Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

— Ну, хватит, Марран! Можешь больше не приходить!

Он поймал её и оторвал тёплый, подрагивающий хвостик, повесил на цепочку и носил на шее, ощущая ежесекундно, как он щекочет его грудь под рубашкой…

Она злилась до слёз. Это было раньше, давно, давно, ещё в детстве…

— Нет, не помню, Ящерица. Не помню.

От рощи несло сыростью; Ильмарранену казалось, что он врос в пригорок, врос, заваленный листьями по колено.

— А река, форели? Вспомни, Марран!

…Река была тёплой, кристально чистой, и в самую тёмную ночь он различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.

Он и сам был форелью — крупной, грациозной рыбиной, и ему ничего не стоило догнать ту, что плыла впереди.

Она уходила вперёд, возвращалась, вставала поперёк реки, кося на него круглым и нежным глазом. Он проносился мимо неё, на миг ощутив прикосновение ясной, тёплой изнутри чешуи, и в восторге выпрыгивал из воды, чтобы мгновенно увидеть звёзды и поднять фонтан сверкающих в лунном свете брызг.

Потом они ходили кругами, и круги эти всё сужались, и плавники становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана…

А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясённые, притихшие, и жемчужные капли воды скатывались по обнажённым плечам и бёдрам…

Он перевёл дыхание. Воспоминание поселилось в нём, заслонило осенний день, и сильнее затянулся внутри него тугой болезненный узел.

— Форели?

Он вспомнил, как мягко светит луна сквозь толщу вод, как хорошо смотреть на неё из глубины прозрачной реки.

Март уже стоял рядом — бледный, осунувшийся, встревоженный. Попробовал взять Ящерицу за плечи:

— Стель, пойдём…

Ребёнок у неё на руках выронил игрушку и завозился возмущённо. Март подобрал куклу и смял её в руках:

— Ну, пойдём… Пойдём, мальчишка будет капризничать… Пойдём…

Другая рука отстранила его.

— Оставь… — тихо произнёс Легиар.

Руал встретился с Лартом глазами. Март потянулся было взять ребёнка, но Ящерица не отдала. Так и остались стоять, как стояли — между ними посапывал, пускал слюнки малыш, пытаясь ухватиться за Руалову рубашку.

— Ты… Руал, зачем ты меня… позвал?

Руал опустил голову и увидел свои руки — всё это время, он, оказывается, вертел в пальцах золотой Амулет Прорицателя.

Не спрашивай, зачем. Я не могу. Я не могу этого сделать.

Но она заглядывала ему в глаза, знала ответ, ждала и боялась. Ждала и боялась, что он её… позовёт. А он молчал, молчал и смотрел на свои руки.

Каркая, поднялась из рощи воронья стая. Ильмарранену хотелось, чтобы жухлые листья завалили его по самые брови.

Малыш захныкал, и хныкал всё громче, пока не разревелся горько и обиженно. Укачивая и бормоча что-то нежное, примирительное, Ящерица тщетно пыталась его успокоить.

Руал поймал проглянувшее солнце на золотую грань медальона. Встряхнул Амулет на цепочке, как игрушку, предложил малышу:

— Смотри, какая цаца…

Ребёнок удивился, широко раскрыл ещё полные слёз глаза, ударил кулачком по медальону, тот качнулся у Руала в руке.

— Давай! — подзадорил малыша Ильмарранен.

Мальчишка ухватил золотую пластинку двумя руками и радостно потянул её в рот, едва не выхватив медальон у доброго дяди.

— Руал… — сказала Ящерица так тихо, что он скорее угадал своё имя, чем услышал его.

Он поднял ладонь. Ладонь вспомнила тяжесть маленького, юркого, солнцем нагретого зверька, щекочущее прикосновение изумрудной чешуи и крохотных коготков.

Прощай.

Он увидел, как ящерица соскользнула с его ладони и утонула в июльской траве.

Снова налетел осенний ветер, и женщина, стоящая перед ним, горестно опустила глаза.

Он смотрел вслед. Фигурки людей, уходивших прочь, становились всё меньше и меньше, пока хилый лесок у подножия холма не поглотил их совсем.

Снова погрузилось в тучи спасённое им солнце.

Погасли блики на поверхности медальона, которому ещё предстояло найти своего Прорицателя.

Дорога давно была пуста, но Руал смотрел и смотрел, и глаза его воспалились от ветра, который швырял к его ногам рыжие трупы зелёных листьев.

Потом поднял голову к бешено несущимся облакам.

Он стоял на холме посреди мира, обречённый на вечную горечь утраты и вечное счастье быть собой. Простивший. Прощённый. Человек под небом.

Бесконечная дорога лежала у его ног, но нельзя было понять — то ли он отправляется в путь, то ли наконец вернулся.

ШРАМ

Роман

ПРОЛОГ

…откуда явился он и куда лежит его путь.

Он бродит по миру, как бродят по небу созвездья.

Он скитается по пыльным дорогам,

и только тень его осмеливается идти следом.

* * *

Говорят, что он носит в себе силу… …но не этого мира.

…даже маги избегают его, ибо он неподвластен им.

Кто встанет на его пути по воле судеб или по недомыслию —

проклянёт день этой встречи…

…помыслы неведомы, избранных он умеет одарить.

Дороги служат ему, как псы…

Горные вершины и камни далёкого моря, холмы…

…и ущелья, нивы… …его тайну от людей.

* * *

…лесов и предгорий, равнин и побережий, тропинки и тракты…

И говорят, что вечно он будет бродить и скитаться.

Остерегись встречи с ним — на людной ярмарке…

…или в берлоге отшельника — ибо он всюду…

…И порог твоего дома не услышит ли однажды поступь Скитальца?

Часть первая

ЭГЕРТ

1

Стены тесной таверны уже сотрясались от гула пьяных голосов. После чинных взаимных тостов, после солёных шуточек, после весёлой потасовки пришло время танцев на столе. Танцевали с парой служанок — те, раскрасневшиеся, трезвые по долгу службы, но совершенно одуревшие от блеска эполетов, от всех этих пуговиц, ножен, нашивок и страстных взглядов, из кожи лезли вон, лишь бы угодить господам гуардам.

Грохались на пол бокалы и кувшины; причудливо изгибались серебряные вилки, придавленные лихим каблуком. Веером, как колода карт в руках шулера, летали по воздуху широкие юбки; от счастливого визга звенело в ушах. Хозяйка таверны, мудрая тощая старуха, отсиживалась на кухне и лишь изредка высовывала нос из своего убежища — знала, плутовка, что беспокоиться нечего, что господа гуарды богаты и щедры, что убытки возместятся с лихвой, а популярность заведения лишь возрастёт стократ…