Хочу тебя любить (СИ) - Тодорова Елена

– А то, – незамедлительно отзывается Титов. – Молочу и подмолачиваю! Эй, Маруся, допивай, – подгоняет взрослую дочь. – Ну, все, ребята… – оглядывает нашу толпу. – Все готовы? Погнали дальше!

По дороге в ресторан я немного нервничаю. Не люблю суету и пафос. Но, к счастью, в заказанном для нас зале никаких излишков роскоши и приторной фальши не обнаруживается. Празднование проходит легко и задорно. Опять-таки преимущественно благодаря Адаму Терентьевичу.

– Молодые не употребляют, а нам сам бог велел, – приговаривает он, в очередной раз пускаясь с «горючим» в обход. – Да, конечно, на донышке… – заверяет и наливает полную стопку. – А вот парни молодцы. Как за друга тянут! – нахваливает Бойкину бандитскую компашку. – Потухнешь, я отвезу. Лично, – это уже жене. – Маруся? – дочке. – Первый раз, что ли? Не бойся. Давно не видел, чтоб зять тебя носил. Или вы внучку мне планируете?

– Папа!

– А что папа? Давно пора. Ярик, плохо работаешь.

– Два сына, – невозмутимо и явно не в первый раз парирует тот.

– Орел. Давай третьего! И вы, молодежь, – это уже нам. – Долго не зевайте. А то жизнь, она знаете какая… – взгляд размытым становится, когда он его будто сквозь стену вдаль направляет. – Стремительная эта жизнь. Оглянуться не успеваешь: год, два, десять – летят. А хочется ведь и внуков, и правнуков увидеть. Правда? – на жену смотрит.

– Правда, – соглашается та со всем, что он скажет, хотя сама слабой не выглядит.

Внутренняя сила в ней горит, но такая… Спокойная, что ли... В самом Титове похожая же – неугасающая и тихая, как вечный огонь. А вместе с тем такая мощная, что всех нас заряжает.

– Вот, – резюмирует Адам Терентьевич внушительно. – Раньше начнете, больше успеете.

– Поддерживаю, – поднимает бокал Сергей Николаевич. – Семья превыше всего. Учиться, работать, реализоваться по ходу сможете. А друг друга и детей всегда на первом месте держать нужно.

– И я плюсуюсь, – встает со своей рюмкой Курочкин. – В Китайской империи был один великий правитель…

Естественно, никто в хламину не напивается. Рука у Адама Терентьевича, что ли, такая легкая… Сам он заявляет, что карма. Все навеселе, но при памяти.

После первого стола идем танцевать. Бойка прижимает меня к себе, и мы будто одни остаемся. Не особо в ритмы музыки вслушиваемся. Обнявшись, слегка покачиваемся. В глаза друг другу смотрим.

– Кажется, я тебе еще что-то должна, – тихо выговариваю я. – По дням не рассчиталась, – улыбаюсь счастливо.

– Поздно, Центурион. Намотал счетчик. Лет на сто.

– Ничего себе, запросы! – возмущаюсь и тотчас смеюсь.

– Справишься. Я в тебя верю.

– Я в тебя тоже, Бойка.

– Вот и отлично, – стискивая крепче, прижимается губами к моему виску.

– Каждый наш танец в каком-то смысле поворотный, заметил? – шепчу я.

– Угу, – отзывается Кир немного сдавленно. – Пусть и этот будет большим началом.

– Пусть… Потому что я тебя все.

– И я тебя все, Центурион.

Выдыхаю счастливо. Поворачивая голову, кладу ее своему мужу на плечо. Смотрю на таких же счастливых веселящихся вокруг нас гостей и безмятежно улыбаюсь.

Что бы кто ни говорил, мы навсегда их всех запомним. С особой теплотой будем благодарить за жизнь, за новый старт, за своевременную бескорыстную и неоценимую поддержку, за душевный праздник и за веру. В людей. В себя. И в любовь. Настоящую, спасительную и всесильную.

Глава 60

Все так, родной. Все так.

© Варвара Бойко

Через два дня после бракосочетания мы переехали в свою квартиру. Так странно было… Удивительно волнующе. Минут десять мы с Киром ходили кругами по пустым комнатам. Заторможенно и трепетно осознавали наличие собственного семейного гнезда. А потом сошлись в одной точке и долго-долго целовались.

У нас ничего не было, но бездумно захламляться не хотелось. Поэтому в тот день мы купили только кровать, два письменных стола, удобные кресла и холодильник. После, долгими счастливыми неделями, приобретали и наживали все остальное. С кухней сложнее всего оказалось. Хорошо, что Градская помогла. Свела нас с фирмой, которая в сжатые сроки спроектировала, изготовила и смонтировала идеально подходящий нам гарнитур.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бойка стал работать еще больше. Спал по четыре часа в сутки, а случалось и того меньше. Не раз я просыпалась среди ночи и застигала его за работой. Никакие разговоры про важность отдыха с ним не прокатывали. Он же терминатор! Это мне спать, вовремя обследоваться, сбалансированно питаться и гулять на свежем воздухе необходимо! Это он помнил и мне регулярно напоминал! Так бесило моментами… Но поскандалить с Киром стало практически невозможно. Едва начиналась какая-нибудь заварушка, он либо молча возвращался к ноуту, либо, если меня капитально накрывало, на полчаса уходил из дома.

В марте мы закончили работу над игрой и, помимо гонораров, получили хорошие премии. Мне, как прототипу одного из персонажей, предложили сняться в рекламной фотосессии. Кир этим, конечно же, возмутился и попытался запретить. Пришлось напомнить ему, что вина моей востребованности лежит исключительно на нем.

– Впредь будешь думать, прежде чем рисовать меня!

– Варя, бля… Не взрывай меня, на хрен…

Странно, но Бойка никогда не повышал голос, даже если я выходила за все границы. Рычал и грязно матерился, да. Но никогда не орал.

– Ну, это же обычная фотосессия! Что ты начинаешь?!

– Все будут на тебя смотреть!

– Ну-у-у… – ехидно тяну я. – Ты сейчас себе благодарность выпиши, что у Шугар Кэт[1], – не первый раз демонстративно кривлюсь на пошлом имени, которым он обозвал «моего персонажа», – шорты и майка, а не, допустим, одни трусы.

– Варя… – цедит резко и предупреждающе.

– Что?

Тряхнув головой, Бойка до белизны закусывает губы. Как еще не прокусывает! Сохраняя неподвижность, молчит крайне долго.

А после выдает до смешного серьезно:

– Лады. Скажу им, чтобы фотограф бабой была. Вся команда.

– На сессии? Не позорь меня!

– Переживешь.

– А может, это ты переживешь?!

– Не звени, пожалуйста, когда я говорю, – чеканит Кир. – Это, между прочим, компромисс. Принимай.

Стискивая зубы, давлю эмоции.

– Принимаю.

Тяжело вздыхаю и сбегаю в ванную.

Успокоиться толком не успеваю. Бойка почти сразу же входит следом. Обнимает со спины. Крепко прижимается, вынуждая в поисках хоть какой-то опоры судорожно цепляться за края раковины.

– Не обижайся, – просит, утыкаясь лицом в мои волосы. И тут же проверяет: – Не обижаешься?

– Не обижаюсь.

Правду говорю. Все плохое мигом рассеивается, стоит ему только прикоснуться.

– В следующий раз… – шепчу я. – Обнимай меня сразу. До того, как я начну психовать. А я в свою очередь обещаю обнимать, когда тебя плющит от необоснованной ревности.

– Что меня???

Скрещиваем в зеркале взгляды.

– Солнце в зените, Бойка!

– Так… – решительно высекает, будто черту подводит. – Ок, я обнимаю, а ты молчишь. Давай, у меня есть пятнадцать минут свободного времени, – сообщает без пауз и предисловий. По тону догадываюсь, к чему ведет. – Хочу тебя любить, Центурион, – сразу после этого горячего шепота руки в разгул идут.

– Называешь меня «киса», а сам и правда, как кот. Мартовский! – посмеиваюсь, когда забрасывает меня на стиральную машину. – Все углы в доме пометил!

– Исключительно по любви, – бесстыдно ухмыляется. – Ты меня спасаешь, родная. Помнишь, сама хотела: «Я готова бороться за твою человечность, сводный брат. Я хочу тебя спасти!» – передразнивает меня ржачным писклявым голосом.

– Ах ты… – выдыхаю и задыхаюсь, когда его ладони ныряют мне под халат. – Не смей глумиться! – тараторю и извиваюсь.

– Соррян, – произносит без всякого сожаления, впрочем. – Не мог промолчать. Ты такая огненная и одновременно задротная тогда была. Встал перед глазами этот образ. Вау-вау, на хуй…