Мефистофель. История одной карьеры - Клаус Манн

– И чего им всем от меня надо? Почему меня преследуют? Почему все так жестоки? Я ведь всего-навсего самый обыкновенный актер!

* * *

Все персонажи этой книги представляют собой типы, а не портреты.

K.M.

Послесловие

Счастье это или несчастье – быть сыном великого человека? В детстве Клаус не сомневался, что ему выпала самая завидная участь – иметь отцом Томаса Манна, знаменитого на весь мир писателя, который был для него, как и для пяти его сестер и братьев, просто добрым и мудрым волшебником. Однако на исходе своей недолгой жизни Манн-младший признавался, что «быть сыном гения нелегко».

Невыгоды своего положения он ощутил довольно рано, когда девятнадцатилетним юношей выступил в 1925 году со сборником рассказов, отважившись, таким образом, избрать поприще, на котором блистал его увенчанный лаврами отец. Клаус Манн был очень талантлив, образован, тонок, умен, он обладал редким даром писать ненатужно, легко; даже самые смутные и неуловимые чувства и мысли под его пером как бы сами собой принимали изящно-чеканные словесные формы. Но человеку редкого дарования, ему суждено было стать писателем на редкость трудной судьбы. Критика встретила его дебют крайне недоброжелательно. Подозрительно-насмешливый тон («Сынок», «Протеже» и т. д.), установившийся в ней с самого начала, сопровождал Клауса Манна долгие годы. Его романы, пьесы, репортажи, новеллы имели, правда, успех, но успех этот почти всегда омрачало досадное улюлюканье и зубоскальство критики. Известный художник Теодор Гейне поместил как-то в одном из журналов карикатуру: коварно ухмыляющийся Клаус Манн говорит своему опешившему отцу: «Считается, что у гениальных родителей не бывает гениальных детей. Если это правда, папа, то ты не гений!» «Весь мир говорит о Клаусе Манне, сыне Томаса Манна, кто же такой, наконец, этот Томас Манн?» – съехидничал однажды в печати молодой и насмешливый Б. Б. – Берт Брехт. И это были еще самые невинные шутки.

«Великий ироник» Томас Манн учил сына иронически относиться к насмешкам. Духовный стоицизм, веру в собственные творческие возможности поддерживал в нем добрейший Стефан Цвейг. Но выполнить эти заветы было не просто. По молодости лет, стремясь во что бы то ни стало не походить на отца, Клаус Манн отдал немалую дань декадансу и мистике, увлекался Новалисом, Бодлером, Эдгаром По. В двадцатые годы он слыл утонченным эстетом, неистовым поборником отрешенных от жизни духовных игр. Тысяча девятьсот тридцать третий год, ставший роковым в истории Германии – в этот год к власти пришли фашисты, – многое изменил в судьбе Клауса Манна. Не раздумывая и не медля, он покинул родную страну, чтобы вернуться в нее весной сорок пятого года солдатом одной из союзнических армий. Годы эмиграции стали годами духовного прозрения писателя. В эти годы энергия и талант Клауса Манна обрели решимость и твердость и в полной мере раскрылись в антифашистской борьбе, в которой писатель принимал самое деятельное участие. Он издает журнал «Собрание» (1933–1935), явившийся трибуной многих видных писателей-эмигрантов, выступает со статьями и рецензиями, принимает участие в дискуссиях и антифашистских митингах, присутствует по приглашению Союза советских писателей на его первом съезде, произносит гневную обвинительную речь против фашизма на конгрессе в защиту культуры в Париже и постоянно работает над своими новыми произведениями.

В годы эмиграции к Клаусу Манну-художнику приходит зрелость, За сравнительно короткое время он создает четыре романа (всего им написано шесть). Один из них, «Патетическая симфония» (1935), интересен и важен для нас тем, что посвящен жизни Чайковского, одного из любимейших композиторов Клауса Манна, само обращение которого к русской культуре носило в то время подчеркнуто антифашистский характер. Два других романа – «Бегство на север» (1934) и «Вулкан» (1939) – рисуют картину мытарств и борьбы немецких беженцев тридцать третьего года. Вместе с наиболее известным романом Клауса Манна «Мефистофель» (1936) эти произведения справедливо считаются весомым вкладом семейства Маннов в антифашистскую немецкую литературу.

Клаус Манн не был коммунистом, но он прекрасно сознавал, что победить фашизм можно, только опираясь на Советский Союз. О своем непростом пути познания этой исторической истины, о своем духовном движении от эстетского индивидуализма к идее содружества наций в борьбе с общим врагом и одновременно о путях развития немецкой и европейской литературы XX века Клаус Манн поведал в книге воспоминаний «Поворотный пункт» (1944), которая, безусловно, принадлежит к числу лучших мемуарных книг в немецкой литературе текущего столетия – наряду с «Обзором эпохи» Генриха Манна и «Вчерашним днем» Стефана Цвейга.

Портретные зарисовки, носящие характер воспоминаний и автобиографии, особенно удавались Клаусу Манну. Он был неважный фантаст и, может быть, неблестящий конструктор сюжета, но пережитое и увиденное им лично умел передать с яркой наглядностью и достоверностью, доступной только большим мастерам. Клаусу Манну была совершенно чужда «объективирующая» манера повествования, все его наблюдения в романах основаны на глубоко личном опыте. Все или почти все его персонажи написаны с натуры.

В конце романа «Мефистофель» автор уверяет читателя, что изображенные им персонажи – типы, а не портреты. И это, конечно, верно. Клаус Манн хоть и писал с натуры, но не был натуралистом. Герои «Мефистофеля» дают представление об образе жизни и образе мысли определенных социальных слоев и групп, они воплощают некоторые ведущие тенденции в общественной жизни Германии после фашистского переворота. Но в то же время они несут на себе явные признаки портретного сходства с довольно известными лицами – настолько явные, что судебные инстанции ФРГ на основании жалобы популярного немецкого актера и режиссера Густава Грюндгенса, узнавшего себя в главном герое «Мефистофеля» Хендрике Хефгене, потребовали запрещения романа. Впрочем, у боннских властей, чуть ли не открыто покровительствующих неонацистам, были и иные, политические резоны запретить этот роман.

Своеобразное пристрастие К. Манна к «натуре» сказалось и в его «Мефистофеле». Дело в том, что не только Хефгену, но почти каждому персонажу этого романа приданы те или иные черты реально существовавших или здравствующих и поныне лиц.

Сам Густав Грюндгенс, «человек с талантом и без характера», привлек внимание писателя, по его собственным словам, «вовсе не потому, что был хуже других (среди именитых господ «третьего рейха» были типы и похлестче), просто, – пишет К. Манн, – я хорошо знал Грюндгенса, и его метаморфоза, его предательство показались мне настолько невероятными, фантастически неслыханными, что прямо просились в роман». Густав Грюндгенс был некоторое время мужем сестры Клауса Манна Эрики, и писатель часто виделся с ним в конце двадцатых годов, когда прославленный артист кокетничал своей напускной революционностью и распинался в любви к рабочему классу.

В романе не трудно установить по крайней мере дюжину других соответствий. Укажем только на наиболее любопытные из них.

За Оскаром Кроге скрывается довольно известный режиссер, руководитель Гамбургского Художественного театра двадцатых годов Эрих Цигель. Профессор, – это, без сомнения, знаменитый Макс Рейнхард, «папа» немецкой режиссуры XX века; его место в истории немецкого театра примерно соответствует месту Станиславского в истории театра русского. Дора Мартин в романе, по-видимому, совмещает черты двух знаменитых немецких актрис – Элизабет Бергнер и Терезы Гизе, с которой К. Манн был очень дружен и которой посвятил «Мефистофеля».

Занятное происшествие с заведующим постановочной частью Кацем, который оказался автором нашумевшей пьесы «Вина», поставленной под неразгаданным псевдонимом, произошло на самом деле с Теодором Таггером, возглавлявшим берлинский «Ренессанс-театр»: в 1928 году он, укрывшись под псевдонимом Фердинанд Брукнер, анонимно предложил свою льесу «Преступники» нескольким театрам, пьеса была принята и имела триумфальный успех, положив начало карьере одного из наиболее значительных немецких драматургов века.

«Придворному» поэту и драматургу Цезарю фон Муку соответствует Ганс Иост, скандально известный писатель, начинавший свой путь как экспрессионист, а закончивший его как фашистский преступник.

Беньямин Пельц – это Готфрид Бенн, единственный крупный писатель, попавшийся – хоть и ненадолго – на удочку трескучей нацистской демагогии, поверивший, что Гитлер принесет Германии «духовное возрождение». Когда в 1933 году до эмигрантов дошли слухи о верноподданнических действиях Бенна, искавшего расположения литературных заправил рейха, Клаус Манн через «Собрание» сразу же обратился к нему с открытым письмом, напоминая о гражданском долге писателя в «катастрофическую» эпоху. Бенн использовал это письмо в качестве мишени для нападок на литераторов-эмигрантов в своей печально известной речи по радио 11 мая 1933 года, от которой впоследствие отрекался, признавая, что в позиции Клауса Манна было больше «мудрости и прозорливости».