Моя профессия - Сергей Образцов

Суриков говорил, что образ боярыни Морозовой возник у него в момент, когда он увидел черную ворону на белом снегу. Это выглядит случайностью, в то время как ворона только конкретизировала для Сурикова накопленную им до этого, еще не выраженную тему образа.

Первая образная конкретизация темы часто возникает как бы неожиданно, между тем это мнимая неожиданность, так как никакая тема не могла бы конкретизироваться, не будучи внутренне подготовлена задолго до первого ее возникновения в конкретном образе, первого ее, если так можно выразиться, овеществления.

В химии есть понятие «катализатор» – это вещество, которое само в реакции не участвует, но вызывает своим присутствием реакцию между другими веществами. Суриковская ворона и была таким катализатором.

«Танцующие» руки моей куклы оказались катализаторами темы оперного штампа, но тема эта была моей темой, жившей во мне куда раньше появления этих «танцующих» рук, да отчасти уже и выраженной мною в предшествующем номере баритона, исполнявшего куплеты Тореадора.

Но как бы на первый взгляд случайно ни возникли контуры образа, сама работа над ним должна проверяться и направляться нормальной и безжалостной логикой. Пожалуй, наиболее вредной декларацией творческого метода является так называемое «вдохновение», то есть расчет на бездумную интуицию.

И в работе над своими концертными номерами, так же как и в режиссерской работе, я всеми силами стараюсь до конца все проверять меркой логики. А единицей измерения может быть только конечная цель решения темы, то есть идея.

Необходимо не врать самому себе и не натягивать никакие оправдания той или иной форме, если она темой не оправдана и не выдерживает проверки идеей. Почти все описанные мною неудачи происходили в тех случаях, когда я был невнимателен к этому.

Но постоянно проверять свою работу идеей – это значит настойчиво искать точную и единственную форму, так как форма это и есть средство выражения темы. Неточная форма смещает тему, уничтожает идею и часто, помимо желания автора, фактически подменяет ее другой идеей, иногда прямо противоположной.

Рассказывая о моей неудаче с показом «народного Петрушки» и сравнивая эту мою работу с органичностью работы Зайцева, я говорил, что в конечном счете рад суровому предметному уроку, который я получил. Уроку, навсегда вселившему в меня активную нелюбовь ко всякой стилизации и подражательству.

Во второй части книги, там, где мне придется говорить о стилевых решениях спектаклей, я вернусь к этому вопросу, но сейчас еще раз хочу повторить, что только тогда считаю произведение искусства органичным, когда между жизнью и художником нет посредников, когда художник видит жизнь своими глазами, а не глазами другого художника или другого времени и говорит о ней своим языком, а не переводным языком стилизации.

Органичному восприятию жизни хочу я учиться у больших людей искусства и подражать им только в одном: в умении никому не подражать. А это в свою очередь возможно лишь в том случае, если все, что делаешь в искусстве, делать не вообще, а для чего-то, иначе говоря, – знать тему своей работы и ее идею.

Замечательные выводы делает один из лучших русских скульпторов девятнадцатого века Антокольский, оценивая искусство Древней Греции и говоря, что оно «учит нас понимать высокое значение искусства, не делать ничего для ничего».

О теме каждого моего номера я говорил, как мне кажется, достаточно подробно, но я не обобщил эти темы. И сейчас это сделать необходимо, так как только сумма этих тем определяет общую тему моей концертной жизни, то есть то основное, о чем я хотел сказать моим зрителям.

Актер, читающий на концерте «Мцыри» или «Прозаседавшиеся», отвечает за выбор для своего исполнения именно этих стихов и за то, как он сумел их прочитать, верно ли он передал их содержание, их темы, но за самые темы отвечают авторы: Лермонтов и Маяковский.

Но разве отвечает автор исполняемого мною цыганского романса за то, что сделали с этим романсом мои собаки, если романс этот оказался только материалом для решения совсем иной, прямо противоположной темы?

Значит, я отвечаю перед моими зрителями не только исполнительски, не только актерски, но и авторски, потому что в большинстве своих работ являюсь автором их тем. И, значит, больше чем какой бы то ни было другой актер, я отвечаю прежде всего за то, что я делаю, то есть за тему, и только потом, так же как и всякий концертный исполнитель, за то, как я делаю, то есть насколько убедительно я эту тему раскрываю.

Что же я фактически делал на эстраде и был ли от моей работы хоть какой-нибудь прок, какая-нибудь польза?

Каждый человек работает в масштабе своих сил и делает меньше или больше, но каждый обязан понимать, приносит он пользу или вред. И люди, профессией которых является искусство, не освобождены от этой обязанности прежде всего потому, что безвредно-бесполезных произведений искусства не существует.

Если книга, картина или мелодия восприняты читателем, зрителем или слушателем, значит, в этом читателе, зрителе или слушателе возникли определенные эмоции, а всякая эмоция может быть только либо полезной, либо вредной. «Никакой» она не может быть.

Принести вред искусством, вызвав дурные эмоции зрителя, слушателя или читателя, очень легко, гораздо легче, чем об этом думают многие, потому что действие произведения искусства часто бывает сильнее автора, а результат этого действия – шире и значительнее, чем можно было бы предполагать.

Именно в силу эмоциональности, то есть в какой-то степени бесконтрольности восприятия искусства, маленький пошлый анекдот, рассказанный с эстрады, может принести очень много настоящего вреда. Банально написанный положительный герой в романе или повести, фальшиво сыгранная любовная сцена в театре, сентиментально спетые в концерте романс или ария могут вызвать неверные, а потому и вредные представления о подлинном героизме, о настоящей любви, о настоящей, а не парфюмерной лирике.

Я хочу верить, что смех, которым зрители отвечают на мое выступление в концерте, не похож на смех, возникший от пошлого анекдота. Я хочу верить, что не вызвал у моих зрителей ни одной дурной эмоции и, значит, не принес вреда.

Наоборот, я верю в то, что вне зависимости от масштабов приносимой мною пользы я делаю на эстраде правильное, нужное и доброе дело. Я не могу не верить в это, так как иначе я не мог бы работать и не был бы счастлив от этой работы.

Естественно, что мне, как и всякому человеку, всякому художнику, труднее, чем постороннему, определить характер пользы в моей работе, то есть определить основную ее тему, но все-таки я постараюсь это сделать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});