Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Зоя Ольденбург

Благодаря вмешательству королевской власти в лице сенешаля Ж. де Фрискампа, дело кончилось победой городского клана. Чтобы защитить себя от постоянной враждебности населения предместий, консулы долго упрашивали брата Ферье вернуться в Нарбонну к своим инквизиторским обязанностям.

Действуя, как выразился граф, «скорее, чем запутать, нежели чтобы установить истину», инквизиторы за пять лет создали в Лангедоке атмосферу такого террора, что многие жители сами приходили с повинной, не имея за собой никакой вины, кроме простой симпатии к еретикам. Например, П. Селиа наложил в 1241 году в Монтобане на неделе перед Вознесением 243 канонических покаяния, 110 покаяний разной степени тяжести на следующей неделе в Муассаке, еще 220 в Гурдоне и 80 в Монкюке, хотя не все инквизиторские турне были столь плодотворны. Многие протоколы и отчеты по процессам до нас не дошли. Цифры в существующих документах отражают лишь небольшую часть фактов, но нужно заметить, что инквизиторы не пользовались приговорами без суда, как в Минерве и Лавауре во время крестового похода, а, наоборот, старались регистрировать процессы по всей форме. Это тем более интересно, что целью допросов было получить списки имен, и записи процессов служили вещественными доказательствами против многих подозреваемых. Эти списки тщательно охранялись и были источником волнений огромной части населения, ибо никто не мог быть уверен, что на него не донесли хотя бы раз. Достаточно было двадцать лет назад поздороваться на улице с кем-нибудь из совершенных или поужинать за одним столом с еретиками. Иногда хватало и ложного доноса, который невозможно было отвести, поскольку кто может доказать, что где-то когда-то ты не попался навстречу доносчику об руку с совершенным?

Одной из главных причин ужаса перед инквизиторами было их всеведение. В то время как епископы ничего не могли поделать с явно превосходящими силами противников, объявляющих себя католиками и утверждавших, что ни с кем, кроме католиков, не знаются, инквизиторы, как по волшебству, заставили тысячи и тысячи людей самих доносить на еретиков и докладывать, когда они в прошлом или нынче с ними встречались. И если некоторые епископы смотрели на ересь сквозь пальцы, то тех, кто командовал диоцезами в Лангедоке, никак нельзя было упрекнуть в нерадивости. У них хватало подчиненных, которым можно было доверить инквизиторские функции. Епископальное правосудие сурово обходилось с еретиками. Но правосудие инквизиции уже не являлось правосудием как таковым, это в нем и пугало.

Правосудие инквизиторов деморализовывало и обессиливало, создавая в стране обстановку постоянной тревоги. Если совершенные и наиболее стойкие из верующих катаров знали, ради чего они идут на риск и подвергают себя опасностям, то основная масса населения, будь то даже еретики, хотела жить, и постоянная угроза преследований доводила людей до отчаяния, почти до безумия. Народ способен биться за свободу, но человек, без конца вынужденный спрашивать себя, уже донес на него или еще нет сосед напротив, и не лучше ли будет самому пойти и донести, чем ждать вызова в инквизицию, изначально беззащитен. Чтобы бороться, он должен знать, что сосед напротив и все жители квартала его поддержат. В народе случались мятежи, но мятеж не может длиться вечно и, не добившись победы, вызывает террор хуже прежнего. Властью консулов и графа доминиканцев удалось выставить из Тулузы, но, под нажимом папы и короля, они вернулись и обрели прежнее могущество. Умерить пыл инквизиторов папа был не в состоянии, да и не особенно к этому стремился. Доминиканская инквизиция не могла отказаться от своей первоначальной функции, и в течение долгих столетий папство отстаивало и защищало доминиканцев от нападок населения и светских властей.

2. Процедура инквизиции

Прежде чем разобраться, что представляла собой реакция катарской Церкви на новую опасность, надо постараться понять, в чем, собственно, состояла сама процедура инквизиции, каковы были ее реальные полномочия и как она отзывалась на жизни страны.

По замыслу Григория IX, методическое истребление ереси, порученное специальной организации, представляло собой обновление доселе применявшихся традиционных форм репрессий. Еретики, уже более века боровшиеся с церковным правосудием, прекрасно наловчились обводить противников вокруг пальца. Новые методы, рекомендованные и поощряемые папой, выходили за рамки закона или того, что считалось законным. Кодекс Юстиниана, принятый в те времена в уголовном судопроизводстве, предусматривал серию мер, гарантировавших права обвиняемого. В основе всех судебных преследований лежало либо выступление обвинителя, обязанного предоставить доказательства состава преступления, либо заявление в адрес судьи, подтвержденное свидетельскими показаниями, либо общеизвестность и очевидность совершенного преступления. Только в последнем случае судья мог действовать, не опираясь на обвинение или заявления частных лиц, и то нужно было, чтобы очевидность преступления подтверждалась достаточным количеством свидетельств.

В том же, что касалось ереси, случаи заявлений с достаточными для обвинения основаниями были редки. После заключения Парижского договора такими же редкими стали случаи общеизвестности преступлений. Мы убедились в этом в ходе процесса над владетелями Ниора, когда свидетельств, подтверждавших их принадлежность католической вере, было предостаточно, хотя они являлись заведомыми еретиками. Таким образом, если уж могущественные сеньоры, открыто исповедовавшие ересь и с оружием ее защищавшие, сходили у клира за католиков, то простым верующим и тем более легко удавалось скрывать свои истинные чувства. Люди спокойно исповедовали свою религию, стараясь не афишировать это перед теми, кто был в контакте с клиром. В стране, которая прошла двадцать лет войны и насилия, эта всеобщая скрытность была очень развита. А скрытность, обусловленная не лицемерием, а закономерной защитной реакцией, может простираться далеко, так, в Тулузе донат капитула Сен-Сернен А. Пейре, исповедовавший ересь, был, однако, похоронен в католическом монастыре.

В конечном итоге выходило, что еретиками считали только всем известных совершенных, продолжавших свое служение, но их-то и было трудно поймать. Процессы 1229-1233 годов говорят о нескольких разрозненных и, скорее всего, случайных арестах. Чтобы добиться успеха, надо было менять процедуру судопроизводства.

А сделать это можно было, только обойдя закон, который требовал, чтобы подозреваемый, прежде чем предстать перед судом, был изобличен беспристрастным и всеми уважаемым человеком, а обвиняемый мог встретиться со свидетелями обвинения. Против обвиняемого не имели права показывать, во-первых, те, кого он мог считать своими «заклятыми врагами», и это определение враждебности охватывало всех, кто когда-либо проявил предвзятость по отношению к обвиняемому или же его оскорбил; во-вторых, члены его семьи, слуги и вообще все, кто находился от него в любой зависимости; и, в-третьих, отлученные от Церкви, еретики и обесчещенные.

В особо тяжких случаях, таких, как государственная измена, оскорбление величества, святотатство или впадение в ересь, кровную родню и слуг могли заслушать как свидетелей. Инквизиция распространила это право на все другие свидетельские категории, лишенные права показаний, кроме категории заклятых врагов. Для того чтобы получить показания Гильома де Солье против единоверцев, Ромен де Сент-Анж должен был реабилитировать престарелого совершенного и вернуть его в лоно католической Церкви. Инквизиторы упразднили эту формальность, иначе им пришлось бы «воцерковлять» слишком много народу, недостойного, с их точки зрения, зваться католиками. Показания еретиков считались действительными, если они давались против других еретиков, и недействительными, если давались в их пользу. Показания людей из категории обесчещенных – воров, мошенников, проституток – теперь также принимались во внимание. Что же касалось «заклятых врагов», то это ограничение теряло смысл, ибо обвиняемый не знал, кто свидетельствовал против него, и судья не знал, в каких отношениях были обвиняемый и свидетель.

К тому же, обвиняемый не мог рассчитывать на помощь адвоката, хотя формально имел на это право: уже само желание помочь еретику ставило самого адвоката под подозрение в ереси, и его аргументы не принимались во внимание, более того, могли навлечь на него крупные неприятности. Поэтому лишь у немногих адвокатов хватало мужества взвалить на себя эту неблагодарную и бесполезную ношу.

Одним из величайших новшеств инквизиции было заслушивание свидетелей при закрытых дверях, которое уже применялось Роменом де Сент-Анжем на Тулузском Соборе, но в систему не вошло. Оно и стало главной причиной ужаса перед инквизицией и залогом ее дальнейших успехов. Даже в прочных и единых общинах царили подозрительность и страх, что приводило к моральному разложению и к полной неспособности на организованное сопротивление. Сопротивление существовало лишь там, где за него напрямую отвечали светские власти. Мы уже упоминали здесь о деятельности консулов в Тулузе и предместьях Нарбонны и о том, как баили Ниора защищали от розыскных отрядов инквизиции подступы к владениям своих сеньоров. Точно так же действовали баили графа Тулузского в Монториоле и Карамане, с оружием выступив против комиссии брата Ферье. Такие факты, хотя и случались чаще, чем о том говорят документы, были все же исключениями: офицеры и чиновники, повинные в подобных выступлениях против Церкви, очень крупно рисковали и потому действовали только по прямому указанию своих хозяев. Граф, и сам находясь все время под угрозой преследований, не мог себе позволить открытое неповиновение и вмешивался только тогда, когда выполнение его приказов могло сойти за инициативу местных властей.