В стране странностей - Георгий Кублицкий

Зачем же маленькой стране столько судов? Конечно, норвежцам надо привозить из других стран много хлеба, нефти, угля, руды, фруктов — всем этим страна бедна. Но для таких перевозок вполне хватило бы всего одной десятой части флота, бороздящего моря и океаны под флагом Норвегии.

Уже с давних пор большинство норвежских кораблей вообще подолгу не заглядывает в родные порты. Норвежский торговый флот еще в прошлом веке прозвали «морским извозчиком». Он перевозит грузы для других стран, зарабатывая своей стране иностранную валюту. Норвежские корабли плавают и в Заполярье и в тропики. Они возят апельсины из Калифорнии и уголь со Шпицбергена. За границей им охотно поручают перевезти груз: все знают, что норвежские моряки — одни из лучших в мире.

Новейшие корабли, построенные в Норвегии и за границей по заказам норвежских судовладельцев, нарядны и быстроходны. Да иначе и нельзя: кто же будет нанимать для перевозки грузов «морские калоши»? В море ведь тоже конкуренция: отдадут груз другому кораблю- значит, у судна простой, у судовладельцев снижение прибыли.

Я бы не сказал, что суда, плавающие вдоль берегов самой Норвегии, выглядят так же нарядно, как их океанские братья. Вот у бетонного п-ричала разгружается маленькое суденышко, старое, помятое. Из трюма появляется разный хлам: потертый плюшевый диван, какие-то железные трубы, доски. У этих причалов нет ярких плакатов, тут тихо и пустынно. Двое подгулявших моряков бредут, спотыкаясь и пугая нахохлившихся голубей, которые роются в обрывках бумаги.

Для норвежского моряка корабль — суровый мир. Годами без семьи, в чужих морях, в чужих портах возит моряк чужие товары ради того, чтобы росли прибыли господ Вильгельмсёна, Ольсена, Ларсена и других миллионеров — владельцев пароходных компаний.

Норвежец любит море, но иногда проклинает его. Море поглотило немало жертв. В последнюю войну больше половины норвежских судов было пущено на дно, и много льноволосых ладных парней нашли там могилу.

Бывает, что норвежский моряк из-за болезни, несчастного случая или еще почему-либо попадает за границей в беду — как говорят, «садится на мель». В самых больших иностранных портах есть конторы, которые должны помочь такому моряку найти пристанище. Но недорогих общежитий, как мне сказали, пока открыто куда меньше, чем портовых миссионерских пунктов, где моряку проповедуют слово божье и бесплатно дают Библию в недорогом переплете.

На каком языке говорят норвежцы?

Уроженец Бергена крупнейший писатель Лудвиг Хольберг писал пьесы не на норвежском, а на датском и латинском языках.

Он родился в конце недоброго для Норвегии XVII века. Утратившей независимость страной управлял тогда датский король.

Родители Лудвига Хольберга были людьми небогатыми, а когда все их имущество сгорело при сильном пожаре, то семья узнала безысходную нужду. Десяти лет маленький Лудвиг остался сиротой.

Начались годы скитаний. Лудвигу хотелось учиться и путешествовать. Без денег путешествовать можно только пешком. Хольберг так и делал, а на пропитание зарабатывал игрой на флейте. Иногда ему приходилось просить милостыню.

Хольберг обошел пешком многие города Дании, Германии, Англии, Голландии, Франции, Италии. К зрелым годам он говорил чуть ли не на десяти языках, многому научился и сам смог читать лекции в Копенгагенском университете. Он прекрасно узнал народную жизнь и научился ненавидеть тунеядцев.

Взявшись за перо, Хольберг написал поэму об острове, на котором честные люди бедствуют, а управляющий, поп и пономарь, захватившие власть, грабят их, как самые настоящие разбойники.

Затем стали появляться комедии Хольберга, принесшие ему славу одного из величайших сатириков XVIII века. В них он бичует и высмеивает невежество, предрассудки, тупость дворянства, жадность священников, ничтожество людишек, рабски преклоняющихся перед всем иноземным и презирающих свою родину. Датская столица и быт ее обитателей показаны в этих пьесах очень ярко. Потом говорили, что если бы Копенгаген в XVIII веке совсем исчез с лица земли, то его тогдашний облик и быт легко было бы восстановить по комедиям Хольберга.

Драматург написал роман о подземном царстве, в которое попадает бергенский студент Нильс Клим. Однако подземные страны, удивлявшие Нильса Клима, очень похожи на те, земные, которые Хольберг повидал на своем веку. В одной из них люди пуще глаза берегут ключи от сундуков, а вместо молитв твердят в церквах таблицу умножения, помогающую вычислять проценты на капитал. В другой стране все высшие должности захвачены безголовыми, причем дела в этой стране идут не хуже, чем в тех государствах на земле, где царствуют люди с коронами на головах.

Врагов у Хольберга было много, и они требовали даже, чтобы его «лживые и противохристианские описания, направленные на посрамление предков и потомков», были сожжены на костре королевским палачом…

Норвежец Лудвиг Хольберг, как я уже сказал, писал на датском языке, а иногда и на латинском, для того чтобы пьесы легче было переводить на другие европейские языки: латынь знали многие образованные европейцы. Именно с латинского роман о похождениях бергенского студента был переведен на русский.

В том, что во времена Хольберга по-датски писали многие норвежцы, не было ничего удивительного: страна находилась под властью Дании, и законы для нее издавались в Копенгагене. Судьи говорили по-датски. Священники произносили проповеди на датском языке. Книги печатались на нем же.

Когда в начале XIX века Норвегия освободилась от датского засилья, в стране не было единого, общего языка. На одном писали стихи и романы, играли в театрах, сочиняли деловые бумаги. На другом говорили на фермах, в рыбацких деревушках. Третьим, смесью датского книжного языка и норвежского народного, пользовались жители больших городов.

Получалась изрядная путаница. Из каждых ста жителей страны девяносто девять были коренными норвежцами, и все же они разговаривали и писали так, что не всегда хорошо понимали друг друга.

Как же быть? Поэт Хенрик Вергеланн говорил, что надо смело обогащать датский литературный язык норвежскими народными словами. Другой поэт, Вельхавен, возражал ему, находя, что простонародная речь норвежца слишком груба для того, чтобы стоило вводить ее в изящную литературу.

Тем временем в города из деревень, с ферм приезжало все больше крестьянских парней и девушек, чтобы поступить на фабрики. С каждым годом из языка горожан датские книжные слова все сильнее вытеснялись народными норвежскими.

Вот этот-то уже сильно изменившийся городской язык, полудатский, полунорвежский, и назвали риксмолом. На нем написаны пьесы Ибсена и Бьёрнсона.

Но почти одновременно появились стихи и пьесы, написанные на лансмоле — на языке, близком к тому, на котором говорили жители гор и побережья фиордов.

Споры о языке продолжались десятилетия и окончательно не закончены до сих пор. Риксмол теперь чаще называют букмолом, то есть книжным, литературным языком, а ландсмолнюнорском, народным, разговорным языком. Образовались партии защитников того и другого, а также партия «примиренцев», которая говорит, что правильнее всего сблизить оба языка, чтобы получился один, общий, так называемый самнорск.

Но пока норвежцы все еще пишут и говорят по-разному.

Детство Эдварда Грига

Из Бергена ездят «к Григу».

Великий норвежский композитор родился в этом городе. Он прожил много лет и умер в небольшом доме вблизи Бергена. Это загородный дом на мысе Грольхауген — «холме троллей», где камень, темная зелень, всплески волн большого озера.

Дом похож на зимнюю дачу, сбоку — что-то вроде башенки. В большой светлой комнате — рояль. Пальцы Эдварда Грига касались его клавиш, и дивные мелодии рождались здесь, чтобы, радуя людей, разнестись потом по концертным залам всех стран мира. Здесь природа Норвегии и сама душа норвежского народа раскрывались в музыкальных образах — и не потому ли, по словам Петра Ильича Чайковского, Григ сумел сразу и навсегда завоевать русские сердца? В музыке великого норвежца есть, говорил Чайковский, «что-то нам близкое, родное, немедленно находящее в нашем сердце горячий сочувственный отклик».

От дома дорожка ведет к озеру. Там, под горкой, — маленькое строеньице, похожее на хижину рыбака. Вокруг пышно разрослись папоротники, деревья сомкнули кроны над черепичной крышей. Эдвард Григ проводил здесь многие часы, слушая вечные песни воды и леса.

Жестковатый диван, у стены — пианино (рояль занял бы почти всю хижину), рабочий стол, придвинутый к оконцу, — вот, кажется, и все, что есть в уединенной хижине, где особенно любил работать великий композитор.