Наследники - Михаил Алексеев

Петенька разозлился:

— Какой ты, Селиван, благополучненький стал! Образцово-показательный. Рано ты забыл свои грешки!

— А ты что же, комсорг, хочешь, чтобы я и дальше грешил? — ядовито спросил Селиван.

— Нет. Боже тебя упаси! Только смеяться над товарищами не советую. Все под одним старшиной как под богом ходим…

— Хороший старшина, — сказал Громоздкий.

— Уже хороший стал? А давно ли ты проклинал его в душе?

— А ты что, в мою душу заглядывал? Дураком был — вот и проклинал.

— А сейчас поумнел? — приставал Петенька.

— Поумнел, — задумчиво сказал Громоздкий. — А тебе что, не нравится Добудько?

— Когда как. Иной раз нравится, а иной раз…

— Значит, так. Когда он вас угощает ряженкой, он хорош. А когда к порядку приучает — плох. Так, что ли?

— И так и не так, — уклонился Петенька от прямого ответа и молча пошел было к своему угасавшему костру. Однако Селиван вернул его:

— Ты, Рябов, не виляй. Отвечай толком!

— Да отстань ты от меня! Вот еще новый начальник объявился. Шишка на ровном месте…

— Сделал бы я тебе, Петенька, таку-ую шишку, да твое счастье — не хочу. Надоело наряды вне очереди получать. А за тебя еще и на губу посадят…

— Спасибо на добром слове. — И Петенька сделал низкий поклон.

— Не стоит благодарности.

Неизвестно, сколько бы времени еще продолжалась их словесная дуэль, но передали команду, и отдохнувший полк двинулся в обратный путь.

4

В полдень вернулись в казармы.

После обеда командиры батальонов и специальных подразделений явились в штаб полка для доклада о результатах марша.

Выяснилось, что всего отстало на обратном пути четверо, возвратившихся в казарму позже. Три человека слегка обморозили щеки. Один солдат ночью заболел, и его пришлось отправить в полковую санчасть.

Число отставших само по себе было ничтожным — при таком трудном походе оно могло быть гораздо большим. И все-таки полковник Лелюх был далеко не удовлетворен итогами марша. Его особенно беспокоило то обстоятельство, что три человека из четырех отставших приходились на одну седьмую мотострелковую роту, которой командовал старший лейтенант Мачильский.

— Где Мачильский? — спросил Лелюх.

Наступила неловкая пауза.

— Майор Волков! Я вас спрашиваю! — нахмурился полковник, кивнув в сторону командира третьего батальона.

— Старший лейтенант Мачильский сам… отстал, товарищ полковник. Только сейчас пришел…

— Что?! Этого еще не хватало! Что с ним?

— Говорит, ногу натер сильно.

— Когда отдохнет, пошлите его ко мне.

— Слушаюсь.

— Прошу разойтись по подразделениям и еще раз проверить личный состав.

Спустя три минуты в кабинете остались кроме Лелюха начальник штаба и замполит подполковник Климов.

Лелюх, взволнованный и сердитый, долго теребил свой седеющий чуб. Потом, обращаясь к Климову, спросил:

— Как ты думаешь, Климов? Огурец, выращенный в тепличных условиях, ну в парниках… как он — годится на засол?

— Думаю, что нет.

— А почему?

— Кожица на нем нежная. Не выдержит, раскиснет.

— Так…

— Вы о чем?

— Так… Пришла в голову странная аналогия. Вы только подумайте: Мачильский окончил то же училище, что и наш Ершов, а какое поразительное несходство! Один — настоящий офицер, а другой — черт знает что такое!.. Какой-то паркетный шаркун, белоручка… Ох уж эти мне сверхрадетельные папеньки и маменьки!.. Видите ли, умеет красиво танцевать, изящным манерам обучен… Да на черта мне его манеры, если он в походе свои ножки натирает и хнычет, как барчук!.. Мне настоящий солдат — вот что мне дороже всего в офицере! К тому же и место у нас тут неподходящее для танцев — ни фешенебельных клубов, ни дансингов, ни театров, ни парка культуры и отдыха у нас тут нет и в ближайшее время не предвидится. Насколько я понял план шестой пятилетки, в этих краях намечаются иные стройки… поважнее театров и клубов…

— Ну, положим, без клубов и театров тоже не обойдешься. И тут ты, дорогой полковничек, перегибаешь палку! Вижу, замполит для тебя пока что нужен! — сказал Климов полушутя-полусерьезно, переходя на «ты», как делал всякий раз, когда хотел перевести беседу на дружеский лад и когда удобнее бывает и возразить командиру полка, и поправить его при случае. — И ничего нет плохого в том, что офицер умеет красиво танцевать и вообще хорошо держаться. Одно другому не мешает… Ты прав только в том, что Мачильский баловень, неженка. Ведь до военного училища он не видел в своей жизни даже самых малых трудностей. И не он в этом виноват… Со временем из него может получиться неплохой офицер. Это от нас с вами зависит…

— Разумеется… И все-таки обидно, что в полку есть такой. И вообще, будь на то моя власть, я нормальные военные училища формировал бы так… Я не принимал бы из десятилеток непосредственно. А вербовал бы солдат второго года службы, да самых крепких физически, да самых дисциплинированных… с соответствующим образованием, конечно. А что касается суворовских училищ, то и там учебным классом должно стать прежде всего поле. И не ровное, а ухабистое поле. И чтобы офицеры-воспитатели не превращались в нянек, в своеобразных бонн, а были бы суровыми учителями походно-боевой жизни! Поменьше оранжерейных аксессуаров и побольше спартанства — это и будет настоящее суворовское училище! — Лелюх кинул яростный взгляд на Климова и начальника штаба и умолк. И сделал это как раз кстати, потому что в ту же минуту позвонил телефон.

Генерал Чеботарев вызывал командира полка к себе.

5

В третьей роте — переполох.

Посланный накануне с пакетом в штаб дивизии рядовой Агафонов, по словам дежурного, вернулся в расположение полка уже под утро и, не обнаружив свое подразделение на месте, пошел его догонять.

А вот теперь Агафонова не было. Навели справки по всем ротам — нигде солдата не оказалось. Никто не видел его и на походе. Позвонили в санчасть, в медсанбат — нет ли там среди обмороженных. Но и оттуда ответили, что такой не поступал.

— Пропал гармонист. А как играл! — вздохнул кто-то и попытался шуткой отпугнуть темное облако, нависшее над третьей ротой: — А ну, Селиван, растяни-ка разок-другой его саратовскую. Враз прибежит, как тот олень на пастушью трубу…

— Вот протянуть тебя вдоль спины, чтоб ты не болтал… Нашел, когда зубы скалить! Не видишь, что творится на улице:

За окнами казармы уже во всю мочь разыгралась пурга — частая и суровая гостья здешних краев.

Ее приближение солдаты почуяли еще в горах, на обратном пути, когда до расположения полка оставалось не более восьми километров. Старшина Добудько сразу же подал команду:

— Шире шаг! — и внимательно посмотрел на замутневший горизонт.

Сначала перед колонной быстро-быстро поползла, извиваясь синевато-белым змеем, злая поземка. Кое-где она уже вскипала, дымясь, бурунчиками — очень маленькими и несмелыми. Затем эти бурунчики начали сталкиваться друг с другом, как бы становясь в единоборстве на дыбы.

Шагать было все труднее и труднее. Белыми путами охватывала солдатские ноги поземка, молниеносно наметая плотные, точно утрамбованные, снежные гребни, похожие на песчаные дюны.

А Добудько командовал:

— Шире шаг! — И в голосе его уже явственно звучали беспокойные нотки.

Потом снежная масса, подхваченная какой-то страшной и неведомой силой, оторвалась от земли, вздыбилась и с невероятной быстротой помчалась над колонной, обжигая и раня в кровь лица, шеи солдат, к счастью, уже подходивших к казармам.

— Поднажми, хлопцы!

Пурга явно опоздала и теперь, как бы злясь от этой своей оплошности, ревела, набрасываясь на постройки, на все, что попадалось на ее пути, задыхаясь и захлебываясь в звериной своей ярости.

Горе человеку, который окажется в такую пору вдали от жилья!..

Громоздкин подошел к Ершову.

На последнюю дырку затянут ремень на его тонкой, почти девичьей талии. Кожа над упруго шевелящимися мускулами скул чуть порозовела, оттеняя матовую бледность лица.

— Товарищ лейтенант, разрешите?..

— Вы что, Громоздкин, с ума сошли? Видите, что там?..

— Вижу. Разрешите, товарищ лейтенант. — Глаза солдата потемнели еще более, желваки на скулах заходили стремительнее. — Погибнет человек.

— Вы еще не оправились как следует после болезни, — говорит лейтенант, а в глазах, где-то глубоко-глубоко, как в колодце, уже светятся огоньки, зажженные горделивым чувством. И, как бы пробуя упругую силу того, кто стоял перед ним, добавляет: — Не выдержите.

— Выдержу, товарищ лейтенант.

— Хорошо. Отправимся на поиски вместе. Товарищ Добудько, поговорите со своими чукчами — может, дадут проводника с упряжкой.

— Добре. Поговорю.