о том, что он знал точно («Значит, Дитмар погиб…»), ответил теми же словами:

– Я исполнял повеление конунга. Спроси у него.

С тем они и ушли, но ушли, улыбнувшись, и он не мог понять, означают ли их улыбки, что он угодил в западню или что миновал ее. Дружинники сбили его с толку, с дум, как же все-таки исполнить клятву. Сосредоточиться не удавалось, и он почему-то стал вспоминать, как выследил Дитмара и Витта, как два дня шел за ними шаг в шаг, а потом обогнал и устроил ловушку. И Витт угодил в нее, повис вниз головой и не мог дотянуться до петли, потому что береза раскачивала его. Береза, а не Ратимил, природа, а не его желание. Трудно согнуть полную соков березу, но Ратимил знал, как ее следует гнуть, когда ловишь крупную дичь.

Уже в сумерках пришел Рюрик. Ратимил вскочил с ложа, напрягся, но князь был один и плотно прикрыл за собою дверь.

– Вздуй огонь.

Ратимил раздул тлевший трут, поджег жировой светильник.

– Садись напротив. – Князь сел за стол. – Значит, ты не признал Нормана?

– Ты готовил охоту, конунг, но я не знал твоих охотников. И не хотел их знать.

– Норман сидел напротив тебя.

– Он постарел, конунг. Как все мы.

– Как все мы, – задумчиво повторил Рюрик. – Ты поступил мудро.

– Даже в твоих покоях полно новгородских ушей.

Рюрик задумчиво покивал. Спросил, помолчав:

– Ты уверен в дороге к острову?

– Я знаю три дороги, но идти придется по самой трудной. Остальные перекрыты.

– Я отобрал семь добрых воинов во главе с Норманом. Значит, у нас – девять мечей. Девять – хорошее число, но сколько мечей мы встретим на острове?

– Княжича охраняют твои варяги, конунг. Русов немного больше, но самых лучших увел Олег.

– Почему же Сигурду не захватить власть?

– Сначала надо знать, как выбраться с острова. Поэтому Сигурд и повелел мне найти тропы, а уж после этого – тебя, конунг. Если ты решился на большую охоту, то у тебя – только один проводник.

– Проводников не трогают в трясинах.

– Прости мне дерзость, конунг, но проводников слушаются в трясинах. Если проводник сказал «налево», идут налево, если – «по одному», идут по одному. Не гневайся, конунг, это – не условие. Это – необходимость.