Возвращение «Викинга» - Петер Жолдош

Может быть, потому, что мои нервы держались на пределе, я выстрелил первый. Стрела угодила в шею одного из лучников. Он захрипел и выронил лук в реку. Прежде чем они опомнились, я послал вторую стрелу, затем и третью. По-моему, ни одна не пролетела мимо цели. В их лодке поднялись крик и визг, они стали загребать влево, в сторону от нас. Так, наискосок, они ушли к берегу. Несколько их стрел на излете вошли в воду в пяти-шести метрах от нас.

После этого случая мы дня четыре, а, возможно, и пять, видели туземные лодки только вдали, у берегов. Река разлилась в этом месте на несколько миль, и ни одна лодка, кроме нашей, не шла по стрежню. Мы прошли широкий поворот к востоку, а через час-полтора берега вообще просматривались с трудом. Я пробую воду на вкус, предполагая, что на стыке с морем она приобретает соленый привкус. Я направляю лодку в сторону правого берега, чтобы не терять его из виду. Теперь солнце на востоке возникает из-за водного горизонта. Вода все еще пресная. Я до рези в глазах всматриваюсь в горизонт, боюсь пропустить тот угол, на котором берег реки превращается в берег моря.

Сколько дней прошло с тех пор, как мы перестали слышать шум падающей воды? Пытаюсь сосчитать — и не могу. Все время делится на две равные половинки: бесконечная ночь и бесконечный день. Рана на предплечье у Ного сильно воспалилась, приобрела мертвенно-сизый цвет. Я иногда обдаю ее водой, чтобы смыть гной. Ни о какой стерильности и мечтать нельзя. Раны перевязывать нечем. Если они заживают, так сами по себе.

Наша лодка продвигается медленно. Я берусь за весла, когда надо держаться поближе к берегу. Большую часть времени плывем в русле течения. Два-три раза в день я закидываю удочку и вытаскиваю рыбу. Ного все время находится в полуобморочном состоянии, кушать не хочет. Очень боюсь, как бы у него не возникла гангрена или что-нибудь аналогичное на этой планете.

Плоскоголовые имеют очень высокий болевой порог. Рана чуть не до кости не вызывает особого беспокойства, если не задеты важные органы или большие кровеносные сосуды. Но если плоскоголовый стонет, тут уж можно не сомневаться — ему действительно плохо.

Ного стонет и скрипит зубами. Рядом с раной под кожей появился бугорок, твердый на ощупь. На второй день он вырос и стал как куриное яйцо. Когда его верхушка побелела, я решил сделать Ного операцию. Сначала он отказывался, но когда я сказал, что Ного может умереть, согласился.

Я залил углубление на дне лодки водой. Когда древесина хорошо увлажнилась, развел на ней небольшой огонь, выстрогал и обжег бамбуковую палочку, заострил ее. Хирургический инструмент в виде шила готов:

— Ного, будет больно. Терпи!

— Ного будет терпеть, — ответил дикарь прерывающимся голосом.

Господи, сколько гноя там набралось! Я попросил Ного, чтобы он держал руку над водой. После того, как я обдал рану водой, больному стало легче. Он даже повеселел и попросил кусок рыбы. Обрабатывая рану, я заметил, что и первая рана, полученная у водопада, покраснела. Наверное, будет нагнаиваться. Вся мышца между ранами вспухла, приобрела багровый оттенок. Что тут поделаешь? Ного сильно исхудал. Несколько дней он ничего не ел, даже маленького кусочка рыбы. Все время пил воду. Он все больше молчит, смотрит в небо, ничем не интересуется. Такое впечатление, что его внимание занимает не внешняя сторона нашей жизни — а в нашем положении важна именно эта сторона, а нечто, происходящее внутри. И это мне очень не нравится. Я за него боюсь:

— Ного, давай выйдем на берег. Там есть травы, которые можно приложить к ране, и она заживет.

— Нет, я не знаю травы. Вру знал. Рана сама заживет. Ного сильный. На берег не надо идти. Там нас убьют.

Я долго ломал голову, как пристроить мачту на этой лодчонке. И нашел решение. Один бамбуковый шест я пропустил под днищем лодки поперек корпуса, так, чтобы и бамбуковые стволы прошли над шестом. Второй, такой же по длине, я положил поверх лодки и концы шестов связал веревками, Они как бы защемили лодку и стволы между двумя бамбуковыми, связанными между собой шестами. Чтобы верхний шест не скользил по бортам, я сделал небольшие выемки. Нижний конец мачты привязал к шесту, установив ее вертикально. Пришлось сделать углубление в днище — оно, к счастью, оказалось достаточно толстым — и запустить в него нижний срез мачты. Получилось прочно. Я знаю, что долго такая мачта не устоит, но нам и не надо надолго. Мы используем парус в случае невыгодного для нас течения, если будет относить в открытое море. Или ветер будет с берега, когда трудно будет идти против волны. Короче, если эта палка выдержит хотя бы полчаса, она свое назначение оправдает.

Прилаживая мачту, я старался почаще подключать к делу Ного, чтобы отвлечь его от печальных мыслей: то придержать шест, то подать топор. Я разговаривал с ним, рассказывал о моих друзьях. Пытался пробудить в нем интерес к будущему. Я ведь знаю, что он приготовился умереть. Он перестал бороться за жизнь. Я рассказывал ему о назначении паруса, когда вместо нас и весел нашу лодку будет толкать ветер. На какое-то мгновение в его глазах зажегся огонек любопытства — как это можно заставить ветер толкать лодку?

— Ного не возьмет весла, — мрачно заявил он, — у Ного плохая рука. Ного умрет!

— Да нет же, Ного не умрет. Ного выздоровеет. Как только мы придем к братьям Гррегора, они сразу сделают Ного здоровым!

— Не вылечат. Ты не можешь вылечить, и они не могут. Ночью я видел Мать Крокодилов. Она раскрыла пасть и ждет меня.

— Это глупости, я тебе говорю — Ного не умрет. Скоро мы придем в город, там живут мои братья.

— Мы не найдем город. Мы вернемся к братьям Ного. Там Ного уйдет в заросли и умрет.

Хоть кол на голове теши, такой упрямый этот туземец!

— Мы пойдем назад, Гррего!

— А как мы переберемся через водопад? Нас принесла сюда Великая Река. Обратно не понесет.

— Ты поможешь, Гррего! Пойдем обратно!

С тоской по родине трудно спорить. Я не смогу убедить Ного, что если мы преодолеем водопад, то не сможем пройти тысячи километров с опасностями на каждом шагу. Допустим, что и это преодолеем. Вернемся к его сородичам. Те, что остались в живых после огненных зарослей, на ком огонь оставил страшные следы, как они отнесутся к своему соплеменнику, причине и виновнику их страданий? А разве Крири и Вру забудут все то, что произошло перед нашим побегом?

Безжалостное солнце выжгло холмы и заросли, превратило цветущую недавно землю в серую пустыню. Длительная засуха, голод уже погубили слабых. У племени едва ли хватит сил, чтобы дотащиться до Большой Реки вслед за тянущимися туда травоядными.

Мы целый год, не меньше, охотились вместе с Леле, который после выздоровления следовал за мной, как тень, и с быстроногим Бонги, добродушным и верным товарищем, с Ного… Я никогда не участвовал в пожирании ослабевших. Дикари верили в мою колдовскую силу — а я наложил табу на каннибализм благодаря этой силе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});