Россия и последние войны ХХ века - Ксения Мяло

Поскольку Костенко подозревался в том, что он занимался нелегальным рынком вооружений, и при этом речь шла об очень высоком уровне его связей в Москве, возможные неприятные разоблачения были предотвращены устранением Костенко. Напротив, все грехи последнего - в той мере, в какой о них, конечно, можно говорить без материалов так и не состоявшегося судебного расследования - пали на Приднестровье. Поползла грязная сплетня о здешней оружейной мафии, а затем генерал Лебедь пошел в открытую атаку на руководство ПМР, щедро раздавая охочей до скандалов прессе интервью на тему о чудовищной коррупции, будто бы до мозга костей разъевшей "мафиозную республику".

Вряд ли нужно долго распространяться на тему о том, как подрывала позиции республики эта целенаправленная кампания по ее дискредитации: будучи непризнанной, она в несравненно большей степени, чем государства, обладающие официальным статусом, зависела от благоприятного или неблагоприятного общественного мнения о ней. А в какой мере даже и "признанные" зависят от такого мнения, прекрасно показал пример Ирака, Югославии - теперь вот и самой России. Собственно, управляемая кампания Лебедя по разоблачению "приднестровской коррупции" была явлением того же рода. Корни ее лежали не в области нравственности, а в сфере московской и международной параполитики, в свою очередь тесно связанной с геополитическими интересами ведущих мировых игроков.

Все большее подтверждение получала информация, полученная от одного из офицеров Министерства национальной безопасности Молдовы, согласно которой Лебедю отводилась роль "тарана в сбросе правительства ПМР" ("День", № 38, 1993 год). А час окончательного презрения наступил в октябре 1993 года, когда командарм пошел ва-банк и, пользуясь сложившейся политической ситуацией, с целями, относительно которых вряд ли можно иметь сомнения, выступил с заявлением об участии граждан Приднестровской Молдавской Республики и военнослужащих батальона "Днестр" в качестве "наемников" в защите здания Верховного Совета Российской Федерации. Генерал, как рассказывали мне в Кишиневе, при просмотре видеозаписей не брезговал самолично обводить карандашом на стоп-кадрах лица "виновных".

Однако не исключено, что игра генерала была еще более "черной", и об этом довольно подробно пишет в своей книге "Дубоссары: 1989-1992 гг." (Тирасполь, 2000 год) В. Дюкарев, опираясь при этом на информацию, прозвучавшую на сессии Верховного Совета ПМР, депутатом которого Лебедь был еще совсем недавно триумфально избран. Очевидцы событий у Останкинского телецентра говорили, что подразделения, штурмовавшие его под приднестровскими флагами, отличались выправкой и слаженностью действий, которыми могут похвастать даже не все военные. И уж тем более не отличались лишь начинавшие складываться в регулярную армию приднестровцы. Кроме того, вылететь последние могли только на самолетах 14-й армии, но для этого требовалось запрашивать воздушный коридор у Украины и России, что мог сделать исключительно сам командарм. Напрашивался зловещий вывод, но раньше, чем он был озвучен, генерал поднял руки вверх и со словами: "Сдаюсь! Вы меня переиграли! Честь имею!" - покинул зал.

Кроме того, Лебедь еще раз попытался использовать ситуацию для того, чтобы свести счеты с обретшими новое место жительства в Приднестровье бывшими сотрудниками рижского ОМОНа. Именно А.И. Лебедем были раскрыты для "широкой общественности", а конкретнее - для латвийских спецслужб и пристрастных, антиприднестровски настроенных СМИ псевдонимы В. Шевцова (Антюфеева) и Н. Матвеева (Гончаренко). Особую пикантность ситуации придавало то, что предварительно они были "раскрыты" самим Шевцовым в личной доверительной беседе с Лебедем. В начале 1995 года МВД и МНБ Республики Молдова совместно со спецслужбами Латвийской Республики была разработана спецоперация по захвату и вывозу Матвеева и Шевцова в Латвию. Подобное уже было проделано в ноябре 1991 года: несколько сотрудников рижского ОМОНа, при содействии полиции Молдовы были вывезены из Тирасполя в Латвию, где их заключили в тюрьму и, по слухам, пытали. Нечто подобное готовилось снова.

Для координации операции в первой декаде января 1995 года в Кишинев спецрейсом из Риги прилетел министр внутренних дел Латвии Адамсонс с сотрудниками своего спецподразделения, и вслед за ним прибыл руководитель этого подразделения Раймондс Рожкалис. Дело, однако, кончилось мыльным пузырем - не в последнюю очередь благодаря оперативным действиям руководства ПМР, сумевшего опередить ход событий. 10 февраля 1995 года президент Игорь Смирнов направил информационное письмо Филиппу Хану, главе миссии ОБСЕ в Молдове, в котором говорилось, в частности: "...Спецподразделению МВД Молдовы, подготовленному к осуществлению этой операции, дано распоряжение в случае провала операции по захвату ликвидировать Шевцова и Матвеева". Дело грозило резким обострением ситуации в регионе, и подготовленную операцию свернули.

Что же до доносов командарма осенью 1993 года, то они сыграли колоссальную роль в переходе российского руководства к политике экономических санкций по отношению к Приднестровью, что резко понизило и без того не слишком высокий жизненный уровень населению. Было очевидно, что ставка откровенно делалась на "восстание масс". Когда же в марте 1995 года приднестровская делегация выехала в Москву в надежде добиться ослабления блокады, комендант Бергман тут же обрушил на столицу новый шквал сигналов о будто бы направляющихся в нее все тех же "ужасных боевиках" с целью сорвать 3-й Конгресс русских общин, где ожидалось выступление Лебедя. Кроме того, генерал уже совершенно открыто поддерживал немногочисленных, но очень активных сторонников перевода молдавского языка на латиницу и в ПМР. Было ясно, что вмешательство командарма в острый и отнюдь не чисто лингвистический спор о графике языка, носителем которого сам он к тому же не являлся, было откровенным вызовом и преследовало сугубо политические цели.

Еще большим вызовом было пристрастное вмешательство генерала в дело Илашку (напомню, руководителя диверсионно-террористической группы "Бужор", имевшей на своем счету немало кровавых дел). В дело это уже активно вмешались румынский Патриарх, обе палаты румынского парламента, президент и МИД Румынии. К нему было привлечено пристальное внимание Вашингтона. "Нарушение прав человека" - страшное для целых стран, не подлежащее обжалованию обвинение - нависло над Приднестровьем. Уже тогда крошечная непризнанная республика столкнулась с тем, с чем только во время чеченской кампании столкнулась Россия: с холодным равнодушием в ответ на предъявляемые, казалось бы, бесспорные свидетельства зверств террористов, с тем, что "мировое сообщество", говоря о правах человека, подразумевает всегда и везде только права тех, кого, по сугубо политическим соображениям, считает "своими". Вот и почти восемь лет спустя делегация ОБСЕ, прибывшая в Тирасполь, поспешила встретиться с отбывавшим заключение Илашку - несмотря на собственное признание последнего: "Сколько людей убил я здесь, в Тирасполе, только просто пропадали, и все - нету" ("Приднестровье", 12 мая, 1995 года). И вот этой-то заведомо крапленой картой "прав человека" в бытность свою в Приднестровье решил поиграть генерал Лебедь.

События развернулись по уже обкатанному сценарию: комендант Бергман запустил по армейскому каналу местного ТВ выступление некоего Владимира Гарбуза о якобы насильственно выбитых у него "людьми Шевцова" показаниях против Илашку. Затем последовал комментарий Лебедя: "Мы вынуждены содержать Гарбуза под охраной, так как ему угрожает месть тираспольских спецслужб. Но поскольку такое положение не может продолжаться вечно, я уже проконсультировался с представителями ОБСЕ в Молдове о передаче им (!) дела Илашку".

Разумеется, Лебедю было прекрасно известно, что в компетенцию ОБСЕ входят лишь вопросы, связанные с урегулированием конфликта. Однако представитель ОБСЕ в Молдове Ричард Ричмонский с готовностью принял протянутую руку: "она (то есть ОБСЕ - К.М.) готова взять на себя дело о возможном нарушении прав человека".

"Большой скандал" (собственные слова Лебедя) казался неизбежным, следствием же его должны были стать отставка В. Шевцова и такая полная смена руководства ПМР, которая непременно привела бы к полному же крушению республики, всесветно ославленной как "криминальная" и нарушающая "права человека". Однако ввиду бесспорной доказанности вины Илашку и опасности с его стороны разоблачений высоких властных уровней не только Молдовы, "скандал" мог пойти не по сценарию. Дело замяли.

Но никаких сомнений в том, что Лебедь знал, какие "намазанные кровью руки" (собственное выражение Илашку) он и Бергман берут под защиту, нет. Забегая несколько вперед, можно с определенными основаниями высказать предположение, что отставка Лебедя с поста секретаря Совета безопасности в 1996 году предотвратила некие еще более масштабные и разрушительные провокации по отношению к Приднестровью, на которые намекал все тот же Бергман. Последний даже успел озвучить версию о том, что взрывы в московских троллейбусах летом 1996 года "организовали люди Шевцова, чтобы дискредитировать Александра Лебедя". Тогда же Игорь Ротарь писал в "Московских новостях": "Например, выдача Шевцова и Матвеева в руки латышского правосудия - дело принципа и для руководства Молдовы, и для нового секретаря Совета безопасности России". А Вадим Дубнов в резко антиприднестровской статье "Нового времени" (№32/96) уже почти все договаривал до конца: "...Полковник Бергман не сидит сложа руки. И очень часто наезжает в Москву".