Фабрика романов в Париже - Дирк Хуземан

королевской печати и убеждала его, пока судья не уступил. Затем он притворился, что не может разобрать шрифт. Влага на руках Анны смазала некоторые буквы, пока она передавала бумагу туда-сюда. Но текст все еще было видно. Вырвав документ у лорда-судьи, графиня зачитала помилование вслух. Наконец она воззвала к чести Ее Величества, королевы: теперь доброе имя монархини восстановлено благодаря Анне и леди Элис. Дигби смирился с поражением. Он приказал надзирателю отвести графиню Дорн к Дюма и освободить писателя из тюрьмы.

Коридоры в подземном мире Ньюгейта были, как всегда, тускло освещены. Стены блестели от влаги и селитры. Дверь в камеру Дюма была открыта. Оттуда лился мягкий свет свечей и доносились громкие голоса. Прибыв в камеру, Анна обнаружила, что в ней не осталось ни одного свободного уголка. Туда принесли стол. На нем стоял канделябр с тремя догоревшими свечами. Дюма, сидя на табурете, исписывал лист бумаги. Другие страницы лежали рядом с ним в небольшой стопке. Александр писал летящим пером и безмолвно двигал губами. На скамье сидел священник: он диктовал, размахивая бутылкой вина. Анну двое мужчин не заметили.

Что здесь творится?

– А в заключение! – воскликнул священник с большой сердечностью в голосе. – В заключение… – Он сглотнул. Глаза его блестели, как во время пылкой проповеди. Наверное, отчасти в этом была заслуга вина. – . Иисус не позволяет Марии Магдалине выйти замуж за Понтия Пилата.

У Анны перехватило дыхание.

Александр горячо закивал.

– Неплохо. Но можно еще увлекательнее: свадьба уже назначена, и у героя остается совсем мало времени, чтобы успеть в церковь.

– Тогда еще не было церквей, – возразил священник. – Надо взять римский храм.

– Или тюремную камеру. – Голос Анны взорвался среди писательских идей.

Мужчины встрепенулись.

Александр посмотрел на Анну.

– Графиня! – воскликнул он. У него в бороде висела понюшка нюхательного табака. – Я ждал вас раньше.

– Вообще-то я пришла спасти вас от виселицы. Хотя за богохульство вам стоило бы провести в заточении еще несколько месяцев.

– Значит, у вас получилось? Я свободен? – Александр вскочил.

Чернильница опрокинулась, залив бумагу. Священник поспешил к столу и попытался спасти текст от утопления.

Анна кивнула. Она разрывалась между возвышенным чувством триумфа и гневом из-за богохульства Александра.

– Помилованы, – коротко сказала графиня, сдвинула строгие брови и поджала губы, чтобы не улыбнуться.

Подбежав к Анне, Александр схватил ее за руки. Она ощутила мозоли у него на пальцах и почувствовала запах человека, слишком долго не принимавшего ванну, – а все это значило, что он был живым.

Она обвила руками тело Александра, там, где когда-то был большой живот, и позволила блаженству лишить ее самообладания.

Ледяной воздух грозился вновь засыпать город снегом. Перед тюрьмой возвышалась виселица; ветер играл с обледеневшей петлей. Жандарму Кюнену пеньковая веревка напоминала канат беспрестанно бившего колокола. Да только на богослужение никто не шёл.

– Сколько нам еще тут стоять? Когда они уже повесят этого толстяка? – Фульширон прижимал ладони к щекам и топтался на месте.

– Откуда мне знать? – фыркнул Кюнен.

Они ждали казни Дюма целых четыре часа. Уже через пятнадцать минут холод заполз к ним в ботинки. Через полчаса пальцы у них на ногах онемели. Потом мороз укусил их за икры и стал подниматься все выше. Скоро, не сомневался Кюнен, он окончательно замерзнет.

– Неужели шарманщик не может сыграть что-нибудь другое? – ныл Фульширон, мрачно глядя на улицу.

Неподалеку стоял уличный музыкант и часами исполнял одну и ту же мелодию: песню о розе. Кюнен уже выучил текст наизусть и пытался его забыть. Однако органист пощады не знал.

– Если до боя часов никто не появится, я пойду к лорду-судье Дигби, – сказал Кюнен. – А ты – к этому надоеде с шарманкой.

Впереди, ближе к перекрестку, открылись тюремные ворота. Вышел мужчина. Он толкал перед собой женщину в инвалидной коляске.

– С ума сойти! – с восторгом удивился Фульширон.

– Дюма! – воскликнул Кюнен. – Вот он!

Он никогда не виделся с писателем лично, но знал, как тот выглядит, потому что автор неустанно печатал свой портрет в каждом номере «Мушкетера».

Кюнен сорвался с места. Его промерзшие штанины скрипели. Фульширон последовал за ним.

Когда они приблизились к паре, Кюнен услышал слова Дюма: писатель собирался преследовать кого-то в Санкт-Петербурге.

– Дюма! – крикнул Кюнен. – Вам не сбежать.

Мужчина с копной кудрявых волос остановился.

– Боже мой, – вырвалось у Кюнена, – вы ведь чернокожий.

На картинках цвет кожи Дюма всегда был намного светлее.

– А вы, – воскликнул Дюма, – паршивец и сейчас подотрете лицом тротуар! Закройте свой поганый рот! Или я за себя не ручаюсь!

– Ваш побег окончен. Возвращайтесь в тюрьму, или я казню вас прямо здесь.

– Его помиловали, – закричала женщина в инвалидном кресле.

Только сейчас Кюнен понял, что знает эту даму. Она ехала на пароме в Дувр вместе с жандармами. Потом Кюнен и Фульширон даже подыскали ей отель в Лондоне.

– Мадам, – сказал Кюнен, – видеть вас вместе с этим предателем крайне неприятно – так же, как иметь паховую грыжу. Прочь от него, иначе…

– Вы угрожаете невиновному, – прорычал Дюма и подошел вплотную к Кюнену. Мышцы на шее писателя выступали из-под кожи словно веревки. – За это я буду с вами драться. – Вылупив глаза на жандарма, он продолжил: – Вы угрожаете беззащитной женщине. За это я вас убью.

Нос Дюма был всего в ладони от щеки Кюнена. Тут между двумя мужчинами появился ствол пистолета. Дуло смотрело в левый глаз Александра.

– Я долго ждал вашей смерти, Дюма, – сказал Фульширон. – Наконец этот момент настал. Решайте: или вы возвращаетесь во Францию осужденным, или трупом. Удача от вас отвернулась.

– Точно известно лишь одно: удача переменчива, – сказал незнакомый голос.

У щеки Фульширона теперь тоже появился ствол огнестрельного оружия, хоть и небольшого. Оно принадлежало мужчине с длинным носом, одетому в лохмотья нищего. Кюнен узнал уличного музыканта.

– Вы мистер Дюма? – спросил мужчина. – Из-за вас у дамы было много неприятностей. Вы знаете, что леди чуть не утопили? К тому же она, рискуя жизнью, проникла в королевский дворец. Проявите немного благодарности, француз, и отвезите леди в безопасное место. Сейчас же. Приказ доктора Бейли. Кажется, два господина здесь не возражают.

Кюнен и Фульширон поневоле наблюдали, как Дюма помог немке сесть в дрожки и уехал вместе с ней.

Что же они за жалкие полицейские! Их держал в страхе нищий с терцеролем! Хоть бы коллеги в Париже никогда об этом не узнали. Кюнен поклялся себе, что последнее слово по делу о фабрике романов месье Дюма еще будет сказано.