Кодекс Ордена Казановы - Сергей Радин

Последняя лестница. Последний сюрприз. Выпростав из-под плаща (а хорошая штука. Тепло и удобно в ней. И спрятать сколько можно…) руки, Лёхин с некоторым испугом уставился на сияющие наручи, в каждом из которых остриём к кисти удобно устроилось пять ножей с узким клинком. Посомневавшись — время поджимает! — Лёхин всё же попытался и так и этак подойти практически к клинкам. После недолгих примерок он сообразил: ножи выскакивают сами, вооружая руку, если сжать кулаки. Ладно. Возьмём на заметку.

Он поднял голову и не сразу сообразил, что на лоб что-то слегка давит. А когда дошло, неуверенно поднял руку и нащупал металлический обруч с какой-то штуковиной в середине.

Стащив обруч, обследовал штуковину и пришёл к выводу, что это изображение хищной птицы, распахнувшей крылья.

Забыв о недавней перепалке, на обруч перебрался Шишик. Хлопнул глазищами на птичку, хлопнул на Лёхина и с длинным ворчанием утёк под плащ.

— И что это было? Демонстрация критики? — весело спросил Лёхин и снова натянул обруч так, что птица оказалась между бровей. А про себя поразмыслил: "Интересно, обруч — это оружие или отличительный знак? Знать бы всё сразу".

Прозрачно-серебристая тройка, нарезавшая круги вокруг человека, который слишком долго изучал изменения на себе и вокруг себя, ринулась вперёд, чуть только Лёхин шагнул. Да так проворно ринулась, что вынудила Лёхина бежать. Он успел оглянуться и поразиться: сколько ж он спускался — верхней лестницы не разглядишь!

Каменная дорога от последней ступени шла ровно, а потом плавно завернула к высоченным воротам, словно выложенным из вертикальных плит. Справа, а воротном столбе, Лёхин сразу углядел тяжеленное на вид кольцо. Светлячки зависли над ним. Лёхин, недолго думая, взялся за кольцо двумя руками — и правильно сделал: первое впечатление — оно приварено к доске, на которой круглилось. Лёхин поднажал — кольцо неохотно поднялось — и с облегчением выпустил из рук.

На неожиданно гулкий и долгий звук, с которым задрожали ворота, одна из плит переломилась. Из внутренней тьмы бдительно прохрипели:

— А ну, покажься!

"А если за вход в город деньги берут?" — встревожился Лёхин, вставая напротив чёрного прямоугольного проёма. В темноте, за воротами, он никого не увидел, но взгляд на себе (почему-то показалось — выше глаз, на обруче) ощутил отчётливо.

— Свой! — разочарованно определили из темноты и распорядились: — Заходь слева, свой!

Слева нашлась узкая дверца. Лёхин нерешительно протиснулся в неё.

Сторожа-вратаря он так и не увидел. Тот из привратницкой не вышел. Да, в общем-то, он Лёхину и не нужен. Проводники у него есть. А там — разберёмся.

Шишик согласно хрюкнул. Пушистой и несколько легкомысленной деталькой он пристроился на аграфе, нагрудной застёжке плаща.

41.

От городских ворот вела не очень широкая дорога — двум телегам еле разминуться. Обочины — чуть приподнятые каменные пешеходные дорожки, примыкающие к каменным же стенам без окон. Задрав голову, Лёхин прикинул: на современный лад, дома здесь этажа до четвёртого-пятого. Справа стены темны от вечерней тени, слева — греются в чуть тяжеловатом свете заходящего солнца.

За светлячками Лёхин шагал неспешно, насторожённо. Мало ли куда приведут. Им-то что — дорогу показать, да и кончено дело. А вот не наткнуться бы Лёхину на что-нибудь, кого-нибудь ли…

В тёмно-жёлтом свете захода светлячки уже не серебрились, а отсвечивали золотистым, изредка пропадая на солнце. Но благо, что трое, то и дело поблёскивали подвижным маячком.

Из переулка от ворот золотистая троица вывела на широкую улицу. Лёхин и опомниться не успел, как оказался в плотной толпе. Со стеснённым от волнения сердцем он некоторое время приноравливался к окружающим, пока вдруг не понял: это ярмарочная площадь — и сразу стало легче. Почти скрытые толпой, купчики оживлённо торговали с наспех сколоченных прилавков; стремительно сновали бойкие мальчишки, разносящие местный фаст-фуд: "А вот кому сбитень, сладкий да ядрёный! А вот кому пироги с пылу с жару! С капусткой да мясцом, жареные да печёные, крепко духовитые!" Лёхин вспомнил первое своё появление в кафе "Орден Казановы" и улыбнулся.

Пробиваясь сквозь толпу, привыкшую к размеренному ритму жизни, Лёхин старался сохранять бесстрастную "морду лица" старожила сих мест. Но роль туземца удавалась плохо. Он то и дело откровенно пялился то на одну личность из толпы, то на другую. А иной раз просто откровенно столбенел, и даже осердившаяся троица, водившая вокруг него хороводы, не могла изменить ситуации. Наконец не выдержал Шишик. Он снова перебрался на плечо хозяина и, благо складки плаща вздымались высоко, принялся активно дежурить: едва хозяин замирал, "помпошка" пинком в ухо быстро выводила его из созерцательного транса.

Подготовленный изменениями в личной одежде к любым декоративным чудесам, Лёхин достаточно спокойно воспринял архаичные наряды горожан. Но… Сначала его воображение глубоко поразил металлист, с ног до головы в чёрной коже, каковая — кожа то есть — оказалась подчёркнутой прорвой холодно-серого цвета заклёпок. Металлист сей, с торчащими патлами явно давно не мытых чёрных же волос, сидел рядом с прилавком рыбного торговца, на перевёрнутом бочонке, и вдумчиво пожирал тот самый пирожок, который рекламировали пацаны. Кажется, такие пироги, величиной с полпротивня, бабка Петровна называла подовыми. Рыбный торговец на странное соседство не обращал внимания и продолжал собственную рекламную кампанию.

Пинок в ухо — Лёхин с трудом отвернулся, два шага — снова шок, слава Богу, недолгий: мимо, почти параллельно с Лёхиным, протискивался высокий пышноволосый тип, с жёлчным и на данный момент весьма раздражённым выражением лица. Естественно, Лёхина заставило замереть не лицо человека из толпы, а его джинсовая куртка и сложенный зонт, которым жёлчный тип раздвигал толпу. Лёхин даже шагнул за ним — убедиться, что на ногах у него тоже джинсы, а завершают джинсовость кроссовки.

Пинок в ухо… Лёхин со вздохом отвернулся… У низкого прилавка с дешёвыми побрякушками: бусами, браслетами, цепочками, серёжками и чем-то ещё, чем любят себя наряжать женщины от трёх лет до неопределённого возраста, называемого тоже неопределённо преклонным, — склонились три девочки лет двенадцати. Лёхин определил возраст, беря в расчёт школьницу-соседку с этажа ниже. Две из них щеголяли в сарафанах поверх свободных рубах ("Босенькие!" — умилился бы и обеспокоился Касьянушка) и косичками, а третья, между ними, неплохо чувствовала себя в коротких брючках, длинной белой блузке и коротком жилетике. Никого не смущали её туфельки на высоком каблуке и распущенные волосы. Все три девочки, словно закадычные подружки, держались за руки и негромко, но оживлённо болтали и хихикали… В общем гуле неспешного разговора и бойкой речи торговцев-зазывал он не расслышал, но почувствовал долгий вздох Шишика.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});