Тени колоколов - Александр Доронин

Встретила их купчиха. С полными бедрами, лицо с решето. Вначале у Аввакума благословение взяла, затем уже шепнула:

— Беда, батюшек он не любит…

Аввакум снял свою шубу и, пропустив мимо ушей сказанное, вперед прошел. Чего с женщиной языком чесать, у баб только волосы длинны, по уму они — кудахтающие куры. Громогласно спросил ее:

— Где он?

— Да вот, — жена взглядом показала на закрытую дверь.

В горницу вошли вдвоем. Аввакум сразу заметил — углы дома пусты: ни икон, ни свеч, ни лампадок. А где же сумасшедший купец? Тот смотрел из-за печки. Ба! Да это тот самый, который недавно на крыльце лавки соболиные меха раздавал. Чертову душу разве вылечить!

— Кто ты, человек-грач, по чьей воле здесь оказался? — купец первым обратился к вошедшему. Зубы его жерновом заскрежетали.

— Я — протопоп Аввакум, которого Патриарх Никон в ваш город выгнал.

— Выгнал?! — растягивая слова, удивился купец. Зорко смотрел, ждал, что же дальше незваный гость скажет. И, словно рубя, бросил: — Ты что, не боишься меня?! Я попов ненавижу. А если тебе в спину… нож воткну?

Аввакум опустился на колени и глазами показал около себя на полу место:

— Встань сюда! Молись, тупомозглый, моли-и-сь!

Каверза-Боков змеей выскользнул из его рук, залез под стол.

— Боюсь креститься, бо-юсь!

— Бога боишься?

— Чер-та, — у купца потекли слезы.

— Сатана, конечно, силен, да Бог над ним стоит, — сказал тихо Аввакум и снова загремел басом: — Душу, вор, душу открой!

Купец обеими руками схватился за рясу протопопа, заплакал с надрывом:

— Вы-тащи! Вы-тащи!..

— Освобожу от черта, если ничего не скроешь. — Аввакум снял с груди крест, сунул его в руки купца. — Откроешь грехи — тогда и боль из души выйдет. Говори!

Каверза-Боков начал рассказывать. Плыл он по Лене-реке на трех стругах зерно продавать. Зерно в минувшую осень из-под Казани привозил. Поднялась буря. Два струга утонули. Третий якуты отняли. Остался мешок кружев. Продал. По кусочку. Три мешка денег набрал. И те украли. Тогда купец стал мстить. Нанял воров, с пищалями набросились на стойбище якутов. Награбленное поделили. Всё потерянное купец вернул. Якуты дружно жили с казаками. Пожаловались атаману. И Каверзе-Бокову пришлось убежать с пустыми руками. Попал со своими подельниками на берег какой-то речки. И там грабили, ни одного живого человека не оставляли. Даже грудных детей убивали. С огромным богатством домой возвратились вшестером. Каждый думал, как остальных обмануть. Однажды купил Боков два кувшина красного вина, туда насыпал яду и напоил своих жадных друзей. Когда те умерли, за ноги оттащил их в реку — всё награбленное ему одному досталось. Кое-что спрятал, сколько можно было вывезти на двух санях — то в Тобольск привез. Дом построил, пушнину покупает. Всё у него есть, а вот черти каждую ночь к нему приходят. Днем ещё ничего, днем он на людях, а вот ночью… И вино не помогает.

Молчал Аввакум, не знал, что говорить, не находил слов. Наконец бросил купцу:

— Каждому — свое!.. Теперь надо грехи искупить.

Каверза-Боков, повесив голову, тихо плакал. До устали молились. Потом Каверза-Боков рвал на себе волосы. Протопоп помазал его святым маслом, а когда за ним на рысаке заехал Струна, с легкой душой сел в сани.

Купец стал ходить в церковь Вознесения. За ним потянулись и другие.

На проповедях Аввакум ругал Никона антихристом, губителем русского духа. Восхвалял старые книги и обряды.

На службу он ездил в лисьей шубе, подаренной ему Каверзой-Боковым. Но спокойной жизни пришел конец: воевода Пашков согнал его с насиженного места, торопил в даурские края.

Глава девятая

Поднявшись из лесной глухомани, коршун чувствовал себя в небе единственным хозяином. Сегодня он второй раз вылетел на охоту: в гнезде без умолку клекочут птенцы, требуют пищи.

Коршун летел, зорко оглядывая окрестности — не промелькнет ли где добыча. Кроме того, он наслаждался полетом. Свобода и синь! Крылья, как тугие паруса, наполнены ветром. Деревья, одетые в зеленые кружева, шепчутся, словно стыдливые невесты, ожидающие кавалеров. Река Истра величаво несет свои прозрачные воды. По ним, как по зеркалу, скользят легкие лодчонки.

Коршун осмотрелся и, сделав плавный круг, полетел в сторону небольшой деревеньки, что притулилась под боком у густого леса. За околицей зеленым шелком полоскались поля. Здесь коршун всегда ловит мышей и перепелов. Может, повезет и сейчас?

Но на пригорке, где вчера под вечер в его когти попалась жирная сорока, он увидел одетых в черное людей. Вначале показалось, что это воронья стая собралась… Нет, цветастую поляну топтали люди. И что им здесь надо?

Взмахнув сильными крыльями, коршун круто повернул и полетел в сторону леса. Только подай голос — застрелят. А его ждут голодные птенцы.

* * *

Никону нездоровилось. Болела голова, ныли суставы. Ко всему он был безразличен, жизнь перестала его интересовать. Подолгу лежал на жестком топчане, смежив усталые веки. И только заслышав чужие голоса, вышел из тесового сарайчика, где расположился. К нему подошли зодчий Абросим и монастырский боярин Мещерский. Абросим за свою жизнь поставил более десяти храмов. Несмотря на старость, голова его была ещё свежа, умел видеть свои будущие новостройки. Светлели глаза монахов, когда взмахом руки в воздухе он рисовал церковные купола и колокола. Вот и сейчас Абросим стал рассказывать, с чего начинается тот или иной собор. Два его помощника-монаха принесли большой лист бумаги, начали показывать, где колокольню, где просвирню, где конюшню построят. Никон знал, что эти люди не похожи на других, в них что-то было таинственное и недосягаемое. Таких не встретишь где-нибудь на базаре или в кабаке. Эхо — созидатели, люди не от мира сего.

— Ну, тогда за дело, — тихо сказал Никон, а самому почему-то вспомнилось, как ехали сюда из Москвы ночью. На лесную дорогу вышли на заре. Не переставая, пели соловьи, годы считали кукушки, и казалось, этой жизни не будет конца.

— Ну что ж, за дело так за дело, — сказал и Абросим.

Видно было, что здесь он чувствовал себя самым главным, несмотря на то, что перед ним стоял Патриарх и Государь Всея Руси. Годами сгорбленный и в то же время легкий на подъем, зодчий, семеня, двинулся первым. Монахи заспешили за ним. На одном месте Абросим остановился, рукой показал на цветастый луг, сказал:

— Эту поляну мы сегодня же очистим.

— Почему ты именно эту выбрал, а не другие, более широкие? — удивился владыка.

— Здесь росы не выпадают, значит, почва без подземных вод. Как раз для храма место.

— Пусть будет по-твоему, — изрек Никон.

Конечно, на постройку огромного монастыря потребуется много времени и сил, да ничего другого не придумаешь — у каждого дела своя мера и цена. В конце концов место благословили и сразу же принялись за работу.

Абросим из мешка вытащил раскладную сажень, разложил ее и сообщил:

— Длиной церковь будет в тридцать две сажени, ширина — четырежды меньше.

После этого монахи стали чистить поляну. Абросим указал им, как лопатами резать углы, где ямы рыть. Иногда брал в пригоршню комок земли и мял его между пальцами.

— Киево-Печерскую лавру мерили золотым кушаком, — Рассказывал Никону Абросим и попутно объяснял: — Здесь мы кривую сажень в дело пустим.

В начерченном бечевкой круге он наметил восточную сто-Рону будущего храма. Это он сделал на заре, когда увидел, откуда солнце всходит. Для алтаря отмерил две сажени на восток и столько же — на запад.

— Толсты ли будут стены? — поинтересовался Никон. Ему надо было знать, сколько потребуется для строительства кирпича и денег.

— У новгородской Софии, где ты, Святейший, много раз служил литургии, стены неодинаковы. Со стороны Волхова-реки они намного тоньше. Река — сама защита. Остальные прочнее, крепят ее. Поэтому и собор прочен. Он и ныне в небо парящим журавлем устремлен, хотя 600 лет ему. Шесть веков распластал свои крылья-колокольни в воздухе и парит над землей!

— Я тебе скажу, какой мне храм нужен. Ступай за мной, — пригласил Никон зодчего.

Зашли в тесовый сарайчик. Там горели две лампадки, на столе что-то прикрыто белым холстом. Патриарх сдернул холст, и перед Абросимом открылся глиняный макет Иерусалима.

— В прошлом году из Палестины Арсений Грек привез, — с гордостью пояснил Патриарх.

Воочию, как живая, перед ним текла Иордан-река, стояли храмы, восхваляющие Спасителя. Вот она, келья священника Мельхиседека, Гефсиманский сад, горы Елеон и Сион. По этим священным местам хаживал Христос, отсюда Небесный Отец взял Его к себе. Здесь каждый камень вспоминает Спасителя.

И Гроб Господен, и храм, сооруженный над ним, решил воспроизвести русский Патриарх здесь, под Москвой. Вот на этом месте — на высоком берегу Истры-реки, так похожей на Иордан. А ещё здесь будет дом Патриарха, где будет жить его «семья» — братья во Христе.