Святыня - Джеймс Герберт

— Но к чему все это? Ты пишешь историю Бенфилда?

— Не совсем Впрочем, я исследую ее. Ты знаешь, Церковь платит мне, чтобы я написал про Бенфилдские чудеса…

— Это не значит, что ты не можешь также писать и для нас.

— Мы уже обсуждали это, Нэнси. Это не мешает мне писать для кого-либо еще, но теперь я хочу в собственной голове получить представление обо всей этой истории.

— После пожара ты стал вести себя странно. — Она дотронулась до белых пятен у него на лбу: опухоли исчезли, но остались безобразные следы. — Ты уверен, что все прошло?

Он стряхнул ее руку.

— Ты будешь слушать или нет? Мне нужно было узнать историческое прошлое Бенфилда…

— Брось, Фенн. Я не покупаю это. Историю можно узнать в местной библиотеке. Я это сделала, как и другие репортеры.

— Я хотел проникнуть в сокровенные материалы.

— Ладно, считай меня дурочкой, я поверю.

Он раздраженно вздохнул.

— Просто выслушай, ладно?

— Ладно.

— В местную библиотеку я сходил прежде всего. Там нашлось не много: всего одна книжка, написанная парнем, который в тридцатые годы был сельским викарием, и пара томов по истории Суссекса.

— Да, не жирно.

— И я пошел в муниципалитет, в архив. Приходская служба очень мне помогла, но их записи хранили лишь события после тысяча девятьсот шестидесятого года. Оттуда я направился в архивы графства в Чичестере и там проторчал всю прошлую неделю. Наверное, тамошних архивариусов уже тошнит от одного моего вида Я просмотрел каждый клочок бумаги, относящийся к Бенфилду, начиная с восьмого века — не скажу, что я много понял в более ранних записях. Многое было или совершенно неразборчиво, или написано по-латыни. Даже более поздние записи читались нелегко, все эти «Б» вместо «s» — ты знакома с этим.

— И до чего же ты хотел докопаться?

Он отвел глаза.

— Этого я не могу сказать.

— Почему? Что за страшная тайна?

— Никакой страшной тайны.

— Тогда почему же ты дошел до такого состояния?

Он снова повернулся к ней.

— До какого?

— Ты видел, на кого стал похож? — Она провела рукой по его подбородку. — Ты знаешь, как вел себя? Каждый вечер приходил навеселе, держал свои чертовы бумаги под замком, как государственные секреты. Потом эти кошмары, бормотание во сне — и ты трахал меня как какой-то зомби!

— Тебе не понравилась моя техника?

— Дерьмо! Ты что, думаешь, в этой койке ты просто платишь за постой? Ты меня за кого принимаешь?

Он положил руку ей на плечо, но она сбросила ее.

— Я думала, мы вместе возьмемся за это дело, — сердито проговорила Нэнси. — Я не вмешивалась и давала тебе продолжать работу, ожидая, когда ты мне все расскажешь. И теперь ты мог бы рассказать, но не хочешь. Ладно, дружок, раз мы не договорились, можешь уматывать.

— Эй, с чего это ты…

— Проваливай!

— Сейчас., сейчас… — Он нашарил под подушкой часы. — Сейчас четвертый…

— Дерьмо! Пошевеливайся.

— Я могу усовершенствовать свой стиль, — проговорил он, ладонью поглаживая ее сосок.

— Я не шучу, Фенн. Пошел вон!

Его рука проникла под одеяло и обвила ее талию.

— Я побреюсь.

Нэнси толкнула его в грудь.

— Можешь не бриться.

Он нежно провел рукой ей по бедру.

Она ударила его в плечо.

— Я серьезно, придурок!

Он перекатился на нее, и она плотно сжала ноги.

— Собрался вдруг стать пылким любовником? — прошипела Нэнси. — Думаешь, я упаду в обморок? Дерьмо!

Он соскользнул с нее, сдавшись, перекатился на спину и, глядя в потолок, вздохнул.

— Боже, какая ты грубая!

Нэнси села и посмотрела на него сверху.

— Да, я грубая и говорю серьезно. Ты воспользовался мною, Фенн, и не дал ничего взамен…

— Ладно, ладно, ты права.

— Догадываюсь, что это твой стиль — пользоваться людьми, ситуациями… Но с этой женщиной такое не пройдет.

— А ты сама разве не такая же, Нэнси? — тихо проговорил он. — Разве ты не такая же мерзавка?

Она поколебалась.

— Конечно, мы все используем друг друга. И для тебя я лишь средство. Вот почему я поняла, что ничего не получаю…

— Не договаривай. Я сказал: ты права, и, возможно, начинаю ощущать свою вину. На этой неделе у меня было странное ощущение, будто… Как будто эта девочка, Алиса, преследует меня. Постоянно, начиная с пожара, с тех пор, как она прошла сквозь пламя…

Нэнси молчала, все еще злясь, и он посмотрел на нее, словно ища ответа. Ее тело было худым, груди не такие упругие, как, вероятно, были когда-то, чуть заметные линии на шее говорили о прошедших годах. Жесткость черт лица смягчалась сумрачным освещением, но ярость в глазах было не приглушить. Даже в молодые годы, Фенн был уверен, ее нельзя было назвать красавицей, и все же была в ней привлекательность, которой могла позавидовать любая женщина, и это пробуждало в большинстве мужчин желание овладеть ею (лишь на одну ночь или на две — дольше с ней вряд ли удалось бы ладить).

— Ты знаешь, я тоже там была, — сказала Нэнси, встревоженная его взглядом — На меня Алиса не так подействовала.

Фенн приподнялся на локте, так что лица их сблизились.

— Расскажи, а как она на тебя подействовала?

— Как?., Эй, не хитри, ты просто меняешь тему!

— Нет, расскажи. Обещаю, я буду с тобой совершенно откровенен, когда расскажешь.

Нэнси с сомнением посмотрела на него, потом пожала плечами.

— Какого черта я теряю? — Она задумалась на несколько секунд, возвращаясь к тому вторнику, когда случился пожар. — Ладно. На меня она вообще не подействовала Никак. Я не поверила в происшедшее и не верю до сих пор.

— Но ты сама видела.

— Да. И все равно не верю.

— Это безумие.

— Конечно. Я видела, как она появилась, видела, как огонь погас. Но что-то в этом.. — Она пожала плечами. — Как-то не увязывается, или не может связаться.

Он покачал головой.

— А сама Алиса? Она вызвала у тебя какие-либо чувства?

— Она просто ребенок. Худенькая, маленькая девочка. Миленькая, но ничего особенного.

— Многие говорят, что она распространяет вокруг себя сияние, какую-то ауру святости.

— Для кого-то, может, и так, но не для меня. Если честно, она вызывает во мне ощущение какого-то холода.

—. Почему?

— Ну, наверное, потому что она кажется не такой оживленной, как другие дети. Конечно, она многое пережила, но что-то в ней… Не знаю. Какая-то вялость. Как будто все чувства заперты где-то в глубине. Очевидно, она подавлена смертью отца, но на похоронах не пролила ни слезинки. Может быть, она плакала вдали от чужих глаз…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});