Сочинения. Том 3 - Евгений Тарле

Нечего и говорить, что в течение всего наполеоновского царствования колониальные продукты, нужные для мануфактур, и, в частности, заморский хлопок проникали в Берг лишь контрабандным путем, а способы борьбы с контрабандой у Наполеона всюду были одни, и он их пускал в ход, пока только имел силу это делать.

8 мая 1813 г. Наполеон внезапно приказывает конфисковать все колониальные товары, находящиеся в великом герцогстве Берг, и для этой цели вводит сразу через несколько пунктов войска в герцогство[20]. Пострадавшие впоследствии объясняли, что эта мера была вызвана ложным (будто бы) доносом императору о контрабандном ввозе товаров после прорыва балтийской таможенной линии[21], что случилось, когда союзные войска приблизились к побережью. После ухода французских войск сейчас же пала стена, задерживавшая, с одной стороны, проникновение в Берг английских товаров, с другой стороны, проникновение бергских товаров в Голландию, в ганзейские города, во Францию, ибо товары в декабре 1813 г. и первые месяцы 1814 г. двигались из Германии во Францию следом за союзными войсками, опрокидывавшими на своем пути наполеоновские таможенные линии. И для Берга, как для всей Европы, наступала новая эпоха политической и экономической жизни.

Глава XII

ИМПЕРИЯ И ГАНЗЕЙСКИЕ ГОРОДА

Положение Гамбурга до блокады. Кризис 1798–1799 гг. Начало блокады. Бедствия Гамбурга при блокаде. Наместничество Даву. Присоединение ганзейских городов к Империи. Влияние гамбургских бедствий на французскую внешнюю торговлю. Гамбург в 1813 г. Восстание и усмирение

Из ганзейских городов Бремен и Любек играли ничтожную торговую роль сравнительно с Гамбургом, особенно в смысле торговых связей с Францией.

Гамбург, как и другие ганзейские города, как и вся Голландия, как и порты старых департаментов, словом, как все те пункты, где главным делом была торговля, а второстепенным или третьестепенным — промышленность, пострадал в наполеоновские времена особенно жестоко; и его бедствия все время болезненно отражались на судьбах французской промышленности (преимущественно шелковой и производства предметов роскоши), ибо если Франкфурт и Лейпциг были главными передаточными пунктами, через которые шел французский товар в Центральную Европу и отчасти в Россию, то ганзейские города — и больше всего Гамбург — играли ту же роль относительно скандинавских стран и опять-таки России.

Тяжелые времена наступили для Гамбурга лишь в эпоху Консульства: при революции и вызванных ею войнах он оставался в стороне и пожал обильные плоды своей очень осторожной политики; торговля его именно в это время расцвела необычайно. Он был в эти годы главным посредником в торговле между Францией и Севером, между Англией и центром Европы.

Гамбург первенствовал среди ганзейских городов. Еще до Наполеона, при революции, французское правительство не обращало на Бремен и Любек особого внимания[1], а считалось почти исключительно с Гамбургом. Бремен и Любек, занятые, как и Гамбург, французами после Иенской битвы, уплатили в 1806 г. по 75 тысяч талеров, Гамбург — 160 тысяч талеров.

Вообще и до декабрьского сенатус-консульта 1810 г. о присоединении ганзейских городов, и после этого декрета Бремен и Любек не привлекали к себе столь пристального внимания французских властей, как Гамбург, который имел несравненно большее торговое и политическое значение. Освободились оба эти ганзейских города тоже раньше Гамбурга — уже к середине октября 1813 г. Контрабанда, которая шла с острова Гельголанда, направлялась больше к Гамбургу, чем к Бремену и Любеку: условия местности не позволяли особенно много пользоваться этими двумя городами. Впрочем, когда наши документы говорят о Гамбурге, они сплошь и рядом подразумевают и другие ганзейские города. Да и местное купечество говорило о всех трех городах как о едином целом[2].

По утверждению Заальфельда, автора вышедшей в Гамбурге в 1810 г. на французском языке книги о торговом и политическом значении ганзейских городов, значение ганзейских городов для Франции было особенно велико именно во время революции и войны с Англией, когда эти города были главными посредниками в торговле Франции с Севером, ибо французский флаг, гонимый англичанами, не смел нигде показаться. В эту же эпоху много французских семейств перевело свои капиталы в Гамбургский банк, ибо держать их во Франции было небезопасно. Половина всего количества кофе, которое получала Франция до потери своих колоний, экспортировалась через Гамбург. Через Гамбург же шел экспорт французских фабрикатов вообще и предметов роскоши в частности; через Бремен и Любек шли французские вина[3].

Гамбург разорен был не революцией и Наполеоном, а только Наполеоном. Напротив, при революции создалась для него счастливейшая конъюнктура: и Франция, и Англия, сношения между которыми были прерваны, обогащали Гамбург как необходимого посредника. Французские купцы могли на законном основании торговать с Гамбургом и не быть в ответе перед своим правительством, хотя ясно было, что за Гамбургом стоят англичане[4]. Балтийское побережье тоже было вполне вольно торговать со старыми ганзейскими городами. Именно при революции особенно развились и упрочились сношения с французскими мануфактурами и торговыми домами[5].

Согласно показаниям современников, никогда в Гамбурге так быстро не богатели торговые дома, как именно с 1792 г. по конец 1797 г.[6]. В 1798 г., а особенно в 1799 г., наступил кризис, который, однако, не имел сам по себе роковых последствий, и в первые годы XIX в. положение опять начало улучшаться. Да и кризис 1799 г. был вызван прежде всего несколькими крупными банкротствами английских контрагентов Гамбурга, падением покупательной способности континента (вследствие войны Франции со второй коалицией) и необычайно жестокой зимой 1798/1799 г., сковавшей Эльбу льдом на пять месяцев, вследствие чего задержались погрузка товаров и отправление их в море.

Но за этим тяжелым 1799 г. пошли вообще неспокойные времена для Гамбурга.

Гамбургские патриоты уже с 1801 г. с беспокойством посматривали на Париж, писали о находящемся в Мальмезонском дворце «биче божием» и ломали себе голову над грозным вопросом о ближайшем политическом будущем[7]. И помимо своей воли все-таки ганзейские города были втянуты в политическую орбиту Наполеона.

20 марта 1801 г. Гамбург был занят датчанами, которые, в согласии с Павлом и Бонапартом, примкнули к враждебной Англии коалиции и взяли на себя «защиту» устьев Эльбы от англичан. Смерть императора Павла все изменила в европейской политике. Коалиция против Англии расстроилась, и датчане (23 мая 1801 г.) ушли из Гамбурга. Но этим дело не кончилось. Несмотря на страстное желание сената и населения остаться в стороне от политики, им это не удалось. Весной 1803 г. первый консул занял Ганновер, причем начальник оккупационной армии потребовал от Гамбурга, чтобы Гамбург авансировал Ганноверу 4 миллиона франков (ибо сам Ганновер был не в состоянии достать эту сумму, которую требовали французы). Пришлось, спасая себя, подчиниться: армия Бертье стояла у ворот. Но все равно Гамбург уже не мог считать себя самостоятельным городом (достаточно вспомнить, как в 1804 г. по приказу Наполеона французские солдаты проникли в Гамбург, схватили там английского посла Рэмболда и увезли его вместе со всеми бумагами в Париж). В 1806 г., весной, Наполеон заключил с Пруссией договор, согласно которому она получила Ганновер с обязательством изгнать англичан из ганзейских гаваней.

Но эти неспокойные для Гамбурга времена наполеоновского Консульства и первые годы Империи еще не были временами разорения. Напротив, как сейчас увидим, например, фактическое подчинение Голландии французскому владычеству принесло конкуренту ее, Гамбургу, большие торговые выгоды.

В начале 1806 г., когда еще можно было в Гамбурге печатно рассуждать о выгодах свободы торговли, один публицист горестно замечал, что времена стоят такие, что даже за несколько дней нельзя предвидеть, какие меры с целью повредить врагу пустит в ход та или иная держава, и как эти меры отразятся на торговле[8]. Это горестное замечание оказалось пророческим. Весной 1806 г. английское правительство объявило блокаду ганзейского побережья в ответ на вышеуказанный договор Пруссии с Наполеоном.

Не только гамбургское купечество, но и сами англичане хлопотали перед лондонским кабинетом о снятии этой блокады. С точки зрения осведомленных англичан, никак нельзя было поступать так, как поступило британское правительство, которое во имя высшей политики, дабы причинить ущерб и неприятность Пруссии, блокировало Эльбу. Ход рассуждений английского защитника гамбургской торговли таков: теперь (после потери Голландией самостоятельности) только Гамбург остался центральным пунктом, широким каналом, по которому вливается поток английских товаров и через который эти товары распространяются на континенте.