Спи, милый принц - Дэвид Дикинсон

Взяв перо, Пауэрскорт составил последнюю памятную записку о «Странной смерти принца Эдди».

Он изложил в ней все факты, от начала и до конца: попытка шантажировать принца Уэльского, опасения за жизнь принца Эдди, ужасное убийство, самоубийство в Сандринхемском лесу, поиски мотива, которые привели его к «Британии» и к давнему плаванию «Вакханки». Он изложил факты, относящиеся к Грешему: смерть его жены, Луизы; переход Грешема через крышу Сандринхема, предпринятый, чтобы убить принца Эдди.

Он описал свои собственные поиски Грешема по улицам и каналам Венеции; исповедь, которую услышал в глядящей на воды канала Сан-Марко красной комнате с тремя зеркалами; то, как он объяснял в Мальборо-Хаусе Сутеру и Шепстоуну подлинный характер смерти принца Эдди. Он изложил факты, касающиеся убийства Грешема в Перудже, рассказал об изготовленном в Шеффилде ноже, о трупе, брошенном в фонтан. И факты, касающиеся попытки убить Джонни Фицджеральда. Или его самого.

Он сделал две копии. И тут появился запыхавшийся Уильям Маккензи.

— Бежал большую часть пути от станции Аундл, — объяснил шотландский следопыт. — Решил, по сказанному в вашем послании, что дела тут очень серьезные.

В конце своей телеграммы Пауэрскорт трижды поставил «Сверхсрочно».

— Три дня назад кто-то пытался убить Джонни Фицджеральда. На дороге в Рокингем. Он выкарабкается. Сейчас лежит наверху, в моей кровати. В тот день на нем была моя накидка. И он считает, что убить пытались меня.

Маккензи вглядывался в окно с такой пристальностью, точно надеялся различить за ним убийцу, затаившегося в высокой траве или прячущегося среди деревьев.

— Понимаю, мой лорд. Полагаю, вы хотите, чтобы я приглядывал за окрестностями. Я займусь этим немедля. И я посоветовал бы вашему лордству из дома пока не выходить. Пока я не огляжусь как следует, понимаете?

Маккензи вылез в окно и скрылся за углом дома. А к парадной двери его уже эффектно подкатывал в кебе новый гость. Уильям Берк покинул свой кабинет и свои капиталы, чтобы нанести визит в Роуксли-Холл.

— Уильям! Как вы добры — проделать такой путь!

— Не думаю, чтобы у меня имелся выбор, — ответил финансист. — Ваша жизнь в опасности. Бог весть, что еще может приключиться. Чем я могу вам помочь?

Берк снял пальто, перчатки и уселся у камина. Со стены на него взирал портрет жены Пауэрскорта, много лет назад написанный Уистлером. По сторонам от нее красовались сестры лорда, выглядевшие моложе, чем при последнем его прощании с ними.

— Они у вас здесь все, — сказал он, указывая кивком на портреты в тяжелых золоченых рамах, — вся троица.

— Так мне удается присматривать за ними, — весело отозвался Пауэрскорт. — Это единственное в Англии место, где я могу быть уверенным — сестры станут делать то, что я им скажу.

— Да, не лишено удобства. Пожалуй, мне стоит заказать еще один портрет Мэри и повесить его в моем домашнем кабинете. Что позволит и мне присматривать за нею.

— Так вот, Уильям, я думаю, вам стоит прочесть этот документ. Я составил его нынче утром.

Пауэрскорт стоял у окна, глядя на свою церковь. Уильям Берк, пристроив на нос очки, читал памятную записку. В церкви упражнялся органист. Мелодии Баха плыли поверх надгробий.

— Боже мой, Фрэнсис. Это кошмар. Кошмар. Что я должен сделать?

— Я хочу, чтобы вы пошли со мной в Мальборо-Хаус на встречу с Сутером и Шепстоуном. Мне нужен свидетель. Роузбери за границей, а премьер-министру нездоровится.

— И что вы собираетесь им сказать? Сутер — личный секретарь принца Уэльского, не так ли? А каков официальный титул Шепстоуна?

— Казначей и управляющий Двора, Уильям. Что бы сие ни значило.

Пауэрскорт отвернулся от окна. Ватага грачей снялась при ударе церковного колокола с высоких деревьев и, построившись в воздухе, полетела кормиться в поля за ними.

— Важно помнить, что они всего лишь исполняют приказы своего господина. Делают, что велит им принц Уэльский. Я не верю, что они убили бы лорда Грешема или попытались убить меня, если бы не считали, что такова его воля. И я должен убедить принца Уэльского — через этих двух его слуг, — что настало время остановиться.

— Но как вы собираетесь сделать это, Фрэнсис?

Пауэрскорт объяснил ему — как. По лицу Берка медленно расползлась улыбка.

— А он это сделает? Я о Роузбери.

— Уверен, что сделает. Абсолютно уверен. Вся история началась с шантажа. Вот пусть шантажом и закончится, хоть и иного рода.

— Давлением, Фрэнсис, давлением. Так выражаемся мы в Сити, заключая подобного рода соглашения. «Давление» — слово куда более приятное, чем «шантаж». И если подумать, при встрече с ними я и сам мог бы оказать на них кое-какое давление. Причем принцу Уэльскому оно ничуть не понравится. В нашем порочном мире, Фрэнсис, давление можно оказывать разными способами. Однако самый мощный инструмент давления — это деньги.

Берк взглянул на свои часы. Кэб так и стоял у парадной двери, поджидая его.

— Я должен вернуться в Лондон, Фрэнсис. День встречи уже назначен?

— Мне было сказано, что нас примут через два дня, в одиннадцать утра. В четверг. Я буду ждать вас на ступеньках дома.

— До свидания, Фрэнсис. Будьте осторожны, очень.

Кэб Берка разворачивался, чтобы направиться к холму, за которым лежал Аундл. В двухстах ярдах от Роуксли-Холла невысокий мужчина, возможно, что и Маккензи, стоял за купой деревьев, оглядывая голый ландшафт. В руке он держал пистолет.

— Ваша сестра, Фрэнсис, просила меня в Лондоне передать вам кое-что. Оставайтесь в доме, сказала она. Все время. Нортгемптоншир — очень опасное место.

— Ну, и где тебя носило? — лорд Джонни Фицджеральд полулежал в постели Пауэрскорта, откинувшись на гору подушек. Только что удалился, сделав Джонни перевязку, доктор. Пауэрскорт решил, что сегодня Джонни выглядит немного лучше. — Право, Фрэнсис, не думаю, что ты — тот человек, которого я попросил бы навестить меня на моем смертном одре. Ты бы и туда опоздал.

— Не опоздал бы, если бы полагал, что смогу услышать твое предсмертное покаяние. Это было бы нечто.

— А мне стыдиться нечего, — откликнулся Фицджеральд, чуть приподнимаясь над своей опорой, — ну, во всяком случае, сильно. Суть в том, Фрэнсис, — не сомневаюсь, тебе уже сказали об этом — что лежать здесь, в постели, должен был ты, а не я. Я уверен, они приняли меня за тебя, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

— «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя»[86], — радостно сообщил Пауэрскорт. — А если серьезно, я страшно благодарен тебе, Джонни. Ну да ладно, доктора говорят, что мне не следует подолгу занимать тебя разговорами. Как по-твоему, скоро ты снова сможешь ходить?

— Ну вот, пожалуйста. Да ты хоть взгляни на меня. Господи, я же без малого покойник. И все, что тебя интересует, так это когда я снова смогу ходить. Ты что, избавиться от меня хочешь, Фрэнсис?

— Нет. Не хочу. Нисколько не хочу. Я просто думаю кое о чем, что ты мог бы для меня сделать. Но для этого ты должен ходить.

— Они говорят, что я смогу встать через четыре-пять дней, через неделю наверняка. И куда же я, Господи, должен тащиться?

— Пока сказать не могу. Скажу через пару дней, когда ты окрепнешь. Кстати, я принес для тебя одну штуку. Она поможет тебе поправиться, — Пауэрскорт вытащил из кармана маленькую фляжку и положил ее на постель.

— А в ней что-нибудь есть? Ты же не для того ее притащил, чтобы помучить меня, правда? Там не какая-нибудь клятая вода или еще что?

— Медицинский бренди, Джонни. Чисто медицинский. Доктор считает, что этой фляжки тебе хватит дня на три-четыре.

— Три-четыре? Да ты на величину ее посмотри. Три-четыре часа, это еще куда ни шло. Но я тебе вот что скажу, Фрэнсис. Регулярно пополняй нашего маленького друга, и я встану на ноги уже через три дня. Через три ровно.

Сутер с Шепстоуном сидели в офисе Мальборо-Хауса на своих обычных местах. Уильям Маккензи привез сюда Пауэрскорта замысловатым, окольным маршрутом, используя по дороге на юг разные железнодорожные ветки и меняя поезда. Сам Уильям Маккензи остался стоять в дверях «Берри Браз энд Радд», изредка поглядывая на бутылки в витрине и постоянно обводя взглядом Пэлл-Мэлл. Похоже, на этой вахте к нему присоединился и взявшийся откуда-то полисмен — тот прохаживался взад-вперед между входом в Сент-Джеймсский дворец и Мальборо-Хаусом.

— Лорд Пауэрскорт. Мистер Берк. Доброго вам утра. Насколько я понимаю, об этой встрече попросили вы, лорд Пауэрскорт. У вас имеются новости? Свежие сведения, которыми вы желаете поделиться?

— Имеются, — и Пауэрскорт рассказал о своей поездке в Перуджу, об изуродованном теле Грешема в фонтане, об покушении на жизнь лорда Фицджеральда. — Существует только одно объяснение, которое согласуется с этими фактами, сэр Уильям. Только одно.