Десяти крошечных вздохов - К. Такер

— Саша... — он снова склонил голову.

Я закрыла глаза при звуке этого имени. Слышать его...это все еще причиняло боль, но больше не такую сильную, как до урока доктора Штейнера о сочувствии. Когда я открыла глаза, Трент снова сидел лицом ко мне, а по его щекам катились слезы боли и потери.

Это все, что потребовалось. Мое тело сжалось, и вид такого расстроенного Трента прорвался сквозь мою оставшуюся защиту. Мои руки взлетели ко рту, закрывая его, а на глазах появились слезы, прежде чем я смогла их сдержать. Я яростно стирала их, но они продолжали наворачиваться. После всего произошедшего то, что я видела Трента в момент боли, глубоко меня прожигало.

А причина была в том, что я не ненавижу его. Не могу. Я любила его. Если быть честной с самой собой, я, может, все еще люблю его. Меня не волнует даже, что, по сути, он меня преследовал. Не знаю почему, но знаю, что не волнует.

«Вот, доктор Штейнер. Я признала это. Черт бы Вас побрал!»

— Саша был хорошим парнем, Кейси. Ты мне не поверишь, но он бы тебе понравился. Я вырос с ним. — Теперь Трент грустно улыбнулся, погрузившись в воспоминания. — Для меня он был словно брат. Он не заслуживал того, что с ним случилось, но, это странно, но так лучше. Он и десяти минут бы не продержался с таким чувством вины. Он... — голос Трента надорвался, и он большим пальцем провел по щеке, смахивая слезы. — Он был хорошим человеком.

Трент взглядом обвел контуры зеркала.

— Я знаю, что ты, должно быть, меня ненавидишь, Кейси. Ты ненавидела Коула. Так сильно. Но я — не Коул, Кейси. Я больше не тот человек.

Он замолчал и глубоко вдохнул. Когда он снова заговорил, его голос был ровным и спокойным, глаза сияли ярче, а плечи поднялись немного выше.

— Я не в силах исправить то, что сделал с тобой. Все, что я могу сказать, — прости. Сказать это и посвятить свою жизнь тому, чтобы дать знать другим людям, чего может стоить такая ошибка. Как сильно она может ранить. — Его голос стих. — Это я в силах сделать. Ради тебя и ради себя.

Медленным, осторожным движением он поднял свою дрожащую руку и прижал ладонь к стеклу. Задержал ее там.

И я не смогла сдержаться.

Я приложила к зеркалу свои пальцы так, что они идеально совпали с его, представляя, каково было бы снова ощутить прикосновение его кожи, ощутить, как его пальцы обовьют мои и притянут меня к нему, к его теплу, в его жизнь.

Долгое время мы оставались в таком положении, ладонь против ладони. По моим щекам катились слезы. Потом он снова уронил руку на колени, а его голос сделался мягким.

— Я хотел лично сказать тебе, что, хотя мои намерения и были неправильными...

Теперь он смотрел на стекло взглядом, полным страсти и эмоций. Одним из тех взглядов Трента, от которых у меня подгибались колени.

— То, что я к тебе испытывал, было настоящим, Кейси. Оно все еще настоящее. Просто я не могу больше держаться за эти чувства. Нам обоим нужен шанс исцелиться.

У меня сердце подскочило к горлу.

— Все еще настоящие, — признала я тихонько вслух. Чувства настоящие.

Слезы по новой потекли по моим щекам, когда я сообразила, что происходит.

Трент прощается.

— Надеюсь, что однажды ты сможешь исцелиться от всего этого, Кейси, и благодаря кому-то будешь смеяться. У тебя такой красивый смех, Кейси Клири.

— Нет, — внезапно прошептала я, нахмурившись. — Нет!

Обе мои руки взлетели к стеклу, и я начала стучать по нему. Я не готова прощаться, поняла я. Не так. Пока нет.

Может, и никогда.

Я не могу объяснить этого. Я просто чертовски уверена, что не хочу этого испытывать. Но испытываю.

Я задержала дыхание, смотря, как Трент встал и вышел за дверь, напрягшись. Вид закрываемой двери...Трента, навсегда уходящего из моей жизни...все это высвободило поток рыданий, и я упала на пол.

Глава 20.

Я изучала корешки книг из библиотеки доктора Штейнера, заняв себя этим, чтобы не пришлось смотреть на его распухшую губу, которой я одарила его после вчерашнего группового сеанса. Она выгодно подчеркивала его фингал, который он получил на сеансе, проходившем на прошлой неделе. С того самого дня, когда Трент со мной попрощался, я чувствовала себя еще более опустошенной, чем раньше. Не могло быть никаких сомнений...Трент или Коул, совершивший ошибку или убийца...этот мужчина накрепко засел в моем сердце и забрал часть его с собой.

—Что ж, мои сыновья повадились называть этот день недели —«Среда, когда отцу надирают задницу», —заявил доктор Штейнер.

Ну...раз уж разговор об этом зашел, избежать его у меня не получится.

—Простите, —пробормотала я, решившись бросить взгляд на его лицо, и поморщилась.

Он улыбнулся.

—Не извиняйся. Я знаю, что надавил на тебя несколько сильнее, чем стоило. Обычно я осторожно подвожу пациентов к разговору об их травме. Я подумал, что с тобой немного более агрессивный подход сработает лучше.

—И откуда же у вас появилась эта замечательная идея?

—Потому что ты сложила свои эмоции и боль, как кирпичики, так плотно, что нам, возможно, динамит понадобится, чтобы сквозь них прорваться, —пошутил он. —Я о том, что посмотри на себя. Ты —тренированный боец. Ты, скорее всего, можешь научить уму-разуму моих сыновей. На самом деле, я, может, тебя вскорости на ужин приглашу, чтобы ты выбила из них всю дурь.

Я закатила глаза от слов доктора-шарлатана, которому чужды условности.

—Не стала бы я заходить так далеко.

—Я стал бы. Ты собрала все эмоции от произошедшей трагедии и направила их в один чертовски крепкий защитный механизм. —Его голос стал более мягким. —Но все защитные механизмы можно разбить. Думаю, ты уже об этом узнала.

—Трент...

Его имя слетело с моего языка.

Он кивнул.

—Сегодня мы не будем говорить о случившемся.

Мои плечи резко опустились от такой новости. Обычно доктор Штейнер только об этом и хотел говорить. Я ждала, пока он поудобнее усаживался в своем кресле.

—Мы поговорим о совладании со стрессом. Обо всех способах, которыми человек может с ним справляться. Хороших, плохих, мерзких.

Доктор Штейнер перечислил длинный список механизмов, загибая палец, когда называл каждый из них.

—Наркотики, алкоголь, секс, анорексия, насилие... —Я сидела и слушала, думая, к чему он клонит. —Навязчивая идея о «спасении» или «исправлении» того, что сломано.