Эрос невозможного. История психоанализа в России - Александр Маркович Эткинд

1906 году она, «усталая и в расстроенных чувствах», появилась в Цюрихе, выбирая между медициной и юриспруденцией и гадая, какая профессия будет более полезна для ее общественной деятельности. Случайно она натолкнулась в это время на одну из книг Фрейда. До нас дошло ее восклицание: «Какая гармония возникнет, когда соединятся идеи Фрейда и Маркса!» Получив докторскую степень по психиатрии (почти одновременно с учившейся там же Сабиной Шпильрейн), Розенталь возвращается из Цюриха в Петербург и посвящает всю свою энергию практике и пропаганде психоанализа.

Мы мало знаем о ее деятельности. В 1919 году она участвует в работе только что основанного Владимиром Бехтеревым Института мозга, возглавляя там отделение детских невропатий и психопатий. Зимой 1919/20 года Розенталь читает в этом институте цикл лекций по психоанализу. На Всероссийском съезде по уходу за отсталыми детьми, который состоялся в Москве в 1920 году, Розенталь проводит резолюцию, призывающую изучать психоанализ всех, кто имеет отношение к воспитанию детей. В 1919 году в журнале под редакцией Бехтерева выходит в свет ее статья «Страдание и творчество Достоевского»29. Розенталь называет свой метод «психогенетическим», называет его развитие заслугой Фрейда, но возражает против психосексуального монизма последнего. Но гораздо интереснее другое. В своей клинической трактовке Достоевского Розенталь опередила Фрейда, который лишь семью годами спустя, не ссылаясь, повторил ряд ее тезисов. И Фрейд, и Розенталь говорили об амбивалентности Достоевского, о роли его детских травм и о природе его эпилепсии. В последнем пункте сходство их рассуждений особенно велико. Точно так же как позднее Фрейд, Розенталь утверждала, что Достоевский страдал не генуинной (у Фрейда – органической), а аффективной эпилепсией. Ее клинические аргументы и даже некоторые примеры те же, что у Фрейда: припадки вызывались душевными волнениями; снижение личности отсутствовало; эмоциональная жизнь была необычно амбивалентной; на каторге состояние улучшилось и припадки прекратились[17]. Как будто иллюстрируя мысль Фрейда: «…его припадки были его карой. Он более в них не нуждался, когда был караем иным образом», – Розенталь цитирует слова самого Достоевского: «О, это было для меня большое счастье, Сибирь и каторга. Ах, если бы Вас на каторгу!»

Сама она этого счастья дожидаться не стала. В 1921 году Татьяна Розенталь покончила с собой. Доктор Найдич писала в своем некрологе: «Это было необыкновенно сложное существо: очень деятельное, очень продуктивное, но наполненное глубокой внутренней неудовлетворенностью. Под холодной наружностью, уверенными манерами, остротой высказываний и ясностью мысли скрывались непрекращающаяся глубокая тревога и нежная, романтическая и мистическая душа. Ее стихи, опубликованные в 1917 году в Петрограде, хорошо показывают это. Она была молода (ей было 36), одаренна, активна в своем деле. Она была матерью замечательного ребенка, которого нежно любила. Она сама приняла свою смерть, жертва судьбы, которую сама же выбрала»[18].

Больше мы, увы, ничего не знаем. Год Кронштадтского и Тамбовского восстаний, всеобщего голода и приближающегося НЭПа мог дать достаточно поводов для самоубийства бывшей активистки Бунда. Работа аналитика, как хорошо известно из истории психоанализа, от самоубийства не спасает. Кажется все же, что мы еще разгадаем загадки Татьяны Розенталь: кто анализировал ее в Цюрихе; чем занималась она в Петрограде с 1911 по 1919 год; каковы были ее отношения с Бехтеревым; знал ли Фрейд ее работу о Достоевском; почему ее стихов нет в библиографических указателях и коллекциях; и что произошло с ее ребенком?..

В том же 1921 году, когда Татьяна Розенталь покончила с собой, другой пионер русского психоанализа, Николай Осипов, эмигрировал в Прагу. Вплоть до своей смерти в 1934 году он практиковал там анализ и преподавал его в Карловом университете. Вместе со своим учеником Федором Досужковым Осипов стал основателем психоанализа в Чехословакии. Только здесь и сохранилась по сей день прямая преемственность традиции, идущей от русских психоаналитиков.

I Конгресс Международной психоаналитической ассоциации в Гааге в 1920 году прошел под сильным давлением русских, требовавших внимания и признания. Их представителем на конгрессе оказалась Сабина Шпильрейн, приехавшая из Лозанны. На первом же организационном заседании она взяла слово и предложила, чтобы «Международный журнал психоанализа», официальный орган Международной ассоциации, издававшийся по-немецки и по-английски, систематически печатал бы статьи по-русски, а также резюме выполненных в России работ на языке журнала. Теодор Рейк возражал ей, что печатать статьи на кириллице будет слишком дорого. Выступил Фрейд и, признавая серьезность вопроса, обещал заняться им в будущем32.

Предложение Шпильрейн было осуществлено в той его части, которая касалась публикации регулярных обзоров русских работ и официальной информации о деятельности Русского психоаналитического общества.

Письма из Казани

В 1974 году на юбилейном собрании Московского отделения Общества психологов знаменитый нейропсихолог Александр Романович Лурия рассказывал33: «Я помню годы – 1918, 1919, 1920, когда я, совсем молодой парень, стал заниматься чем угодно. Меня интересовали общественные науки и я живо интересовался вопросами развития социальных учений и утопического социализма». Лурия только поступил на юридический факультет Казанского университета, как его переименовали в факультет общественных наук, и бывший профессор церковного права читал в нем социологию. «У меня, человека абсолютно средних способностей, возник ряд проектов, как всегда у молодых людей, проектов невыполнимых, но имеющих какое-то мотивационное значение».

Лурия был исключительно способным человеком, и главный его проект этих лет оказался выполнен. 19-летний студент в дальнем углу огромной, перевернутой большевиками страны образовал психоаналитический кружок, вступил в переписку с самим Фрейдом[19] и добился признания своего казанского кружка Международной психоаналитической ассоциацией. Участники кружка, среди которых было семь врачей, два педагога, пять психологов и один историк (Милица Нечкина, впоследствии ставшая академиком), регулярно собирались, чтобы обсудить переводы Фрейда, творчество Достоевского либо Розанова. Протоколы и прочие документы кружка, в отличие от бумаг, оставшихся после других психоаналитических начинаний в России, содержались Александром Лурией в образцовом порядке.

Казань отнюдь не была изолированной от мира провинцией. Примером может быть одна из участниц кружка, Роза Авербух, 1883 года рождения, в 1901–1909 годах студентка Бернского и Цюрихского университетов. Она вернулась в Россию в 1912 году, состояла «на земской и городской службе», а с 1917 года работала в госпитале Казанского университета34. В 1921 году она перевела и издала в Казани «Психологию масс и анализ человеческого Я», которую местные поклонники Фрейда резонно сочли наиболее актуальной для текущего момента.

Возможно, что на деятельность Казанского кружка и на его признание Международной психоаналитической ассоциацией повлияли давние дружеские отношения Фрейда и основателя казанской школы невропатологов Ливерия Даркшевича (см. гл. IV), учениками которого были участвовавшие в кружке врачи. Неизвестно, правда, вел ли кто-либо из участников