Руины (ЛП) - Тоул Саманта

Рич смотрит на Эмилио, который кивает.

Рич застегивает наручники на поясе.

— Хорошо, — говорит он. — Но нам пора идти.

Зевс поворачивается ко мне и берет мое лицо в свои руки.

— Люблю тебя, и я скоро буду дома, — говорит он мне. — Скажи Джиджи... просто скажи ей, что я вернусь очень скоро.

От боли в его глазах у меня на глаза снова наворачиваются слезы. Он крепко целует меня в губы, прежде чем я успеваю разрыдаться.

Я крепко прижимаюсь к нему, не желая его отпускать. Вдыхаю его запах, словно больше никогда не увижу.

Я увижу его снова.

— Я люблю тебя, — шепчу ему в губы.

Он отстраняется от меня, оставляя меня, и выходит за дверь, проходит мимо Рича и Эмилио, которые сразу же следуют за ним, но я успеваю заметить боль в глазах Рича, прежде чем он поворачивается, чтобы уйти.

Мы с Ричем никогда не были вместе, но у него были чувства ко мне, а у меня к нему, даже если он позволил Зевсу так легко его прогнать. Но сейчас трудно заботиться о его чувствах, когда он сажает Зевса на заднее сиденье своей патрульной машины и закрывает дверь.

Мое сердце бьется в груди, как барабан.

Он вернется, Кам. Все будет хорошо.

— Мамочка, почему папа едет в машине с Уичем?

Голос Джиджи рядом со мной заставляет меня отгородиться от своих страхов и прояснить выражение лица. Я тянусь вниз и беру ее на руки. Она обхватывает меня ногами за талию, а руками - за шею.

— Папа просто помогает Ричу кое с чем.

— Папа теперь полицейский? — ее глаза загораются.

— Нет. — Я целую ее волосы. — Он просто помогает Ричу с некоторыми вопросами, вот и все. Не о чем беспокоиться.

Я смотрю, как машина отъезжает, и вижу Зевса на заднем сиденье полицейской машины. Его глаза смотрят на меня и Джиджи.

И мое сердце начинает болеть.

Закрыв входную дверь, я поворачиваюсь лицом к Джиджи, изображая яркую улыбку.

— Как насчет того, чтобы испечь печенье для папы, когда он вернется домой?

— С шоколадной крошкой? — она с надеждой улыбается.

— Как насчет двойного шоколадного печенья?

— Ура! — она взволнованно хлопает в ладоши.

— Мне просто нужно быстро позвонить бабушке Элль. Почему бы тебе не пойти и не посмотреть "Рапунцель" еще несколько минут, а потом мы можем отправится в магазин и купить ингредиенты, так как я уверена, что у папы их нет? — улыбаюсь ей.

— Хорошо, мамочка, — радостно говорит она. Она не знает, что ее отца сейчас везут в полицейский участок за нападение на папарацци. А офицер, производящий арест, - парень, с которым я когда-то спала.

Боже, какая неразбериха.

Единственная последовательная и надежная вещь в моей жизни - это маленькая девочка на моих руках. И тот факт, что, несмотря ни на что, я люблю Зевса, и всегда буду любить.

Я ставлю Джиджи на ноги, и она убегает в гостиную. Я жду, пока не услышу звуки вновь работающего телевизора, прежде чем достать из кармана джинсов сотовый и набрать номер тети Элль.

Она отвечает на втором гудке.

— Я буквально только что узнала о заявлении, поданной на Зевса, — говорит она мне, прежде чем я успеваю что-либо сказать. — Я разберусь с этим, Кам. Не волнуйся ни о чем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Спасибо, — вздыхаю я, вытирая слезы с глаз.

—Мамочка! Мы уже можем пойти в магазин? Я хочу спечь пеценье! — Джиджи зовет из гостиной.

— Минутку, дорогая, — говорю я Джиджи. — Извини, — говорю я тете Элль. — Я сказала Джиджи, что мы сделаем печенье для Зевса, когда он вернется домой. Я должна отвести ее в магазин... — Всхлип застрял у меня в горле. Я прижимаю руку ко рту.

— Все будет хорошо, Кам. Скажи это.

Я делаю глубокий вдох, сдерживая слезы.

— Все будет хорошо.

— Хорошая девочка. Теперь вы с Джиджи займитесь выпечкой печенья, а я верну Зевса домой, пока оно не остыло.

— Спасибо, — говорю я снова.

— Тебе никогда не нужно благодарить меня. В этом мире нет ничего, что я не сделала бы для тебя или нашей малышки Джиджи.

Эмоции забивают мне горло.

— Я люблю тебя, мама, — говорю я, удивляясь самой себе.

Это первый раз, когда я назвала ее так. Я не знаю, почему сделала это только сейчас. Или почему я не называла ее так всегда.

Возникает пауза.

Я не знаю, о чем она думает, и это пугает меня. В горле встает комок, и моя влажная рука крепко сжимает телефон.

— Я не должна была этого говорить? — шепчу я.

Она издает сдавленный звук. И когда она говорит, ее голос густой:

— Ты моя дочь, Кам. Ты всегда была ею. И всегда будешь. Слышать, как ты называешь меня мамой... — Еще один болезненный звук вырывается у нее.

Я никогда раньше не видела, чтобы она плакала. Она самая сильная женщина из всех, кого я знаю. Но я уверена, что сейчас она плачет или близка к этому.

Слеза скатывается по моей щеке. Я смахиваю ее.

— Я не хотела тебя расстраивать.

Она издает звук, который кажется счастливым.

— Ты не расстроила меня. Наоборот. Ты... Я просто счастлива сейчас. Я бы назвала этот день вторым самым счастливым днем в моей жизни.

— А какой был первый?

— День, когда ты переехала жить ко мне, и день, когда родилась Джиджи.

— Это два события, — говорю я.

— Это одно целое, — говорит она мне. — Я не собираюсь выбирать между моими девочками.

Я тихонько смеюсь, когда еще одна слеза скатывается по моей щеке. Я смахиваю ее.

— Давай остановимся, пока ты не довела меня до слез, и я не разрушила свою репутацию крутой задницы на станции. Позволь мне вытащить Зевса из неприятностей, в которые он ввязался.

— Хорошо, — шепчу я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мы вешаем трубку, и я засовываю мобильник обратно в карман джинсов. Я вытираю лицо руками, делаю глубокий и размеренный вдох, возвращаюсь в режим мамочки и прохожу в гостиную, где на диване лежит моя девочка, подпевая Рапунцель.

— Хорошо, малышка Джиджи. — Я хлопаю в ладоши, привлекая ее внимание. — Пойдем в магазин, а потом мы сможем заняться выпечкой.