Риск, борьба, любовь - Вальтер Запашный

— А вообще-то свободное время есть? — подозрительно спросил Рыжик.

— Днем есть, ночью нет, — ответил я.

— Как это?

— Да так: Репетиции, как правило, идут в ночное время. В этом наша специфика. На воле звери обычно бодрствуют в темное время суток. Значит, и работать с ними лучше, когда на улице темно. К тому же ночью никто не мешает. Это сейчас цирк на консервации и кроме меня здесь никого нет. А начнем ездить по городам, все будет совсем не так. Другим артистам тоже надо успеть порепетировать, а потом поесть часа за три-четыре до представления, чтобы не выходить на манеж с полным желудком. А тут наши клетки, звери в двух шагах… Решетки всем мешают, да и ходить мимо хищников опасно. К тому же установить, а потом к началу представления разобрать такую махину, — я махнул рукой на видневшиеся в глубине цирка лабиринты клеток, — очень сложно. Вот поэтому мы днем спим, а ночью репетируем.

— Скажите, а почему обязательно нужно выполнять все работы самим? — спросил меня Рыжик. — Ну, ремонт там…

Не дослушав вопроса, я объяснил:

— Формально все ремонтные работы должен выполнять главк. Но пока от этого главка дождешься разрешения, потом приказа, потом сметы… А то еще приедет комиссия проверять, точно ли нужна такая работа или мы пошутили… Короче, на это уйдет столько времени, что все успеет поломаться окончательно и на ремонт понадобится в несколько раз больше средств, чем нужно было поначалу. Поэтому-то мы и делаем почти все своими руками. Правда, потом представляем главку счет. И иногда его даже оплачивают.

— А погрузка?

— Этим занимаются, конечно, грузчики. А мы помогаем. По-другому нельзя. Особенно в зимнее время. Во-первых, грузчики не знают, как расставлять клетки в вагонах, кого из зверей поместить рядом, а кого в разных углах. Во-вторых, животных в тесных клетках нельзя долго держать на морозе. Так что быстро идешь сам, закидываешь клетки — и скорее дверь на замок, чтобы не выстудить вагон. Есть еще вопросы?

Оба новобранца молчали и уходить, как видно, не собирались.

— Ну а теперь, раз вы все поняли, — подытожил я, давайте ваши трудовые книжки, паспорта и военные билеты, а заодно расскажите, почему вы решили оставить свою прежнюю работу. Только честно.

Так я принял в аттракцион еще двоих служащих. Во время испытательного срока старался нагружать их больше, чем нужно, чтобы сразу проявились характер, деловые и человеческие качества новых сотрудников. Довольно скоро один из них не выдержал, и у меня остался только Рыжик.

Подобные встречи и разговоры происходили теперь чуть не два раза в неделю. Но прошло немало времени, пока я наконец собрал крепкую команду помощников. И все же ни один из них не мог сравниться с моим испытанным Ионисом.

В Москву я теперь ездил реже — только по выходным. Правда, звонил туда чуть ли не ежедневно. Братья отвечали, что хотя страшный диагноз и подтвердился, состояние мамы стабилизировалось и особой нужды в маем присутствии пока нет. Воспользовавшись этой передышкой, я целиком отдался подготовке аттракциона. Времени оставалось совсем мало.

Однажды Ионис ворвался в мою комнату, размахивая белым листочком.

— Вальтер, опять Афанасьев с очередным «Блондином», — протягивая вскрытую телеграмму, простонал мой помощник.

— Это не с «Блондином», — утешил я. — Раечка вчера звонила. Говорит, Афанасьев достал нам новую зверушку.

— Ого! — обрадовался Ионис, безуспешно пытаясь освободиться от облапившего его Султана. — Это другое дело. Так я, пожалуй, начну любить этого старого лиса. Да отпусти же ты, Султан!

Я оторвал львенка от Иониса и поспешил переодеваться: до прибытия московского поезда оставалось не больше часа. На вокзал я, конечно, опоздал, потому что таксист никак не мог запустить мотор своей машины. За пятнадцать минут провожавший меня Николаев, гордившийся тем, что сам водит автомобиль, успел продемонстрировать присутствующим все свои познания, чем совершенно вывел водителя из себя. Под руководством неугомонного директора несчастный шофер проверил буквально все. Наконец, когда, отчаявшись, я собрался вызвать другое такси, автомобиль неожиданно завелся.

— Я никак не мог взять в толк, что случилось, — по дороге смущенно рассказывал водитель, — а оказывается, этот долговязый рыжий, который крутился возле машины, засунул в выхлопную трубу картошку! Ну попадись он мне только!

«Тебе-то не попадется, — подумал я, — а вот я вернусь и голову ему оторву. Додумался, подлец! Из-за этого рыжего остряка я опоздаю к поезду!»

Еще издали увидев кислую мину изрядно заждавшегося гостя, я похолодел. Но когда Афанасьев узнал о причине нашей задержки, он совершенно по-мальчишески расхохотался. Хитро прищурившись, старик спросил:

— Тебя не удивило, что я написал в телеграмме: «едем», а приехал один?

— Очень удивило, — соврал я, — думал, вы с Бардианом.

Довольный тем, что задал мне сложную задачу, Афанасьев продолжал:

— Ну-ка угадай, какой я тебе сюрприз привез!

— Сюрприз? — переспросил я. — Сейчас угадаю. — И наморщил лоб, словно мучительно размышляя.

— Ни за что не угадаешь! — торжествующе заявил Афанасьев. — Это… — он не договорил, решив, как видно, помучить меня еще.

— Это нелегко!.. Вы привезли… — задумчиво тянул я. И вдруг выпалил: — Рысенка!

Лицо моего гостя обиженно вытянулось:

— Как ты догадался?!

— Информация мать интуиции! — весело отозвался я. — Покажите, Борис Эдуардович!

А навстречу нам грузчики уже везли на тележке клетку, в которой сидела очень крупная светло-серая сибирская рысь. Афанасьев застыл в позе Наполеона:

— Ну как?

Я обнял его так крепко, что старик крякнул и растроганно произнес:

— Осторожнее, я теперь хрупкий. Сломаешь еще.

Я стоял перед ним с влажными глазами и не знал; как благодарить. Радости моей не было конца. Расчувствовался и Афанасьев. Его, потерявшего на склоне лет семью, звание и партийный билет, до глубины души проняла такая вот искренняя благодарность. В уголках старческих глаз я заметил слезы.

— Как назовем? — справившись с собой, наконец спросил он.

Присев перед клеткой, сквозь густые ячейки двойной металлической сетки я разглядывал серебристого красавца. Эти кисточки на ушах были неподражаемы! Изящно шевеля ими, рысенок поворачивал лобастую голову то в одну, то в другую сторону, словно предоставляя возможность окружающим любоваться им. Порой он надувал щеки, отчего его нос становился совсем маленьким, топырил усы и урчал, тряся очаровательными бакенбардами.

— Правда, хорош? — ликовал Афанасьев и позвал рысенка: — Вась, Вась!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});