Каторга - Валентин Пикуль

Двадцать пятого июня японцы высадили десант у селения Чеписаны, они густыми толпами хлынули с кораблей на берег, полностью захватив столицу Южного Сахалина, и в здании окружного правления барон Зальца радушно принимал дорогих гостей. Конечно, ему было приятно снова видеть бывшего консула Кабаяси, но его возмутило, что Кабаяси прибыл, чтобы занять его место.

– А куда же мне? – сразу обозлился барон.

Кабаяси выложил перед ним пачку долларов:

– Можете не пересчитывать. Здесь больше, нежели вы ожидали, теперь с легким сердцем можете уплывать в Японию, чтобы отдохнуть возле наших целебных источников. Эти доллары переведены вам от компании «Стандард Ойл» в благодарность за ту информацию, какую мы в Токио получали все это время.

Зальца широким жестом хозяина призвал гостей к банкетному столу, за которым уже расселся геолог Оболмасов.

– А вы-то как оказались в Корсаковске?

– А где же мне быть?..

Кабаяси уверенно уселся во главе обширного стола.

– Оболмасов-сан, – сказал он, – мечтал сделаться сахалинским Нобелем, и мы, японцы, согласны поделиться запасами нефти с нашими добрыми заокеанскими друзьями.

При этих словах Кабаяси указал на Оболмасова.

– А вы, кажется, так ничего и не поняли! – засмеялся тот, раскрывая перед Зальца свой паспорт. – И не смотрите на меня с таким неподдельным ужасом, как на поганого глиста, выползшего из параши подышать свежим воздухом… Вы, глупец, отдохнете на японском курорте, после чего всю жизнь будете мазать свой хлеб германским маргарином. А мое будущее под сенью пальм в штате Флорида, благо я стал гражданином Соединенных Штатов… В конце-то концов, – заключил Оболмасов, – для человечества безразлично, в какие бочки потечет сахалинская нефть – в японские, в русские или в американские.

– Да, я все делал ради своего фатерлянда, – гневно отвечал барон Зальца, – но, в отличие от вас, никогда не был космополитом! И на вашем месте я бы даже не совался на Сахалин, а сидел бы под сенью американских пальм, мечтая о русской водке.

– Вы мне угрожаете? – спросил Оболмасов.

– Не я! Но здесь вы можете плохо кончить…

В окно было видно засвежевшее море, суета десантных катеров на обширном рейде. В панораму застекленной веранды, пронизанной ярким солнцем, медленно вплывал крейсер «Акацуки» под вымпелом адмирала Катаоки, а четыре плоские, как сковородки, канонерские лодки вели частый огонь по лесу, в гущах которого укрывались бежавшие жители и каторжане, кричавшие:

– Предали! Ни за грош теперь пропадем…

– Тут все с японцами покумились!

– Господи, да куды ж деваться-то нам?..

Японская шрапнель рвалась с оглушительным треском; люди падали в корчах, и возле пня сидел мертвый мальчик, прижимая к себе мертвую рыжую кошку… Он ее так любил.

* * *

На другой день два полка японской пехоты, позванивая амуницией, выступили из Корсаковска на север – по дороге, параллельной реке Сусуя, впадавшей в бухту Лососей. За ними лошади, мотая головами, равнодушно влекли горные пушки, зарядные ящики и походные кухни. Японцы без боя, одним своим появлением выдавили Арцишевского из пригородных селений, настигая усталых людей в ускоренном марше по хорошей и гладкой дороге, что кончалась у Найбучи возле Охотского моря.

Матросы с «Новика» нагнали свою пехоту лишь на подступах к Соловьевке. Архип Макаренко доложил полковнику о прибытии. Арцишевский едва глянул на комендора:

– А ну вас! Раскозырялись тут, пижоны липовые… мне сейчас не до вашего брата. Если хотите, так пристраивайтесь.

В это же время, как по заказу, шесть японских миноносцев вошли в бухту Лососей, откуда и стали обкладывать Соловьевку фугасами, и Арцишевский велел отходить:

– Дальше! Пошли до Хомутовки, а там и Владимировка… Молитесь богу, чтобы нас только не отрезали.

Архип Макаренко переговорил с матросами:

– Братцы, не оставаться же нам одним, приладимся в хвосте у пехоты. Может, к вечеру и накормят…

По обеим сторонам дороги, уводящей к Охотскому морю, шелестели травы, в небе пиликали жаворонки, а на душе у всех было так паскудно – хоть плачь! Невдалеке виднелись горы, пугающие крутизной; в лесных падях, напоенных журчанием ручьев, царил полумрак, было жарко и душно. Матросы стягивали форменки, потом потянули с себя и пропотелые тельняшки, шли за пехотой обнаженные, несли в руках винтовки. Возле Хомутовки всех остановили.

– Вон как тихо, – сказал Арцишевский, – наверняка тут засада. Лучше отвернуть с дороги. На худой конец, в лесах есть еще две деревеньки – Ближняя и Дальняя, так и займем новую позицию, чтобы переждать это окаянное время…

Архип снова собрал в кружок своих матросов:

– Нет у меня веры в эти деревеньки, кто тут разберет – ближняя она или дальняя? Кого из офицеров ни спросишь, никто ни хрена не знает и знать не хочет. А ведь где-то за нами еще сражается отряд капитана Полуботко.

Матросы так устали, что попадали на траву:

– Давай, Архип, ложись и ты. Дождемся Полуботко…

Арцишевский увел свой отряд в лес; матросы залегли возле дороги и дождались отступавший отряд Полуботко.

– Вы чего здесь валяетесь?

– Вас ждем, – поднялись с земли матросы.

– А где же отряд полковника Арцишевского?

– Вон туда пошел, – махнул рукою Макаренко.

– А что там? – спросил его капитан.

– Откуда я знаю, если вы сами не знаете. Сказывали, что за лесом еще две деревни. Мы устали и легли. Все!

Полуботко долго разглядывал какой-то клочок бумаги, на котором химическим карандашом были накорябаны от руки течения рек и дороги Сахалина, а Макаренко отошел к матросам:

– У него такая шпаргалка, что заведет нас на кудыкало, где Баба Яга горе мыкала… Тоже мне – господа офицеры!

Полуботко махнул рукой, показывая в даль дороги:

– Вперед во славу отечества…

На ночь укрылись в лесной чаще, костров не разводили, слышали неясный шум с дороги, но не придали ему значения. Утром миновали Хомутовку, а крестьяне сказали им:

– Вы соображение-то имейте: ежели на Владимировку путь держите, прямо к японцам и попадетесь…

Полуботко совал Макаренко свою шпаргалку:

– Ты грамотный? Так куда делся отряд полковника?

– Говорил, что есть две деревни, мол, одна Ближняя, а другая Дальняя, где они, я не знаю. У вас-то что нарисовано?

– Да у меня точка стоит – деревня Луговая.

– Так я нездешний, – отвечал Макаренко. – Что вы прицепились ко мне по географии Сахалина? Со школы я слышал, что есть такой, но никогда не мечтал о Сахалине.

В чащобе густого леса Полуботко скомандовал:

– Стой! Составить все оружие в козлы…

Солдаты, матросы и дружинники исполнили его приказ, и тогда капитан Полуботко, после короткого совещания с офицерами, объявил, что отряд окружен, а спасенья нет:

– Конечно, в воле каждого поступать как он хочет, но мой совет – лучше сдаться на милость победителя…

Макаренко выдернул свою винтовку из козел.

– Вот ты сам и сдавайся! – крикнул он.

Вслед за матросами похватали винтовки и другие. Полуботко сел на землю и стал воюще, противно плакать.

– Да не предатель же я, – всхлипывал он. – Я ведь только добра вам хочу… Куда нам идти? Где спасаться?

– Веди прямо в бой! – отвечали ему солдаты.

«Но капитан Полуботко, ссылаясь на боль в ногах, отказал подчиненным» (выписка из официальных бумаг). Пока они там препирались, японцы стали окружать отряд. Полуботко кричал:

– Куда вы все разбежались? Стойте, мать вашу так… Не хотите меня слушать – вам же хуже будет!

Тяжко дыша от усилий, матросы подымались на вершину сопки, задержавшись на ее лесистом склоне. Издали они видели, что японцы не спеша подошли к капитану Полуботко, который показывал им свою «шпаргалку». Японские офицеры стали сравнивать ее со своими картами, затем они смеялись. Вся эта сцена произвела на матросов ужасное впечатление. Архип Макаренко прицелился в Полуботко, потом опустил винтовку:

– Патрона жаль! Пошли, братва.

– А куда?

– Пошли в лес. Там спросим.

– У кого спросим? У медведя, что ли?

– Да уж куда-нибудь выберемся…

На пятый день пути, оборванные и голодные, они случайно встретили отряд капитана Таирова, тащившегося в сторону бухты Маука от самого села Петропавловского… Таиров не обрадовался матросам, только спросил – где мичман Максаков?

– Ушел в Корсаковск и не вернулся.

– Знаем мы эти фокусы. Он сейчас с японцами шампанское распивает, а вы, как дураки, по лесам шляетесь…

Эти подозрения вывели Макаренко из себя.

– Не только мы шляемся, – ответил он Таирову. – Вы шляетесь, Арцишевский шляется, а Полуботко дошлялся до того, что в штаны наклал, теперь его самураи от дерьма отмывают.

– Ты не хами мне! – возмутился Таиров.

– А что вы мне сделаете?

– Шлепну наповал, и дело с концом.

– Да шлепай! Не ты, так японцы шлепнут…

Обстановка в отряде Таирова была неважная, и Макаренко сразу заметил, что солдаты не доверяют дружинникам, а дружинники сторонятся солдат. Однако именно каторжане и поселенцы пригласили матросов к своим кострам, предложили им каши с мясом. Матросы присыпали кашу своей солью: