«Если», 1992 № 03 - Джон Бранер

Сколько должно быть сторонников? Какая доля диссидентов и несогласных с правительством безопасна для морального здоровья страны, для ее политической и социальной стабильности? Вряд ли есть универсальный ответ на этот вопрос — равно пригодный для правительств демократических и авторитарных, равно справедливый в разные времена и в разных культурах. Многое зависит от нравственных привычек и норм культуры Там, где за правительством признано право на применение насилия, видимо, можно меньше заботиться о мнении и реакции меньшинства. В странах с сильными демократическими традициями — в США, например, — нередки случаи, когда взгляды и интересы меньшинства оказываются более влиятельными, чем позиция правительства и выбравшего его большинства населения Так было в период войны во Вьетнаме. Так было в начатом небольшими группами интеллигентов движении за расширение прав и свобод, за отмену цензурных ограничений.

Много зависит и от социального «качества» диссидентов. До тех пор пока сопротивление установленному порядку со стороны негров, индейцев и пуэрториканцев не находило поддержки среди уважаемых белых групп большинства, шансы на успех были практически минимальны: выиграть войну против белой Америки?! Участие студентов стало знаком раскола большинства и обеспечило, в конечном итоге, победу многим требованиям рассовых диссидентов. Точно также в СССР после 1985 г. авторитет всего лишь еще одного сторонника реформ — М.Горбачева — легитимизировал диссидентское движение, сделал само диссидентство нравственно и политически законным.

С другой стороны, история России (и особенно в советский период) демонстрирует множество случаев, когда правительство, опирающееся на неограниченное насилие, успешно навязывает свою волю всей стране — изменяя при этом традиционные нормы нравственности и общественного поведения. В сущности, именно в этом — признаваемом праве на насилие и неограниченном использовании насилия — кроются почти все тайны и загадки 70-летней истории коммунизма в СССР. Как ни грустно это сознавать, но большинство населения признало легальность неограниченного государственного насилия.

Исходя из сказанного, можно наметить основные методологические рамки для предвидения будущего на некий более или менее непродолжительный период времени. Интенсивность насилия в нашей стране существенно ослабла. Сама по себе негарантированное насилия в достаточной степени обеспечивает раскрепощение частной — групповой и индивидуальной — инициативы Правда, поскольку весь предыдущий опыт общественной жизни был опытом подавления личности и непризнания личного суверенитета, многие новые инициативы оказались опять-таки насильственными. Длительное господство насилия даром не проходит

И, может быть, важнейшее, что необходимо учитывать, это качество реформистского законодательства, которое потворствует самым опасным и противоправным традициям и, тем самым, несет в себе зерна многих будущих конфликтов.

Характерной моделью того, что нас может ожидать на этом пути, является реакция предпринимателя на недостаточную правовую и административную защищенность. Когда следом за первыми нуворишами экономической реформы, кооператорами, возникла индустрия ракета, а государственные органы смогли ответить только заявлениями о своей неготовности к борьбе с новым злом общество само нашло адекватное решение проблемы. Возникла практика (старая, как мир) заключения договоров между грабителями и теми, кого грабят. Богатые кооперативы начали заключать с бандами рекетиров договора об охране Самым поразительным вариантом является создание охранных кооперативов при УВД (а поговаривали и о кооперативах при КГБ), которые берутся за умеренную мзду обеспечивать безопасность коммерческих операций клиентов и защиту против возможных конкурентов. Для специалистов по истории государства ситуация просто бесценная — появилась возможность in vivo изучать процессы. протекавшие в Европе в 8-12 вв, когда вырабатывались формы взаимовыгодных отношений между купцами и феодалами. В ходе этих отношений были выработаны идеи и практика налоговой системы. Попросту говоря, разбойничья дань феодалам превратилась постепенно в плату за защиту от всяких других разбойников и стала называться налогом. Основным условием получения регулярного платежа (налога) стала гарантия от постороннего насилия, т. е. обязательство быть сильнее всех других разбойников и, одновременно, готовность довольствоваться заранее оговоренной данью. Появление «антирекетовых» кооперативов МВД свидетельствовало о том, что силы для борьбы с организованной преступностью есть и одновременно о том, что эти силы желают быть действенными только при коммерциализации отношений с подзащитными.

Перед нами не только процессы создания нового государства, но и разложения прежнего государственного механизма. Заметим, что эти процессы начались достаточно давно — почти одновременно с уходом в подполье всей нормальной коммерческой деятельности. Правовая незащищенность торговцев, цеховиков, подпольных ремесленников принуждает их не только к укрывательству от бдительного глаза государственной администрации, но и к поиску суррогатов судебной и полицейской системы. Как получить деньги с неаккуратного и недобросовестного должника? Как обеспечить выполнение договоров? Когда нельзя обратиться в государственный суд, приходится обращаться к подпольным же посредникам, которые берутся за известную мзду получить деньги, обеспечить выполнение договорных обязательств. Ожидая всего этого, приходится подкармливать и воспитывать кадры исполнителей, готовых по договору осуществлять физическое насилие и принуждение. Как и в случае с феодалами-разбойниками из темного европейского средневековья, эти силы (правоохранительные банды?) со временем эмансипируются от своей основной функции, начинают претендовать на более или менее универсальную власть в обществе. Привлечение бандитов для осуществления подпольного правосудия легализует бандитизм в народном сознании. Робин Гуд и Стенька Разин — хорошо известные исторические образцы Полагаю, что вспышка организованной и всякой иной преступности после 1987 г. связана как раз с быстрым развертыванием этих бандитских групп — ради охвата стремительного расширившегося рынка полулегальной деятельности.

Встав на ноги, правоохранительный бандитизм начинает защищать себя от возможных превратностей законотворчества. Вдруг какие-то формы и виды частной торговли и производства легализуются — что же, так и терять доходы? Рекетиры начинают активно перехватывать функции Госплана и Госснаба. Началось широкомасштабное регулирование условий торговли и ценообразования. За попытки продавать ниже установленных цен «нарушитель конвенции» рискует лишиться всего, в том числе и жизни. Рекет начал регулировать объем поставок. Об этом свидетельствуют многочисленные жалобы частных поставщиков мяса, овощей и фруктов, которых принуждают либо к продаже по установленным монопольным ценам, либо к сбыту за бесценок перекупщикам. Что-то в этом же роде происходит и в торговле импортным ширпотребом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});