Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе - Виктор Иванович Козлов

class="a">[659], и полагали, что первобытный человек рассматривал чужаков исключительно, как «лютых врагов» (Г. Мейн)[660].

У. Самнер указывал на такие внешние отличия этнических групп друг от друга, как одежда, украшения, поведение, позы, прически и т. д.

Высказав интересные догадки об особенностях этнических групп и этнического поведения, У. Самнер в целом не смог избежать тех недостатков, которые отличали эволюционистские концепции: его модели в той же мере были присущи недифференцированность и жесткость построения, а также претензия на универсальность и невнимание к отклонениям от нарисованного «идеала». Вообще эволюционистские концепции и, в частности, концепция племени порой настолько довлели над исследователями начала XX в. что они автоматически применяли их к изучаемым народам, не задумываясь над тем, насколько они соответствуют реальной действительности в каждом конкретном случае. Так, например, произошло с Дж. Стоу, попытавшимся реконструировать у бушменов сильную централизованную племенную организацию, которая будто бы была характерна для них в прошлом[661]. Впоследствии выяснилось, что никаких оснований для подобных утверждений бушменские материалы не давали[662]. Писавший в конце XIX в. об андаманцах Э. Мэн различал племена по диалекту и культуре и приписывал им четкие племенные границы и наличие общеплеменных вождей. По его данным для них было характерно и этноцентристское самосознание, выражавшееся в тех уничижительных кличках, которые племена давали друг другу[663]. По-видимому, Э. Мэн также находился под сильным влиянием традиционной концепции племени. Кроме того надо учесть, что ко времени его работ общество андаманцев уже приобрело некоторые нетрадиционные черты под влиянием контактов с населением Южной Азии и с европейцами.

Впрочем, подавляющее большинство специалистов, работавших с конкретным материалом, принимало эволюционистскую концепцию племени с оговорками или же пыталось ее усовершенствовать. Прежде всего, недостатки этой концепции почувствовали те, кто изучал группы отсталых охотников, рыболовов и собирателей. Еще Л. Файсон указал на неопределенность и неразработанность концепции племени[664].

А. Хауитт описывал племя австралийцев, как общность, состоявшую из кланов, говоривших на одном языке или диалекте, находившихся в тесных контактах друг с другом и устраивавших общие корробори и церемонии, признававших свое происхождение от одного предка, занимавших единую территорию и имевших одно название, означавшее в переводе «человек». Вслед за другими эволюционистами А. Хауитт предполагал сильную изоляцию племен, хотя известные ему материалы свидетельствовали о самых различных формах межплеменных контактов[665]. Однако он не настаивал на идее общеплеменного управления.

Взгляды А. Хауитта получили дальнейшее развитие в трудах Б. Спенсера и Ф. Гиллена, которые признавали за австралийским племенем две основные особенности: язык или диалект и территориальный суверенитет[666]. Б. Спенсер писал: «Племя — это группа индивидов, говорящих на общем диалекте, отличающемся по особенностям лексики от других групп, рассматриваемая, как владеющая определенной территорией, границы которой известны и признаются другими племенами. Если человек является членом племени, он может свободно передвигаться по всей его территории. Но он не должен переходить на территорию соседнего племени без разрешения. Разрешение требуется даже для посещения другой локальной группы своего племени»[667]. Начиная с А. Хауитта, австраловеды перестали рассматривать племя как мельчайшую социальную группу, известную австралийцам. А. Хауитт считал, что племя состоит из родов, а Б. Спенсер и Ф. Гиллен видели в племени организацию нескольких локальных групп. Эту традицию продолжили Дж. Уилер и Б. Малиновский, показавшие, что многие исследователи XIX в. постоянно путали племя и локальную группу[668]. Еще раньше на эти досадное явление обратил внимание Г. Линг-Рот, изучавший тасманийцев[669].

Пытаясь обобщить накопленные к XX в. материалы по австралийцам, Дж. Уилер обнаружил большие трудности, связанные с вычленением племени как особой социальной общности. По его словам, признаки племени выражались не явно, а поэтому его зачастую было трудно отличить, с одной стороны, от «нации» (в понимании А. Хауитта), а с другой — от локальной группы Структура и состав племени у австралийцев оказались очень неустойчивыми. Дж. Уилер определил местное племя как «нечеткое объединение локальных групп, которые действуют независимо друг от друга, нет какого-либо центрального руководства, управляющего племенем как единым целым. Племенное единство почти не выходит за пределы обладания общим названием. Единственный повод для совместного сбора всех членов племени — организация церемоний инициации, но даже и в этом случае, если племенная территория достаточно широка, для этого собирается лишь часть племени»[670]. Племенная общность мало влияла на отношения между входившими в состав племени группами; единство племени проявлялось главным образом в войне, да и там все племя никогда не составляло цельную военную организацию. Если А. Хауитт, исходя из общего названия, делал акцент на единство племени курнаи[671], то Дж. Уилер показал, что фактически об единстве здесь не могло быть и речи, так как входившие в него «кланы» сильно различались по диалектам и враждовали друг с другом[672]. Многочисленные собранные в книге Дж. Уилера данные о взаимоотношениях между локальными группами и между племенами свидетельствовали о довольно разнообразной картине контактов, далеко не столь однозначной, как представлялось У. Самнеру.

В конце 30-х годов Д. Дэвидсон, и в особенности А. Элкин, основываясь на несравненно более полных данных, собранных профессиональными этнографами, внесли дальнейшие уточнения в концепцию племени. По Д. Дэвидсону, австралийское племя представляло собой «группу орд, которая признавалась самими аборигенами как культурная, диалектная и территориальная единица со своим собственным названием»[673]. А. Элкин выделял следующие признаки племени: территория, язык или диалект, название (хотя иногда оно отсутствовало), обычаи и правовые нормы, ритуалы и верования, фактическое или фиктивное родство членов[674]. Впрочем, по мнению этого автора, полный набор указанных характеристик был свойствен далеко не всем племенам. Рассматривая каждую из характеристик в отдельности, он отмечал многочисленные отклонения от идеала. Например, с одной стороны, внутри одного племени порой встречалось несколько диалектов, а с другой стороны, языковые различия между двумя племенами иногда не превышали различий между входящими в каждое из них локальными группами[675]. Вместе с Дж. Уилером и Дэвидсоном А. Элкин отрицал наличие в австралийском племени какого бы то ни было централизованного управления и отмечал, что племя никогда или почти никогда не выступало в войне или в хозяйственной деятельности как единое целое[676]. Если Б. Спенсер и Ф. Гиллен в свое время настаивали на незыблемости племенных территорий и значительной стабильности племенных границ[677], то последующие поколения австраловедов относились к этому вопросу менее категорично. Выяснилось, что при всей привязанности австралийцев к своей территории и почти полном отсутствии у них стремления к территориальным захватам границы племенных территорий на протяжении длительных