Протокол Сигма - Роберт Ладлэм

Снова появилась Ильзе. В руке она держала небольшую книжечку в кожаном переплете; на корешке Бен разглядел тисненую золотом надпись: "Гельдерлин".

- Вижу, джентльмены, вы все еще продолжаете обсуждать ту же тему, сказала она.

- Так что, вы, конечно, понимаете, - почти спокойным голосом произнес Ленц, обращаясь к Бену, - почему нам приходится быть в некоторой степени настороже. У нас много врагов.

- Моему мужу часто угрожают, - добавила Ильзе. - Есть крайне правые фанатики, почему-то считающие его ренегатом, человеком, предавшим дело своего отца. - Она холодно улыбнулась и вышла в соседнюю комнату.

- Если говорить откровенно, эти фанатики волнуют меня меньше, чем корыстные псевдорационалисты, которые просто не могут понять, почему я не хочу оставить в покое спящую собаку. - Взгляд у Ленца был тревожным. - И которые могут подбить своих друзей на достаточно резкие действия для того, чтобы их золотые годы так и остались в глазах людей золотыми. Но я увлекся. У вас были какие-то вопросы, касающиеся послевоенного периода, вопросы, на которые я, по вашему мнению, мог бы найти ответы.

Юрген Ленц рассматривал фотографию, держа ее обеими руками. На его лице застыло напряженное выражение.

- Это мой отец, - сказал он. - Да, это он.

- Вы очень похожи на него, - заметил Бен.

- Настоящий наследник, да? - с ощутимым сожалением в голосе отозвался Ленц. Теперь он уже не был очаровательным приветливым хозяином. Он пристально вглядывался в снимок. - Помилуй Бог, нет. Этого не может быть. Он откинулся в кресле; его лицо сделалось белым, как бумага.

_Чего не может быть? - Бен был неумолим. - Расскажите мне, что вам известно.

- Это не подделка? - реакция Ленца оказалась точно такой же, какой была у историка Карла Меркандетти.

- Нет. - Бен глубоко вздохнул и твердо повторил: - Нет! Гибель Питера, Лизл, и кто знает, скольких еще людей - бесспорная гарантия подлинности этой фотографии.

- Но ведь "Сигма" - это миф! Сказки старых бабушек! По крайней мере мы все убеждали себя в том, что дела обстояли именно так.

- Значит, вы знаете о ее существовании?

Ленц наклонился вперед.

- Вы должны помнить, что в той суматохе, которая творилась после войны, ходило много самых диких слухов. Один из них и был легендой о "Сигме", чрезвычайно засекреченной и совершенно неприступной организации. Поговаривали о том, что ведущие промышленные магнаты всего мира заключили между собой нечто вроде союза. - Он указал на два лица. - Что такие люди, как сэр Элфорд Киттредж и Вольфганг Зибинг, один всеми уважаемый, а другой всеми отвергнутый, организовали совместное дело. Что они тайно встретились и заключили секретный договор.

- И какова же была суть этого договора?

Ленц безнадежно покачал головой.

- Увы, но я этого не знаю, мистер Хартман; вы позволите называть вас Бен? Бен, я сожалею, но до сегодняшнего вечера я никогда не принимал эту историю всерьез.

- И не знали об участии в этой организации вашего собственного отца?

Ленц снова медленно покачал головой.

- Вы знаете куда больше меня. Возможно, об этом что-то знает Якоб Зонненфельд.

Зонненфельд... Зонненфелъд был самым известным из остававшихся в живых охотников за нацистами.

- Он согласится помочь?

- Мне, как главному благотворителю его института? Уверяю вас, что он постарается. - Ленц плеснул себе еще немного спиртного, видимо, чтобы взбодриться. - Но мы с вами все время танцуем вокруг одной проблемы, не так ли? Вы до сих пор не объяснили, каким образом оказались вовлеченным в эти дела.

- Вы знаете человека, стоящего рядом с вашим отцом?

- Нет, - ответил Ленц и, прищурившись, снова вгляделся в снимок. - Он немного похож... но это тоже невозможно.

- Возможно. Рядом с вашим отцом сфотографирован мой отец. - Голос Бена звучал совершенно бесстрастно.

- Но это же бессмыслица, - возразил Ленц. - Вашего отца знают все в моем мире. Он великий филантроп. Воплощение добра. И вдобавок ко всему уцелевшая жертва Холокоста. Да, этот человек имеет сходство с вами... даже очень похож на вас. Но повторяю: это бессмыслица.

Бен горько рассмеялся.

- Мне очень жаль. Но события и явления утратили для меня смысл в тот момент, когда мой старый приятель по колледжу попытался убить меня на Банхофштрассе.

Взгляд Ленца погрустнел.

- Расскажите, как к вам попала эта фотография.

Бен рассказал Ленцу о событиях последних нескольких дней, стараясь по мере сил сохранять бесстрастность.

- В таком случае вам тоже известно, что такое опасность, - торжественно произнес Ленц. - Существуют нити, невидимые нити, которые связывают эту фотографию со всеми этими смертями.

Бен почувствовал, что его охватывает отчаяние: он изо всех сил старался сложить всю информацию, в том числе и ту, которую дал ему Ленц, в единую картину, которая имела бы хоть какой-то смысл, но вместо того, чтобы проясниться, все становилось еще запутаннее, еще невероятнее.

Бен сначала уловил запах духов Ильзе и лишь потом услышал шаги.

- Этот молодой человек приносит с собой опасность, - сказала она мужу, и голос ее был при этом скрипучим, как шелест наждачной бумаги. Она повернулась к Бену. - Извините меня, но я не могу больше молчать. Вы привели к этому дому смерть. Моему мужу уже много лет грозит постоянная опасность со стороны экстремистов из-за того, что он постоянно ведет борьбу за справедливость. Я сочувствую вам - вы перенесли много бед. Но вы очень легкомысленны; вы, американцы, все такие. Вы пришли сюда, чтобы под вымышленным предлогом встретиться с моим мужем ради своей собственной, частной вендетты.

- Ильзе, прошу тебя... - попытался перебить ее Ленц.

- И теперь вместе с вами как незваный гость сюда явилась смерть. Я была бы благодарна вам, если бы вы покинули мой дом. Мой муж уже много поработал ради своего дела. Разве он обязан жертвовать еще и своей жизнью?

- Ильзе очень расстроена, - извиняющимся тоном пояснил Ленц. - К некоторым сторонам моей жизни она так и не смогла привыкнуть.

- Нет, - сказал Бен. - Она, вероятно, права. Я уже навлек беду на слишком многих людей. - Его голос звучал сухо, невыразительно.

Лицо Ильзе представляло собой неподвижную маску, черты сковал страх.

- Gute Nacht [Спокойной ночи (нем.)], - тихо, но с непререкаемой твердостью сказала она.

- Если вы захотите, я буду рад помочь вам, - негромко, несколько растерянно, но настойчиво говорил Ленц, провожая Бена в вестибюль. - Сделаю все, что в моих силах. Потяну за доступные мне ниточки, помогу установить контакты. Но в одном Ильзе все же права. Вы совершенно не знаете, против чего выступили. Я посоветовал бы вам, мой друг, быть как можно осторожнее.

Бену показалось, что в чертах лица Ленца, терзавшегося мучительными сомнениями и тревогой, он видит нечто знакомое, и после недолгого размышления он понял, что это было: подобное выражение он видел у Питера. И тот, и этот, как ему показалось, пытались не дать страсти к справедливости полностью завладеть всем своим существом, и все равно ее нельзя было спутать ни с чем другим.

Бен вышел из дома Ленца, ощущая ужасную растерянность. Одна только мысль непрерывно билась в его мозгу: почему он не может просто признать, что он бессилен, безнадежно не подготовлен к разрешению загадки, разгадывая которую его брат лишился жизни? И даже те факты, которыми он располагает, уже успели истерзать в кровь его душу, словно острые осколки стекла под босыми ступнями. Макс Хартман, филантроп, уцелевшая жертва Холокоста, гуманист - неужели он на самом деле был таким же, как Герхард Ленц, его соратником по варварству? Самая мысль об этом вызывала отвращение. Мог ли Макс быть замешан в убийстве Питера? Не был ли этот человек виновником смерти своего родного сына?

Не потому ли он внезапно исчез? Чтобы избегнуть разоблачения? И что же делать с соучастием ЦРУ? Черт возьми, каким еще образом оберштурмфюрер СС мог въехать и обосноваться в Штатах, если не с помощью американского правительства? Не стояли ли за всеми этими ужасающими событиями союзники отца, его старинные друзья? Был ли хоть какой-то шанс считать, что они делали все это ради защиты отца - спасти его, а вместе с ним и самих себя, не поставив старика в известность?

"Ты говоришь о вещах, которые не в состоянии понять", - сказал его отец, обращаясь то ли к сыну, то ли куда-то в пространство.

Бена обуревали противоречивые эмоции. Одна его часть, преданный, верный сын своего отца, требовала поверить в то, что существовало какое-то иное объяснение; она жаждала этого с того момента, когда он выслушал рассказ Питера о его открытиях. Какое-то основание для того, чтобы верить родному отцу, заключалось в... В чем? Чудовище. Он услышал голос матери, ее шепот, когда она, умирая, умоляла его понять, попытаться устранить разрыв, сблизиться. Полюбить того сложного, тяжелого человека, каким был Макс Хартман.

А другая часть Бена ощущала долгожданную ясность.