Руины (ЛП) - Тоул Саманта

Мое сердце. Мою невинность. Да. Он определенно взял некоторые мои вещи и никогда их не возвращал.

— Не то, чтобы брал что-то. Мы просто разошлись во мнениях.

Зевс подходит ко мне сзади, дотрагивается своей большой рукой до моего плеча, а другой рукой прижимает к себе крошечное личико Джиджи.

— Мама и папа немного рассердились друг на друга, и мы были громкими. Нам очень жаль.

— Вы уже извинились друг перед другом? Потому что мисс Мейпл говорит, что мы должны просить прощения, когда кричим длуг на длуга.

Рука Зевса на моем плече скользит вверх к моей голове, и он прижимается губами к моим волосам.

— Прости меня, Голубка. Я не должен был терять самообладание.

Я перевожу взгляд на него.

— Мне тоже жаль.

— Теперь вы можете быть лучшими друзьями, — говорит Джиджи, как будто она ведет церемонию, заставляя меня улыбнуться.

— Но ты мой лучший друг, — говорю я ей, притворно хмурясь.

— Не говори глупостей. Ты моя мамочка. Ты не можешь быть моей лучшей подлугой. — Она хихикает, и мое сердце снова наполняется теплом.

— Привет, малышка Джиджи. — Тетя Элли подходит и забирает ее из моих рук, унося ее на своих. — Хочешь помочь мне приготовить завтрак? Я тут подумала... вафли с беконом.

— И кленовый силоп?

— И кленовый сироп, — соглашается тетя Эллли.

— Ты лучшая, бабушка Элли. Мы можем приготовить вафли с беконом для мамы и папы.

— Конечно, малышка Джиджи.

Я смотрю, как они уходят в дом. Оставляя входную дверь открытой для нас.

Зевс поворачивает меня лицом к себе. Я смотрю ему в глаза.

— Мне жаль, — говорит он снова. — Я мудак.

— Да, так и есть, — соглашаюсь я. — Но и я ничем не лучше.

— Нет. — Он качает головой. — Тебе просто больно и страшно, а я плохо с этим справился. Я снова облажался.

Слезы наполняют мои глаза. Он берет в ладони мое лицо.

— Но я все исправлю, Голубка. Чего бы мне это ни стоило. Кого бы мне ни пришлось уничтожить. Я сделаю все необходимое, чтобы это исчезло.

Глава 32

Но этого не проходит.

Не то чтобы Зевс не пытался. Потому что он пытался. Маяк удалил статью на следующий же день после того, как Зевс пригрозил подать в суд. Но это бесполезно, потому что эта история расползлась по другим сайтам со сплетнями, по всем возможным, которые известны человечеству.

Он попросил своего публициста опубликовать заявление в его социальных сетях, изложив факты, но умолчав о причастности Марселя. Мне неприятно, что этот мудак легко отделался, но Зевс заверил меня, что так не будет. Он также не может публично возложить вину на Марселя за то, что тот скрывал дочь от Зевса, не без того, чтобы не устроить драку. А тот факт, что он заключил контракт с Марселем на бой с Димитровым, еще больше все усложняет. Итак, заявление было опубликовано, в нем говорилось, что смягчающие обстоятельства сыграли свою роль в том, что Зевс не знал о своей дочери до недавнего времени, но что я ни в коем случае не виновата. И что я не стриптизерша. Но прессе это было неинтересно. Несколько небольших спортивных изданий опубликовали его заявление, но оно не было сочным с точки зрения того, что хотели СМИ, поэтому оно не попало в громкие заголовки и просто попало в остальную кучу мусора.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

То, что я стриптизерша и ужасная мать, гораздо сочнее.

Зевс считает, что это все его вина. Он думает, что, если он не защитил меня от этого или не смог исправить ситуацию, это каким-то образом делает его неудачником.

Я говорила ему, что он не может защитить меня от всего.

Люди могут считать, что он бог. Но это не так. Он человек. Он истекает кровью, как и все мы.

Но он не привык проигрывать битву. Так что это было тяжело для него. И для меня тоже.

Я начала задумываться, не было ли это каким-то предзнаменованием. Мы только воссоединились, и тут такое.

Но Зевс быстро прогнал эту мысль из моей головы.

И естественно, в город приехала пресса. Фотографы следили за мной, когда я отводила Джиджи в детский сад. Единственное, что положительно сказывается на тебе, когда ты работаешь в участке, это то, что они заботятся о своих. Независимо от того, считают они тебя стриптизершей или нет. Может, я и не ношу значок, но, когда ты работаешь с ними, ты не хуже офицера.

Итак, правоохранительные органы Порт-Вашингтона ясно дали понять прессе, что им здесь не рады.

Прошло уже больше недели, и пресса, похоже, потеряла интерес, что является хорошей новостью для меня.

Но, к сожалению, другие мамы в детском саду не теряют интереса, и я по-прежнему остаюсь главной сенсацией. Я не знаю, потому ли это, что я с Зевсом. Или из-за того, что они думают, что я стриптизерша. Или они думают, что я намеренно скрывала дочь от Зевса. Или по всем трем причинам. В любом случае, мое терпение кончается.

Пока никто не сказал мне ничего прямо, но я замечаю пристальные и неодобрительные взгляды от мам, а также косые взгляды от некоторых пап, и я слышу шепот обо мне, когда они думают, что я не слушаю.

Зевс хотел пойти со мной в школу, чтобы я не была одна, но я сказала ему "нет". Мне и так достается, когда я сама. Представляете, как на меня будут смотреть, если он будет рядом?

Я просто не хочу, чтобы на Джиджи обращали лишнее внимание.

У нее все хорошо. Конечно, она спросила, почему люди хотят нас фотографировать. И я просто сказал ей, что это потому, что папа - знаменитый боксер, и ее это удовлетворило. Она даже начала махать фотографам, и я не стала ее останавливать.

Я поговорила с ее воспитательницей, когда эта история только появилась. Это был не самый приятный разговор, но я хотела, чтобы она была в курсе. Она была великолепна. И, судя по всему, она большая поклонница бокса. То есть, большая поклонница Зевса. Вставьте сюда закатывание глаз.

И у нас не было никаких проблем до вчерашнего дня. Ну, это была не столько проблема. Скорее вопрос, когда я пристегнула Джиджи в ее автокресле и направилась домой.

— Мамочка, кто такая стлиптизерша?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне пришлось остановить себя, чтобы не нажать на тормоза. И не разрыдаться.

Я взяла себя в руки и продолжила вести машину.

— Где ты услышала это слово, детка? — спросила я ее.