За день до послезавтра - Сергей Анисимов

Она укусила себя за трясущуюся губу, подбирая слово. Судя по всему, тысячи людей, наблюдающие «прямой эфир», застыли в этот момент в ожидании.

— С беззастенчивостью, вообще присущей выходцам из кормушек КГБ! И премьера это тоже бы устроило. Но его устроит вообще любое развитие ситуации: я не удивлюсь, если потом выяснится, что все это с самого начала и было спланировано как одна большая провокация. Но ведь всем же ясно, что произошло на самом деле! Всем, даже самым тупым!!!

Последние слова были произнесены Валерией Ильиничной с настоящим надрывом, с болью в голосе. Она не собиралась играть голосовыми связками и лицом: она действительно говорила именно то, что думает, и это ощущалось отлично.

— Давно пора признать, что Россия потеряла право владеть сложной, смертоносной техникой. Ну не дают дикарю в руки атомную бомбу! Не дают! Дубины ему для обороны вполне достаточно — и пусть ее носит, если она так утверждает его мужское достоинство! Но этот дикарь не может плавать на подводной лодке, на которой стоит атомный реактор, которая несет атомные ракеты, атомные торпеды и бог знает что еще страшное! Пьяный матрос нажимает не ту кнопку, и все — половина Европы проваливается сквозь землю! Прямо вниз проваливается, представьте себе!.. И хорошо еще, что этого не случилось, что все закончилось достаточно небольшим количеством жертв!

— Вы хотите сказать, что то, что «Саратов» погиб — это хорошо?

Это были первые слова, которые ведущий сумел произнести после вводных фраз в начале передачи. Правозащитницу они подбросили как электрический разряд.

— Я скорблю о каждом о них! Я плачу о каждом вместе с их матерями! Но при этом я должна, вынуждена сказать: да, то, что «Саратова» не стало, — это хорошо! Это хорошо для всех нас! Это пусть немного, но уже уменьшило угрозу миру. Ту угрозу, которую каждый день несут в себе наши ржавые, текущие по швам подводные лодки, которые горе-адмиралы буквально силой выпихивают в море, чтобы…

— Уважаемые телезрители…

Камера отодвинула экзальтированное жабье лицо на периферию картинки. Ведущий передачу журналист на мгновение закрыл глаза; стало видно, как на его скулах набухли два тугих желвака.

— Мы с вами выслушали мнение нашей гостьи. Я не… я полагаю…

Жаба в человеческом обличье продолжала декламировать, но ее было плохо слышно.

— Знаете, — сказал ведущий после паузы, — сейчас я сделаю что-то такое, что пойдет вразрез с принципами толерантности, свободы слова…

В углу экрана Новодворская перешла на крик, но он шел как-то фоном, не мешая слышать тихие, почти шипящие слова журналиста. Как-то это просто было сделано, за секунду: понимающие в звукооператорской работе люди наверняка знают как, но все остальные видят только результат.

— Я считаю, что на этом наша передача должна быть окончена. Я не знаю, что… Я ее просто останавливаю. Что? Да, время осталось. Я объявляю минуту молчания в память о погибших на борту «Саратова» моряках…

Журналист начал срывать с себя микрофон, и в последнюю секунду перед тем, как на экране появилась «слепая» заставка, миллионы оцепеневших перед экранами людей услышали его шипящий, напряженный голос, перебивающий приглушенные крики правозащитницы в метре справа:

— И ты тоже замолчи…

Двухминутный ролик конца оборванной передачи был выложен в Сеть через полтора часа после ее окончания. На нем было явственно слышно, что замкнувшая «злободневный политический комментарий» фраза мгновенно ставшего известным журналиста звучала как «И ты тоже замолчи, сука». Однако тембр искаженного голоса менялся на последнем слове довольно заметно, и концу второго часа обсуждения (с общим числом комментариев перевалившим за полтысячи) большинство его участников согласились с тем, что это фальшивка. Судя по всему, кто-то просто врезал в оригинальную запись более-менее напрашивающееся слово.

Ролик мелькнул на «Ю-Тьюбе», но ни здесь, ни в нескольких других международных системах распространения видеофайлов он не привлек сколько-нибудь значительного внимания посетителей. Прежде всего никого, разумеется, не волновало, обозвали на самом деле жуткую тетку сукой в прямом эфире или нет. Из России сейчас шли десятки неоткомментированных, не переведенных на английский язык роликов, сотни новостных абзацев. Исходящие из русских доменов блоги нескольких популярных систем и отдельные персональные сетевые страницы качали во всемирную Сеть тысячи и тысячи слов. Разнящиеся как в деталях, так и в принципе, они показывали главное: восприятие произошедшего в самой России и на территории бывшего Советского Союза было весьма неоднозначным.

В Европе, в мире все было ясным. Утонула еще одна русская подводная лодка. Просто еще одна. Атомная, что было опасным. Способная нести атомное оружие и скорее всего его несшая, что было опасным чрезвычайно. Первые упоминания о том, что затонувшая русская подлодка может стать источником атомных боеголовок для террористов любого рода, были «выражением частного мнения». Конечно. Но довольно скоро появилось и первое официальное заявление, коснувшееся этой конкретной темы. Оно исходило из британского кабинета и чуть позже было поддержано несколькими другими. Уже не просто «выражающими озабоченность относительно дальнейшей судьбы расщепляющихся материалов, находящихся на борту затонувшей в Баренцевом море подводной лодки», а требующих от России «незамедлительно пресечь порочную практику». Практику, раз за разом наиболее трагичным, разумеется, для них самих образом компрометирующую сложившуюся систему контроля за нераспространением ядерного оружия и радиоактивных материалов в целом. На этом фоне несколько продемонстрированных Си-эн-эн и Евровидением «блиц-опросов» тех же частных мнений обывателей западных стран в отношении горячей новости выглядели просто глупо. Возможно, что бессмысленные замечания каких-то случайных прохожих о том, что русским нужно запретить иметь подводные лодки, пришлись бы к месту в другом случае: таковых за последний день было много. Но здесь они были поданы фоном к новостям, имевшим скорее трагически-сочувствующий, чем обличающий тон, и оказались «не в лад». Впрочем, эту ошибку редакции не повторили. Во всех последующих видеоэпизодах результаты опросов населения цивилизованных стран о той реакции их правительств на произошедшее, которую они одобрили бы, выдавались уже в обезличенном виде. Как доли процента в столбике «полагаю необходимым предпринять еще более решительные меры» или просевшем «считаю возможным ограничиться политическими заявлениями и/или экономическими санкциями», как пикселы в соответствующем ломте секторной диаграммы. Проекция же русского общественного мнения оказывалась весьма смазанной, и это само по себе явилось фактором, подогревающим стремление в жизни не державших в руках оружия и страдающих избыточной массой тела «ястребов на выходные» требовать от своих правительств принятия жестких мер. Все знали, что русские ни в грош не ставят мировую экологию, мировую безопасность, что их подводные лодки и ядерные ракеты — прямой вызов для хрупкого мира на тонком слое поверх земной коры. Случившееся было бы просто «еще раз», не продемонстрируй десятки аналитических программ то, что весьма заметная доля русских посмела обвинить в произошедшем не себя, а кого-то другого. Этого им прощать не собирались.

К 9 часам пополудни по «восточному стандартному времени», используемому сеткой вещания Си-эн-эн, в эфире впервые прозвучала вводная нового типа. Или та же, но на новом уровне. Это было облеченное в приличествующие случаю выражения заявление известного политического прогнозиста. Оно, в частности, содержало слова о том, что правительства США и Великобритании могли бы проявить и большее внимание к мнению своих избирателей. Формулировки звучали довольно обтекаемо, и не каждый зритель понял на первой же минуте комментария, а что же, собственно, имеется в виду.

— Мы живем в государстве, являющемся признанным примером строгого следования демократическим принципам. Нет большей свободы, чем свобода выражения своих мыслей. За четкое понимание этого простейшего, но такого важного факта была заплачена высокая цена. Мы платим эту цену до сих пор, и мы готовы платить ее и дальше — именно это отличает нас от других. И менять это бесценное моральное отличие на сиюминутное удобство, на выгоду сегодняшнего дня — это недопустимо.

Политический прогнозист был седым, благородным человеком. Говоря, он кивал через каждые несколько слогов, и в унисон ему начала кивать ведущая передачу журналистка: немолодая, но на редкость красивая, чернокожая, с тем оттенком желтизны, который встречается у жителей Полинезии.

— Я позволю себе процитировать слова человека, разумность которого стало хорошим тоном ставить под сомнение. Ведущие себя таким образом люди полагают, что это делает их едва ли не аристократами. Однако послушайте и постарайтесь понять, что именно я имею в виду, приводя эту цитату: «Американцы желают мира во всем мире. Мы мирная нация. Война — это самый крайний ответ на угрозу. Однако временный мир как результат отрицания угрозы, игнорирования ее может быть только прелюдией к более широкомасштабной войне, к большему ужасу. Америка встретит надвигающуюся угрозу рано — еще до того, как доступные нам формы ответа станут ограниченными и отчаянными. Демонстрируя нашу уверенность сегодня, мы строим мирное будущее».