Осколок солнца. Повесть - Владимир Немцов

Совершенно случайно он узнал, что некая аспирантка должна отправиться на интересующую его испытательную станцию. Он также знал, что аспирантка разработала новую методику измерений, но еще не опубликовала ее. По некоторым отрывочным данным, — откуда он их получил, непонятно, — можно было догадаться, что речь идет об усталости фотоэлектрического слоя. Значит, надо достать образец такого слоя и узнать кое-какие цифры. Предположим, проценты кислотности. Тогда будет все в порядке. Преданные своему руководителю мальчики из лаборатории легко воспроизведут метод аспирантки, и его описание может украсить докторскую диссертацию…

Лида широко открытыми глазами смотрела на Курбатова. Это о ней идет разговор. Но она никак не могла понять, откуда тот предприимчивый человек узнал о ее методике, о цифрах. Считая работу незаконченной, она никому, кроме Курбатова, о ней не говорила. Это она твердо помнит. Тем более никто не мог знать о частностях вроде процента кислотности.

— Противно говорить об этом человеке, — продолжал Курбатов. — Но его уважали, пресмыкались перед ним, особенно родственники. Сколько их было у него, можно счет потерять. Но он всех помнил, двоюродных и троюродных. Не думайте, что он устраивал всех в лабораторию, которой руководил. Зачем? Он делал это через школьных товарищей, которые ходят в начальниках, через людей, ему обязанных. Шито-крыто, никакой семейственности. Вспомнив, что в управлении работает молодой инженер Чибисов, который приходится ему шурином или кем-то еще, будущий доктор наук пришел к нему и спросил, не знает ли он ту аспирантку, что собиралась лететь на испытательную станцию. «Как же не знать!» — отвечает Чибисов. «Великолепно. Тогда я по-родственному попрошу тебя об этом пустяковом одолжении…»

Нервно перебирая бумаги, Курбатов поискал нужные ему записи и, пользуясь ими, рассказал, как Чибисов сначала предложил запросить официально отчет о работе аспирантки, потом одумался и признался, что это не годится: во-первых, можно вызвать подозрение руководителя лаборатории, а во-вторых, готовый отчет аспирантка может опубликовать раньше, чем состоится защита докторской диссертации. Что же касается получения образца фотоэлектрического слоя, то здесь тоже возникли затруднения. Сам Чибисов не может приказывать руководителю лаборатории, а начальник отдела не подпишет письмо с просьбой выслать образец.

— Будь Чибисов поумнее, он бы нашел вполне приличный способ, как обойти и своего начальника и меня. Но он не хотел никаких документов. Все должно быть сделано чужими руками. Ему и в голову не приходило отказать в помощи своему близкому родственнику, — ведь это муж сестры! А кому он обязан, что сидит в кресле заместителя начальника отдела? Кто за него старался? Конечно, он, муж сестры. — Павел Иванович оглядел слушателей и с горечью добавил: — Так завязался узелок, а от него потянулась длинная, шершавая нитка. Конец ее оказался у нас на испытательной станции.

Шаг за шагом прослеживая весь ход событий, Курбатов словно двигался вдоль этой нити и рассказал, как после Чибисова на диссертанта работал Кучинский, а потом и Нюра Мингалева.

— Какой он к чорту диссертант! — опять не выдержал Багрецов. — Диверсант!

— Пожалуй, правильно, — согласился Курбатов. — Это диверсия против науки, против чести и совести советского человека. Вы подумайте, сколько горя принес этот грязный честолюбец всем, кто был связан с ним одной ниткой! Иные уже получили по заслугам — я говорю о Чибисове, исключенном из партии, и о Кучинском, у которого уж нет комсомольского билета. Но есть и другие честные люди, попавшие в беду. Прежде всего это Нюра Мингалева. Ее нельзя оправдывать целиком, но многого она не понимала. Это урок на всю жизнь.

Нюра закрыла рот платком, впилась в него зубами, чтобы не разрыдаться. Маша успокаивающе поглаживала ее по спине, что-то нашептывала, но та ничего не слышала. Как сквозь пуховые подушки, глухо доходили до нее слова Павла Ивановича:

— Будущий доктор наук — ловкий спекулянт от науки; Чибисов стремился отплатить этому спекулянту услугой за услугу; Кучинский в своих грязных поступках руководился стремлением устроиться на тепленьком местечке в Москве. А Нюра? Все это было далеко от нее. Мне ничего не известно, но, вероятно, здесь сыграли свою роль другие, как я думаю, чистые, благородные чувства. Но таким путем счастья не добьешься…

Павел Иванович не хитрил. Ему и в самом деле ничего не было известно. Он предполагал, что Нюра была увлечена Кучинским, хотя Лидия Николаевна и Багрецов упорно отрицали это. Сама Нюра поняла намек Павла Ивановича иначе. Значит, ему известно, ради кого она позабыла совесть. Теперь все кончено.

Она рванулась к двери. Маша, желая удержать ее, случайно уцепилась за бусы. Нитка лопнула, и бусины, как горох, рассыпались по полу. Все сделали вид, что не заметили этого маленького происшествия, и Курбатов продолжал рассказывать. Нюра, устыдившись своей несдержанности, снова села на место.

Багрецов видел, как бусины разбежались по полу, и ему подумалось, что темные поступки людей, связанных грязной историей, вот так же, как эти бусы, были нанизаны на тонкую гнилую нитку лжи и обмана. Начал один, а потом пошло, пошло… Но стоило только Маше случайно дернуть за нитку, и все посыпалось. Маша увидела свою подругу с чужой тетрадью, не смогла утаить этого от Лиды, ибо знала, что поступок Нюры бесчестен и промолчать о нем нельзя.

— Честность — благороднейшая черта советского человека, — говорил между тем Павел Иванович. — Вот почему вся эта история выплыла наружу. Письмо отца Кучинского, — а он не мог скрыть ошибки сына, — подсказало нам, где искать основного виновника. Правда, будущий доктор наук сумел выйти сухим из воды.

Лида побледнела от гнева.

— Не может быть! И я никогда не поверю. Все началось с него. Ему нужны были материалы, и пострадали Чибисов, Кучинский, Нюра и каждый из нас, — ведь мы некоторое время подозревали друг друга. Разве это не мучение?!

Курбатов мягко остановил ее.

— Согласен, Лидия Николаевна, всем тяжело пришлось, особенно Багрецову. Но я думаю сейчас об отце Кучинского. Поступок сына уложил его в постель. Петру Даниловичу стало известно, что жена скрыла от него, кому был прислан образец плиты, он разобрался в ее лжи, ставшей чуть ли не системой воспитания сына, и попросил, чтобы жену не пускали к нему в больницу…

Курбатов взял со стола злополучный осколок плиты.

— У каждого знаменитого брильянта есть своя история. Кровь, слезы, обман, подкупы, — он подкинул осколок на руке. — Это не брильянт, а ничтожный кусок пластмассы. И время сейчас другое, и цена не брильянтовая, но потребовался он нечестному человеку. А отсюда и горе. Так почему же человек этот, которого зовут Литовцевым, остался в стороне? Почему не в ответе перед честными людьми?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});