Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

21 октября Кеннеди составил для Бартлетта обзор альтернатив, которые встали перед ним в результате действий СССР на Кубе. Как и в разговоре со своим британским другом, Кеннеди выразил приверженность дипломатическому решению и признал, что США, вероятно, пожертвуют ракетами в Турции ради сохранения мира.

Президент был не единственным Кеннеди, который обдумывал свои дальнейшие шаги. В то время, когда он встречался с британским послом, его брат собрал мозговую группу в Министерстве юстиции для обсуждения путей выхода из кризиса. К вечеру был достигнут консенсус, что в качестве цены урегулирования необходимо пожертвовать ракетами в Турции. Генеральный прокурор был против обращения в ООН в качестве первого шага, поскольку он считал эту организацию «слабой и Снимающей оборонительные позиции»{53}. Но он ничего не сказал о секретном предложении. Как и брат, Роберт Кеннеди обдумывал преимущества политического решения, используя, по-видимому, своего друга Георгия Большакова для связи с Москвой.

До 21 октября Кремль ничего не знал о надвигающемся кризисе Некоторые тревожные сигналы доходили до советской разведки. В «Аквариуме» — штаб-квартипр ГРУ — четыре сообщения подтверждали, что Кеннеди не исключает военных действий в Карибском бассейне Отмечая необычную активность ВВС, ГРУ сообщало, что эскадрилья военных самолетов направляется в Пуэрто-Рико. Кроме того, значительно увеличилось число бомбардировщиков стратегических ВВС, находящихся на боевом дежурстве. Военная разведка также обнаружила, что ВМС США усилили свое присутствие в Карибском бассейне под предлогом участия в учениях под кодовым названием ORTSAC. Вероятно, активность американцев будет нарастать. Советские военные узнали что Макнамара приказал высшим офицерам находиться в пределах досягаемости, поскольку в любой момент они могли понадобиться для проведения совещаний{54}.

Эти свидетельства весьма расходились с оптимистическим сообщением Громыко. В докладе Громыко, полученным в Кремле в воскресенье 20 октября, был следующий вывод: «Военная операция США против Кубы практически невероятна». Советский министр иностранных дел, правда, был на пути в Восточную Германию из Нью-Йорка и поэтому последние дни не мог лично обсуждать развитие событий. Операция «Анадырь» подходила к завершению, а Кеннеди промолчал. Поэтому, возможно Громыко и оказался в заблуждении.

Понедельник 22 октября 1962 года: подготовка речи

Утром в понедельник кризисная группа приготовилась защищать свое решение о блокаде Кубы в качестве способа противодействия ядерной инициативе Хрущува. Утренние газеты были полны спекуляциями: «Атмосфера кризиса в столице свидетельствует о развитии событий на Кубе; возможно телевизионное обращение президента», — кричал заголовок в «Нью-Йорк таймс»{55}.

Накануне вечером Уоррен Роджерс, вашингтонский корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн», подошел к экспертам администрации Кеннеди по Латинской Америке во время пресс-конференции в баре Джорджтауна{56}. Узнав Роджерса, эксперты ретировались. Заголовок в дневной «Трибюн» гласил: «Секретные акции в столице; стратегия Куба-Берлин?»{57} В подобном утверждении была логика. Вечером в воскресенье президент Кеннеди попросил «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» не печатать материалы по Кубе. В обеих газетах было известно, что президент готовится объявить по крайней мере о карантине{58}. «Этот город — решето», — жаловался ранее Кеннеди. Тем не менее обе газеты решили попридержать свои материалы в интересах национальной безопасности{59}.

Президент пригласил руководство Конгресса на конфиденциальную беседу днем. Он намеревался использовать утреннее заседание Исполкома для репетиции обоснования своего решения. Кеннеди должен был объяснить конгрессу, почему невозможно ввести в действие всю военную мощь США против Кубы по крайней мере в данный момент. «Идея быстрого удара очень соблазнительна, — заявил Кеннеди Банди, Макнамаре, Раску, брату и остальным членам Исполкома, а в подвале крутился магнитофон, — и я держался до вчерашнего утра». Все знали, что 16 октября президент Кеннеди хотел нанести внезапный удар с воздуха. Кеннеди продолжил объяснение: «Похоже, мы будем иметь все проблемы Пёрл-Харбора, но не закончим дело».

В коротком монологе, почему он отбросил идею внезапного грома среди ясного неба для уничтожения стратегических «железок» Хрущева, Кеннеди сделал акцент на то, какую роль в его решении сыграли международные нормы поведения. Они важны для него, но не как абсолютная истина. Любое нарушение норм имеет свою цену, которую следует просчитать до принятия окончательного решения. Это он имел в виду, «говоря о проблемах Пёрл-Харбора». Если бы Кеннеди был уверен, что вторжение приведет к окончательному решению кубинского вопроса, он мог бы вынести и международное осуждение{60}. В данном случае военные соображения предопределили выбор блокады. Он хотел направить ВВС на Кубу без предупреждения, но опасался, что «шок союзников по НАТО будет роковым». Но даже при этом он мог бы пойти на риск, если бы был уверен в полном уничтожении ракет. Но разведка США продолжала обнаруживать пусковые комплексы, и, несмотря на регулярные полеты разведывательных самолетов США над Кубой, Кеннеди не был уверен, что обнаружены все ракеты. Теперь настало время для решений Хрущева. Если советский лидер не боится угрозы войны, Кеннеди может первым перейти грань. Тогда, сказал Кеннеди себе и Исполкому, «дело можно завершить только вторжением».

Глава 9. Ракетный кризис

«Может вылиться в большую войну»: Москва. 22 октября 1962 года

За несколько часов до того, как американцы включили радио- и телевизионные приемники, чтобы послушать обращение президента, Н.С.Хрущева уведомили о том, что Джон Ф. Кеннеди собирается сделать важное заявление, касающееся советской угрозы. Источники не были осведомлены о содержании обращения, но советский лидер опасался худшего. Кеннеди готовился к встрече с лидерами конгресса в Белом доме, а Хрущев собрал членов Президиума для обсуждения вероятности войны{1}.

В Кремле царило тревожное настроение. Единственный пункт повестки дня заседания гласил: «Об определении позиции по дальнейшим шагам в отношении Кубы и Берлина», что отражало неуверенность по поводу темы предстоящего выступления Кеннеди. Однако Хрущев был уверен, что речь пойдет о Кубе. ГРУ находящееся под эгидой Малиновского, сообщило о необычной военной активности США в Карибском бассейне, но министр пытался успокоить Хрущева и других членов Президиума. «Не думаю, чтобы что-то сразу могли предпринять», — заявил он. С того момента как правительственные лимузины въехали в Кремль, в атмосфере чувствовалась напряженность. Но Малиновский верил, что у Москвы есть по крайней мере время подготовить адекватный ответ. «Видимо, — продолжал он, — выступление по радио — это предвыборный трюк». Тем не менее у людей вокруг него были хмурые и напряженные лица.

Малиновский хотел убедить присутствующих, что основания для паники нет и у Кремля есть время для подготовки ответных мер. «Если будет декларировано вторжение на Кубу, — пояснил он, — то сутки еще пройдут, чтобы изготовиться». Очевидно, советские вооруженные силы ожидали воздушного удара американцев. На морской десант с Флориды потребовалось бы более 24 часов. В данный момент кризиса Малиновский не хотел предпринимать каких-либо решительных шагов.

Хотя Хрущев принял оценку Малиновским сложившейся ситуации, он тем не менее был не совсем убежден в ее правильности. «Дело в том, что мы не хотим развязывать войну, — сказал он сердито. — Мы хотим припугнуть, сдержать силы в отношении Кубы». Не принимая вину на себя, Хрущев, однако, признал, что сделаны ошибки. Он выделил две проблемы. «Мы не развернули все ракеты, не сосредоточили все, что хотели, и не обнародовали договор». Хрущев считал, что было бы иначе, если бы он согласился с мнением Кастро, предлагавшим опубликовать в конце августа советско-кубинский оборонный договор. Тогда он сопротивлялся, опасаясь резкой реакции Кеннеди.

Хрущев не скрывал своей тревоги. Перед людьми, которые пережили-гражданскую войну в России, Вторую мировую войну и Сталина, Хрущев был абсолютно откровенным. Они были так близки к созданию сил сдерживания на Кубе, так близки к тому, чтобы не допустить кошмара войны. А в результате, вероятно, не только вторжение США на Кубу, но обмен ядерными ударами между двумя сверхдержавами. Однако Хрущев хотел продемонстрировать решимость. «Трагичное — они могут напасть, — заявил он, — мы ответим». Озвучив то, о чем думали все присутствующие, он добавил: «Это, возможно, выльемся в большую войну».