Моя профессия - Сергей Образцов

Типажи этих кукол свидетельствовали о том, что когда-то они были рождены талантливыми людьми с подлинной народной традицией, но время и механическая повторность выветрили талантливость, и традиция стала мертвой.

Прага

В Праге мне гораздо больше повезло.

Я познакомился с редактором кукольного журнала «Лоуткарш» профессором Веселы. Он был очень внимателен ко мне и подарил несколько экземпляров своего журнала. От профессора Веселы я узнал, что в Чехословакии много кукольных театров. Большинство из них играют куклами, которые приводятся в движение нитками и которых чаще всего называют «марионетками». В Чехословакии театров, которые бы играли куклами на руке, сравнительно мало. Как мне тогда показалось, и отношение к этому виду кукол у многих как к чему-то примитивному.

С одним из театров, играющих куклами на нитках, я познакомился довольно близко. Назывался он «В ржише лоутек», что в переводе на русский язык значит «В царстве кукол».

С этим «кукольным царством» я встретился совсем неожиданно. Ходил-ходил по улицам, рассматривая прекрасный город, и вдруг увидел вывеску кукольного театра. Понял я это по последнему слову «лоутек» – «лоутка» значит кукла. Это я знал по названию журнала «Лоуткарш» – «Кукольник».

Рядом с вывеской было окошечко билетной кассы. Я вынул из кармана мою обезьянку, по счастью, она была со мной, надел на руку и сунул в окошечко. Оттуда выглянуло удивленное веселое лицо женщины. На ее вопрос я ответить не мог. Во-первых, не понял, а во-вторых, она не поняла бы меня. Но все-таки она поняла все, что надо. Прежде всего что я иностранец и, что еще важнее, что я, по-видимому, свой, то есть кукольник, лоуткарш. Одним словом, она выскочила из кассы и потащила меня в театр.

Актеры этого театра вместе с их руководителем Сухардой замечательно отнеслись ко мне и к моим товарищам. Специально для нас они сыграли подряд несколько пьес: «Принцессу Турандот» Гоцци, «Двенадцатую ночь» Шекспира и сказку «Спящая царевна». Потом они повели нас в небольшой ресторанчик и там трогательно угощали.

Тот факт, что куклами можно сыграть целый большой спектакль, да еще Шекспира или Гоцци, конечно, произвел на меня впечатление. Многое мне очень понравилось. Очень смешно играл сэр Тоби, особенно в той сцене, когда Мальволио читает письмо. Тоби упал на ступеньки лестницы и трясся всем телом от хохота. Понравился Тарталья в «Турандот». Понравились декорации «Двенадцатой ночи» с белыми объемными колоннами и статуями.

Но из всего виденного мною в Праге мне больше всего понравилась кукла, фотография которой была напечатана в журнале «Лоуткарш». Звали эту куклу Спейбл и создали ее скульптор Носек и режиссер и актер Скупа в городе Пльзене.

Помимо фотографии в этом же журнале был напечатан ряд последовательных рисунков. На первом рисунке был изображен профильный портрет Скупы без всякой утрировки. На втором рисунке этот профиль несколько обобщался, приобретая элементы карикатуры. На следующих обобщение было еще большим. Постепенно профиль становился все более и более кукольным и наконец превращался в голову Спейбла.

Не знаю, так ли в действительности происходило рождение Спейбла или это просто шутка художника, так как постепенными изменениями рисунка можно и слона превратить в чижика (тем более что сам Спейбл, если не видеть этих последовательных рисунков, вовсе не похож на портрет Скупы). Но тем не менее этот ряд рисунков обнаруживал основное качество Спейбла: при очень большой условности обобщения он сохранил какую-то особую индивидуальность, вовсе не превращаясь в схему.

У Спейбла большие выпученные, чуть наискось поставленные глаза, торчащий нос и уши, как у летучей мыши, но в то же время удивительно найдена и форма головы в целом. В ней нет ни одного резкого угла, ни одной грани, она объемна и скульптурна в полном смысле слова. Глаза, нос и уши так логично возникают из ее формы, что вовсе не кажутся преувеличенными. Интересно, что если первые рисунки вслед за профильным портретом Скупы кажутся карикатурными, то сам Спейбл уже не карикатура, а какое-то самостоятельное существо, закономерное в собственных пропорциях.

При всей условности в Спейбле нет ничего нарочного и, что самое важное, он по-настоящему, по-хорошему комичен. Даже с элементом лирики. Пожалуй, всякий хороший комик несет в себе элемент лирики.

По тому, как профессор Веселы рассказывал мне про Иозефа Скупу, я понял, что кукольники Чехословакии гордятся этим человеком, любят его.

Повидать Скупу мне не удалось. Он был в Пльзене. Встреча наша произошла только через двадцать три года, и я вам расскажу о ней во второй части книги.

Многое было мне непонятно в Чехословакии той поры. Во главе государства стоял тогда Масарик. Дипломатических отношений между нашими странами не было, а Прага просто кишела русскими эмигрантами. Самыми разнообразными – и военными в обмундировании царской армии и штатскими. Встретил я там несколько учителей из реального училища и несколько моих товарищей по этому училищу. Растерянные, удивляющиеся тому, что мы приехали из большевистской Москвы, и еще больше удивляющиеся тому, что мы опять собираемся вернуться в эту большевистскую Москву. Потом я вспоминал о них, когда смотрел во МХАТе «Дни Турбиных». Потерянные люди. Были там и несколько бывших актеров Художественного театра. С ними встречался Немирович-Данченко. Они не были довольны встречей, так как Немирович неожиданно для них «оказался советским».

И все-таки я полюбил Прагу. За многое полюбил. За красоту города. За удивительную стройность пражского кремля – знаменитых Градчан, за кукольные фигурки апостолов, выходящих в полдень и в полночь на маленький балкончик перед часами городской ратуши, за игрушечные домики Златой улички, на одном из которых сидела обыкновенная кошка, казавшаяся тигром по сравнению с размером крыши. За каменные своды и деревянные столы пятисотлетней пивной «У Флека», с ее черным вкусным пивом, ломтиками злой редьки и песнями пражских студентов. Но больше всего, конечно, полюбил я людей, с которыми подружился. Их распевную речь с растянутыми слогами, их радушие и гостеприимство.

В Америке

Огромный немецкий пароход «Колумбус» повез нас из Бремерхафена в Нью-Йорк. Мы плыли шесть дней. Океан – это что-то неизмеримо большое? Нет, это совсем не так. Вот Балтийское море, по которому мы плыли в Германию, было действительно огромным и невероятно могучим. А океан выглядел маленьким, как чайное блюдце. Во все время пути оставался одним и тем же. Только менял цвет. На нем не было ни островов, ни встречных пароходов: нечем было мерить ни скорость, ни расстояние. Один раз только во время небольшого тумана на мачту села маленькая птица с желтым хохолком. Вероятно, мы проплывали мимо каких-то островов. Но об этом знала только птица. Мы их не видели. Птица посидела, пощебетала и улетела. А потом, ранним утром, возникла статуя Свободы. Нью-Йорк.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});