Большое приключение. Пепел - Кирилл Клеванский

Криволапый хотел что-то возразить, но рыцарь уже принял боевую стойку. Он выставил ноги в одну линию, несколько комично согнув их в коленях, будто присел на узкую лавочку или собирался запрыгнуть пятой точкой на бревно. Арлун поднял легкий, изящный клинок, вытягивая его параллельно земле. Прошла доля секунды, а уши уже уловили мелодичный звон и выкрик:

— Поющий удар!

Меч действительно словно пропел, молниеносно рассекая пустоту. Сперва ничего не происходило, и тогда Арлун ударил ногой о землю. Стоявшее неподалеку дерево вдруг с треском разделилось на две части и грохоча упало вниз, пугая спящих птиц.

— Это…

— Потрясающе! — захлопал Эш, подходя ближе.

Лари, захваченный моментом, с поклоном принял подсумок, бережно убирая его за пазуху. Впрочем, он не успел поблагодарить, так как покачнулся и прикрыл веки, словно собирался заснуть прямо здесь.

— Пожалуй, тебе пора отправляться ко сну, мой первый и последний ученик.

— Да, наверное, вы правы.

Криволапый будто какой-то недавно поднятый зомби уныло побрел к сеновалу, то и дело спотыкаясь и держась за голову. Не успел парень открыть двери, как рухнул ничком, да так и заснул. Эш закрыл створки взмахом руки и обернулся к рыцарю, направившему на него свой клинок.

— Там ведь не только этот удар описан?

— Ты прав. Там есть еще одно умение.

Арлун медленно обходил Эша, заставляя магика следовать за собой и уходить от дома. В глазах рыцаря мерцало явное намерение к смертельной схватке.

— Лари хороший человек, — кивнул волшебник, поудобнее перехватывая посох. — Он сумеет ими овладеть.

— Я надеюсь, что еще помогу ему в этом, — усмехнулся рыцарь.

Вскоре между двумя людьми образовалось некое подобие Арены. Грянул гром. Затрещали небеса. Трава задрожала под крупными каплями холодного дождя, пригнанного северным ветром. Сверкнула змеистая молния, на миг освещая застывший лица. И снова грохот, будто небесный кузнец разогрел меха и вдарил молотом по наковальне, начиная ковать клинок, способный убить бога.

— Сонное зелье — старый, узнаваемый прием, — протянул самый разыскиваемый преступник, с наслаждением стаскивая с головы бандану и вынимая из глаза опостылевшую линзу. — Могу ли поинтересоваться, зачем тебе это надо?

— Деньги, — пожал плечами Арлун.

По его клинку стекали рассечение капли. Они мерно падали на землю, выбивая ритм, больше похожий на похоронный марш. Он словно возвещал о скорой смерти одного из сражающихся.

— Тебе было мало десяти тысяч? — неподдельно удивился Пепел.

— А по мне похоже, что у меня есть хоть десять монет? — вновь грустно улыбнулся рыцарь. — Видишь ли, когда ты бывший раб, то мечтаешь не о богатых замка, а о не слишком плесневелой корке хлеба. Но судьбе, обычно, плевать на твои чаинья. Все деньги я потратил на выкуп своей свободы!

Эш слышал о таком. Любой рабовладелец из восточных королевств (а только там оно и существовало) мечтает о таком подарке — терните рабе.

— Печально.

— А будет еще печальнее! — рявкнул рыцарь, словно злясь на самого себя. — Я больше не хочу так! Не хочу сидеть в этой глуши, ожидая когда за мной придет очередной охотник до славы! Впервые за двадцать пять лет, меня ждет целый мир! Два года отшельничества ради, чтобы забыть о том, что чтобы сходить до ветру, мне нужно спросить разрешения!

Пепел хотел сказать, что Арлун всегда мог делать то, что пожелает, но не сумел разомкнуть губ.

— Так зачем же тебе деньги?

— Не мне, — успокоился мечник. — Ей, — кивнул он в сторону дома. — Сорок тысяч золотых это достаточная сумма, чтобы Элеонора дожила свой век не зная бед и горя.

— И ты готов рискнуть для этого своей жизнью? Ради денег?

Эш никогда не понимал страстного влечения к желтому металлу. Да, он мог принять историю о любовниках-убийцах, совершающий грех во имя обоюдоострого, словно наточенный клинок, чувства; о ученых-ворах, идущий на преступления ради финансирования своих исследований и изысканий; музыкантах-мародеров, страдающих бесчинством, чтобы прокормиться до следующего выступления в дешевой, вонючей забегаловке; но никогда не понимал смысла денег.

— Куда не посмотри — везде плюсы, — хищно оскалился рыцарь. Его черные волосы намокли и облепили лоб, а тяжелые грязные струи стекали по кожаной броне, надетой перед тренировкой. — Если я убью тебя, то она будет жить в достатке и когда-нибудь забудет о сбежавшем муже. А если умру… что ж, она хотя бы будет помнить о герое, пошедшем против монстра.

Арлун вглядывался в разноцветные глаза и не находил там ни тени эмоций. Такое впечатление что перед ним стояла статуя или внезапно оживленный портрет прекрасного, но бесчувственного человека. Нет, рыцарь не мог позволить себе оставаться в лесу Теней. Он сделал то, зачем пришел сюда однажды.

Человек, по имени Ар Лан потратил двадцать лет своей жизни. Прошел длинный путь, превратившись из двенадцатилетнего раба, в тридцати двух летнего мужчину, и все ради того, что иметь возможность жить собственной жизнью. А Элеонора… что ж, первая любовь не бывает вечной, но все же он не мог оставить её ни с чем. Нет, этот поступок ниже рыцарского достоинства, пусть и вылепленного из ударов плетей и металического ошейника.

— Там действительно так красиво?

— Где?

— Дома.

— Без понятия, — пожал плечами мечник. — Меня забрали еще ребенком. Но я обязательно найду свой дом. А потом расскажу твоей могиле.

— Не стоит, — покачал головой Пепел. — Я уж как-нибудь сам.

Эш смотрел на стоящего перед ним человека, испытывая невероятное смешение чувств жалости, зависти и гнева. И пусть глаза магика оставались бесстрастны, но сердце дрожало подобно осеннему листу, терзаемому порывистыми ветрами. Сами собой перед глазами юноши пронеслись далекие, но такие яркие воспоминания.

27й день месяца Тамир, 311й год, королевство Арабаст, где-то в лесу.

— Искусство Мок-Пу: Резонанс!

В тот же миг Эш испытал самую жуткую боль в своей жизни. Его словно рвали изнутри, но тело не испытывало боли, ныло что-то другое. Каждый раз когда в голове вспыхивали сцены войны, волшебник начинал заходиться в диком крике, пытаясь ногтями разодрать собственную грудную клетку и вырвать сжавшееся в комок сердце.

Он увидел, как посох пронзил мать, прикрывшую ребенка, и не смог сдержать рвотного позыва, наблюдая окровавленные руки, с намотанными на них волосами. Эш вспомнил крики несчастных, заживо сжигаемых в запертых и заколоченных домах и в тот же миг попытался оторвать свои уши. На траву брызнула кровь, но телесная боль не могла сравниться с этой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});