Герои русского парусного флота - Владимир Шигин

— Зачинщиков и зачинщиц я не заметил. Вся толпа упорствовала одинаково!

Это показание Скаловского осталось в материалах судебного дела.

Севастопольские события произвели на боевого контр-адмирала самое гнетущее впечатление. Чтобы как можно скорее забыть всё это, он старается с утра до вечера заниматься служебными делами, бывать на кораблях и ходить в море.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

Походы к берегам Кавказа стали последней страницей богатой событиями жизни Ивана Семёновича Скаловского. По несколько раз в году он водил всё новые и новые отряды кораблей туда, где вздымались до горизонта синие горы, где пули горцев легко находили себе жертву. А подорванное службой здоровье всё уходило. Всё труднее становилось взбираться по крытым корабельным трапам, но, как и прежде, на бизань-мачте флагманского корабля очередной крейсерской эскадры развевался его флаг. Пришло время, и старый адмирал почувствовал, как болит изношенное сердце. Командующий флотом адмирал Лазарев приехал, чтобы навестить больного.

— Штаб-лекарь весьма озабочен вашим состоянием! — произнёс он, присаживаясь в изголовье больного.

Скаловский лишь слабо махнул рукой и тотчас перевёл разговор на другую тему.

— Волнует меня, что на «Варшаве» рангоут худо поставлен, а «Андрианополь» тимберовки требует!

— Будет тебе! — остановил его Лазарев. — Сейчас думай о своём здоровье и лежи!

— Нет уж, — привстал на локтях разобиженный Скаловский. — Мне нынче отлёживаться недосуг, мне корабли к берегам абхазским вести надобно!

И водил. Водил, когда уже отказывали ноги, и на шканцах он мог только сидеть на принесённом раскладном стуле, водил, когда стаканами валерьяновой настойки глушил боль в сердце.

— Умирать сегодня страшно! — отшучивался он от друзей, настаивавших на поездке на воды. — А когда-нибудь — ничего!

— Пора уж тебе и отдохновиться от дел ратных, ведь и чин, и пенсион давным-давно имеется. Сколько я буду одна сидеть дома, в окно на море глядючи? — плакала жена.

— На том свете и отдохновлюсь! — смеялся через силу Скаловский, тряся гривой седых волос. — Да и жив я ещё только потому, что служу.

— Когда же теперь-то домой ждать? — вытерла платочком заплаканные глаза жена.

— Через пару месяцев, когда припасы кончатся! — был ей ответ.

— Ты уж там себя побереги! — попросила супруга, смирившись с неизбежным.

— Поберегу всенепременно! — поцеловал её в солёную щеку муж. — Не волнуйся, не в первый раз!

Смерть пришла к старому адмиралу внезапно. Писал в каюте бумаги, почувствовал боль в сердце. Единственно, что успел — дёрнул за шнур сигнального колокольца. Когда адъютант вбежал в салон, Скаловский был уже мёртв.

Гроб к месту последнего упокоения несли командиры кораблей: Нахимов, Корнилов, Новосильцев, Панфилов… Те, кто мужал под его началом.

— Так умирают праведники! — сказал на похоронах Лазарев, бросив ком жёлтой крымской земли в могилу. — Мир праху твоему!

На единственном дошедшем до нас портрете Скаловского, видно, что был он человеком достаточно суровым. Черты лица грубы и резки, горбатый нос и кустистые брови дополняют его мужественный облик.

Нам, живущем ныне, Скаловский памятен, прежде всего, своим легендарным боем на бриге «Александр», навсегда вошедшим в историю отечественного флота. Вспомним же ещё раз слова старого суворовца Ставракова: «Не каждому и из генералов наших выпала честь числиться в личных врагах французского императора!»

ШТУРМАН ПОЛЯРНОГО МОРЯ

Ах, как он мечтал о море! О том море, что плескало волной у самых его ног, о том море, в котором белели паруса кораблей, таких загадочных и таких недостижимых…

Осенью 1833 года в Гидрографическом департаменте на стол делопроизводителей лёг толстый засургученный конверт с письмом от некоего подпоручика Петра Пахтусова. В нём никому не ведомый архангелогородский штурман предлагал план полярной экспедиции к северным берегам Ледовитого океана. По рассмотрении прожект сей нашли дерзким, но оригинальным, и подпоручик был вызван в Санкт-Петербург для личного доклада. Допрашивали его с пристрастием. Как бы между делом адмиралы выведывали, сколь сей штурман знающ в науках да на что способен.

— На чём основываете свои утверждения, что море к востоку от Новой Земли ото льда весьма свободно бывает? — допытывались одни.

— На рассказах, что долгие годы собирал от поморов да людей промышленных!

— А что будете предпринимать, ежели погода будет вам благоприятной? — интересовались другие.

— Обязуюсь нанесть на карты весь остовый берег!

— А ежель не повезёт?

— Вынужден буду ограничить себя южной половиной полуночных земель до пролива Маточкин Шар, а затем поверну на вест!

— На чём мыслите плыть и когда?

— Хотел бы снарядить малое судно, коее можно и на лёд втащить, и в укромном месте на зиму припрятать. Плыть же следует не ранее июля, а возвращаться не позже сентября.

Посовещавшись, адмиралы объявили:

— Прожект одобрен, но… надлежит под него искать деньги, ибо в нашей казне пусто!

— Да мне и надобно-то несколько тыщ рублей! — пытался возразить Пахтусов.

— Сказано — нет! — отводили взгляд адмиралы. — К тому ж и прожект ваш весьма несбыточен, ибо никому ещё не удавалось проникнуть в столь гибельные места! Ступайте с Богом!

Домой в Архангельск Пахтусов возвращался удручённый. Где-то за Череповцом на почтовой станции в ожидании экипажа разговорился с пожилым смешливым толстяком. Вначале болтали о пустяках, затем подпоручик рассказал о своих столичных злоключениях. Толстяк внезапно замолчал и задумался, затем грустно вздохнул:

— И я в молодости мечтал о морях дальних, а судьба вот занесла лесами строительными заведовать! Но задумка у меня и ныне есть, как бы путь нам возобновить морской на восток, чтобы торговлю с губерниями сибирскими иметь и суда водить аккурат до Енисея!

— Так и я о том мечтаю! — буквально подскочил с места Пахтусов. — А остров мой и есть станция промежуточная по пути к морям восточным!

— Ладно, штурман! — что-то надумав, прищурил глаз толстяк. — Авось что-нибудь и придумаем!

Далее они ехали уже вместе. Пахтусов прямо на коленях рисовал планы воображаемой экспедиции, а толстяк (им оказался советник Северного округа корабельных лесов Павел Клоков) тут же прикидывал, во что это выйдет в деньгах. А едва прибыли в город, повёл Клоков Пахтусова к своему приятелю, купцу Брандту. Поставили кварту вина, придвинули стулья к столу и начали долгий разговор.

В начале следующего, 1832 года была образована торгово-промышленная компания купца Брандта и советника Клокова. Она-то и взяла на себя заботу о снаряжении и снабжении будущей экспедиции. За содействие делам исследовательским компания выторговала себе право на привилегию промысла морского зверя в Ледовитом океане в течение четверти века. Купец Брандт исходом переговоров с правительством был доволен:

— Чем бы ни закончилось это плавание, я не внакладе, потому как свободный промысел мне уже даден!

А тем временем в избе, где квартировал беспокойный подпоручик, по ночам не тушили свечей. Там работали напряжённо и кропотливо. У Пахтусова собирались самые знающие и нетерпеливые: капитан-лейтенант Миша Рейнеке, лейтенант Кротов, штурманские кондуктора Крапивин, Циволька да Моисеев. Последним прибегал обычно запыхавшийся поручик Казаков:

— Опять в экипаже задержался, матросов учил лот-линем пользоваться!

Усаживались друзья-моряки за карты и начинали плавать. Учитывали всё: и ветер, и течения, и мощь ледяных полей. Прорабатывали маршрут предстоящей экспедиции. Наконец сошлись на том, что Кротову с Казаковым следует идти к Маточкину Шару западным берегом, а пройдя его, держать курс к устью Енисея. Пахтусову же с Крапивиным надлежало произвести опись берега восточного. Денег на всё про всё купец Брандт отпустил в обрез, потому Кротов решил идти в плавание на старой, но ещё крепкой шхуне «Енисей». Пахтусов же заявил, что в отпущенную сумму уложится и построит себе судно сам.

Первым вышел в море Кротов. На прощанье друзья обнялись. Они ещё не знали, что больше никогда не встретятся. Петра Пахтусова задержала достройка карбаса да погрузка припасов. Наконец, в полдень 5 августа карбас «Новая Земля» оставил за кормой город Архангельский. Впереди был Ледовитый океан.

Море встретило мореплавателей шквальным ветром. В тумане прошли остров Колгуев. Там Пахтусов записал первую фразу в своём дневнике: «Я расскажу как было, а вы судите как угодно».

Что знали тогда люди о затерянном среди льдов архипелаге Новая Земля? Увы, немного. Вот как описывает его один из современников Пахтусова: «В продолжение девяти месяцев к этому острову нет приступу, с сентября до конца мая, а иногда до половины июня месяца он окружён сплошною массою льда; кроме того, в продолжение трёх месяцев непрерывная ночь объемлет эту землю, потому что солнце совсем не показывается из-за горизонта; после того оно явится на несколько минут, потом на полчаса, на час и наконец более месяца совсем не заходит, короче сказать, там зимою ночь, а летом день. Там не увидишь ни цветка, ни деревца, но кой-какая травка, дикий лук да тощие кустарники, недостойные назваться даже деревцом. И неужели там живут люди? Нет… А живут белые медведи, моржи, тюлени…»