Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - Александр Архангельский

То, что мы наблюдаем сегодня, и есть медленное самовосстановление культуры. Понимаемой не как набор разрозненных искусств, а как средоточие осмысленной жизни. Самовосстанавливается и российское общество; из мозаичного состояния оно переходит в мягкую объединительную стадию. Вопрос в одном: рухнет ли наше истероидное государство под собственной тяжестью при полной атрофии мышц, либо, на что надежд все меньше, начнет внутренние преобразования, поучится у русской культуры и российского общества искусству собственного переобустройства.

Ярмарка интеллектуальной литературы открылась 28 ноября, закроется вечером 2 декабря. Так что лозунг дня: вплоть до 2 декабря – все на выборы хорошей книги. После которых, утром 3-го, никто не заподозрит нас в фальсификации.

Бяка-закаляка

На неделе между 3 и 9 декабря. – В стране состоялись выборы в Думу. Прошли четыре партии; «Единая Россия» получила 67 с лишним процентов голосов – меньше, чем получил Путин лично на вторых президентских выборах.

После объявления результатов думских выборов гарант Конституции прилюдно выдохнул с облегчением: теперь-то он уверен, что никакие потрясения России не грозят, народ не поддержит внешний слом системы. В подтексте читалось: ну вот, могу и уходить.

Но система, окружающая гаранта, почему-то успокаиваться не спешит; ощущение катастрофизма остается. Оно сформировалось не сегодня; не сегодня, видимо, и разрешится. По мере приближения 2 декабря, как по мере приближения судного дня, в верхах нарастала паника. Чем яснее становилось, что партия власти получит в Думе абсолютное большинство, а проигрывающая оппозиция не сможет вывести людей на улицы, чтобы оспорить грязноватый результат, тем очевидней было: всюду липкий страх. Страх – чего? Страх – перед кем? Перед коварным Западом, который спит и видит, как бы свергнуть путинский режим? Перед затаившимися олигархами, которые плетут коварный заговор, чтобы лишить нас самого святого? Но ведь о наших правителях можно сказать что угодно, кроме того, что они дураки. Они – совсем не дураки. Лучше нас знают, что беглые олигархи рады бы посчитаться, да ручки коротки.

Чем же был порожден этот нарастающий испуг в преддверии неизбежной победы?

Возможно, тем, что был растрачен последний запас политических сил, вскрыт стабфонд легитимности, началась электоральная инфляция. Путин, спасая тонущую партию, закачал в нее свою популярность – и второй раз прием уже не сработает. А жизнь в 2007-м не закончится. И, по секрету скажем, в 2008-м – тоже. Мама, мама, что мы будем делать, когда придут морозы-холода? Так хочется стабильности, уверенности в завтрашнем дне… И как же можно отпустить Путина в самостоятельное плавание, если никаких гарантий спокойного существования он на самом деле не оставил? Если нет самодостаточных государственных институций, а есть один-единственный институт по имени В. В. Путин?

Или паника подпитывалась предчувствием того, что будущая победа более чем условна? Так оно и вышло. Победил Путин, а «Единая Россия» – проиграла. При условии жестокого административного диктата, при невероятных преференциях на местах, она смикшировала путинский результат; за него лично на последних выборах проголосовало на 7 миллионов граждан больше, чем за него безлично – в качестве бренда «Единой России». Прикормленные волхвы могут сколько угодно лукавить, объясняя, что голоса мироновцев надо обязательно прибавить к грызловским, и тогда получится искомое путинское число. Мы-то понимаем, что сено нельзя приплюсовать к корове.

Или просто повторилась вечная история Чуковского? Девочка рисует бяку-закаляку, сама начинает верить в ее реальность, приходит в ужас и пускается в слезы? Но тогда дело вовсе плохо; оппоненты режима смотрят на него куда оптимистичнее, чем режим на себя самого. Оппоненты закладываются на долгое существование в замороженном обществе, под неформальной властью каудильо, и если надеются на реванш, то в очень отдаленной перспективе. Когда, возможно, и в них нужда уже отпадет: придут другие времена, взойдут другие имена. А надежный режим всерьез готовится к скоропостижной разморозке, не зная, кто и когда нажмет на роковую кнопку «Выкл.».

Вообще говоря, это сеанс коллективного саморазоблачения. Подсознательные страхи вылезают наружу, если вытесненная совесть пребывает в неизлечимом разладе с собой; если система психической самонастройки расшатана постоянной необходимостью врать, красть, мстить, отжимать и завинчивать гайки. Особенно если резьба уже свинчена, а гаек почему-то не хватает: кто-то погрел на гайках руки. Причем – из своих, чужие не были допущены. Тогда начинает мерещиться ужас: призраки несуществующих угроз самозарождаются в воспаленном сознании и проецируются в окружающее пространство. Так страдающие белой горячкой начинают крушить все вокруг, чтобы избавить себя от внешней опасности, а опасность между тем подстерегает их изнутри.

В политике, как в медицине, враждебные воздействия извне не так страшны, как загнанные комплексы. Внешние воздействия расшатывают временную систему и формируют другую, в размен. Не всегда лучшую, но, по крайней мере, не позволяющую государственному телу рухнуть. Когда же риск внешних воздействий сведен к нулю, внутренние комплексы обретают двойную силу. И радостно подтачивают тело. Не позволяя обществу подготовиться к системному кризису. Не допуская создания запасных плацдармов. Стоит одинокое дерево в открытом поле, на котором выкорчевано все; стоит, становится трухлявым; попадает молния, и тут же приходит конец: обуглившаяся головешка посреди торжествующей и беззащитной пустоты.

Постоянная борьба – естественное сопровождение истории. Пока борьба происходит в конкурентном политическом мире, густонаселенном, противоречивом, вероятность полного самоуничтожения страны низка. Когда же этот мир превращен в пустыню, очищенную от микробов – и от жизни, то борьба перемещается в саму систему. Что мы, собственно, и наблюдаем.

То вдруг запахнет гарью; Черкесова вытащат за вихор из-под чекистского ковра, устроят нагоняй, чтобы не жег понапрасну спички в опасном месте, – и тут же повысят в звании, назначат главой Государственного антинаркотического комитета: не обижайся, парень, мы шутя. А генерал Бульбов – сидит.

То вдруг полыхнет в деньгохранилище; силовики начнут сжимать огневое кольцо вокруг министра финансов Кудрина. А замминистра Сторчак – сидит.

То Шварцкопф расскажет «Коммерсанту», как рейдерски захватывает бизнесы под господина Сечина; и ясно, что юноше пообещали хороший заказ, если он поможет кудринскому клану отомстить. А потом оставляют и без бывших покровителей, и без обещанного заказа. То Генпрокуратура отменит постановление Следкома о несчастном Сторчаке, то Следственный комитет отменит решение прокуратуры… Война всех против всех. На фоне торжества административной демократии.

Одно хорошо – городу и миру показали: нет прямой и гарантированной связи между личной свободой и налаженным бытом, между независимостью и обеспеченностью; утешаться мыслью о всесильных законах вольного рынка, который сам собою обеспечит нам реальную демократию, больше не приходится. Ничто не делается само собой. И раз в четыре года тоже не делается. Надо работать. Изо дня в день. Над страной, над ее настоящим. В противном случае будущее покажет нам ту самую «государственную дулю», которую, по счастливой оговорке Юрия Лужкова, сформирует «Единая Россия».

Лужков, конечно же, поправился. Сказал: да нет же, Государственную думу! Но осадок остался.

Каудильо ВВП

На неделе между 10 и 16 декабря. – Путин назвал Медведева. Медведев назвал Путина.

У чекистов собственная гордость и собственное понимание общей цели. Политика для них – не вольная игра общественных страстей, а холодно спланированная спецоперация; где-то в тайных бумагах уже четко прописан финал, определены этапы, посчитаны средства. Но чтобы враг не догадался, не смог предупредить удар, нужна дозированная информация, она же информационное прикрытие, система ложных ходов, обманок, лисьих уловок: бежим налево, хвостиком машем направо.

Так была организована думская кампания, так будет строиться президентская. По дороге ко второму декабря как следует пугнули сопредельный мир. Нагнали страху на родимых либералов. Помахали в воздухе красным флагом с черными разводами, намекнули на свастику. После этого предъявили симпатичного Медведева, и публика вздохнула облегченно: кажется, сажать не будут. Вопрос о том, как нам быть с демократией, что делать с существующей Системой, не возник; меньшинство запугивали с таким превышением необходимой обороны, так сжимали в мертвой хватке, что любое отступление, хотя бы на полшага, любое понижение давления, хоть на пол-атмосферы, вызывало чувство благодарности и успокоения. Преемнику на следующий же день пришлось прогнуться и гарантировать Системе: он ни на что всерьез не претендует, принимает правила игры, предложит Путину стать премьером и готов рассчитаться на первый-второй. То есть быть младшим и вторым при старшем – и первом. Но даже это не сломало впечатления; лучше уж такая неустойчивая, переходная система, чем тоталитарный монолит.