Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дементий и начало той зимы
Зима выдалась холодная и снежная, вполне классическая, такая, как зиме быть и положено. Высоченные, спекшиеся от мороза сугробы лежали в переулках сплошняком, убирать их никак не успевали, ведь все загребущие, рукастые машины катались, никуда не сворачивая, туда-сюда только по улице Горького и еле успевали поглощать свежевыпавшую порошу. Машины суетились, жадно поедая снег, еще и еще, отправляя его по длинному желобу в грузовики, которые, наполненные и переполненные этим добром, не успевали отъезжать от этих обжор восвояси. Загребущим все было мало. Оно и понятно – главная, ведущая к Кремлю улица, лицо не только Москвы, но и всей страны, обязана была быть чистой.
Рано утром откуда-то выходили дворники в огромных безразмерных валенках, с широкими лопатами и ведрами ярко-оранжевого песка. Утро и начиналось с этого, такого знакомого мерного скребущего звука – вжик-вжик лопатой, вжик-вжик, не сбивая такта. А потом пятерней в песок и – как сеятели со старых плакатов, равномерно раскидывали его на вверенном участке, чтобы окрасить бесцветную утреннюю зимнюю улицу в радостный апельсиновый цвет.
Машина в такие морозы заводилась из рук вон плохо. В особо холодные дни, когда наутро намечалось куда-то обязательно ехать, Дементию приходилось выскакивать во двор по несколько раз за ночь, чтобы прогреть мотор, или же вообще притаскивать домой аккумулятор, чтоб бедняга этот вконец не замерз и наутро был дееспособным. Да еще эта дурная секретка капризничала, видимо, тоже была теплолюбивой и от холода по ночам срывалась, отчаянно голося на весь двор. Двор от этих ночных душераздирающих звуков вздрагивал и зло хлопал закрывающимися форточками. Его колодезная конфигурация, как назло, до невозможности усиливала эти завывания, сирена орала на все лады громко, долго и устрашающе, так, что слышно было и композиторам в соседнем дворе тоже.
Морозы тянулись весь январь, в начале февраля к ним присоседился еще и пронизывающий, обжигающий ветер, и выходить на улицу совсем не хотелось. Но куда было деваться – институт, хочешь не хочешь – иди учись. Молодые жили пока на Горького, мама с Лидкой настояли, волновались, все-таки первая беременность у девочки, глаз да глаз за дитем, за Катей то есть. А то спокойно может уйти, не позавтракав, мужа покормит – за этим делом следила с ответственностью, – а сама сухомятку какую-нибудь сунет себе в рот и давай опаздывать – пошли-пошли, быстрей-быстрей, мне к первой паре… Поэтому Лидка и вставала по утрам у руля – кашку на молочке сварить, обычно геркулес или манную, без комочков, маслицем сдобрить, курагу туда же замоченную подбавить, чернослив, который с вечера в воде постоял, – сами знаете для чего, тостики на сковородочке, яички в мешочек, колбаску докторскую свеженькую и какао – как без этого детей на волю отпустить? И все с неизменной улыбкой, с явною любовью, даже любованием, скрытой гордостью какой-то: ласточки мои дорогие, птенчики, воробушки, голубки мои хорошие – они всегда были для нее какими-нибудь птичками, разными, по настроению, но именно птичками. Вот так до лифта проводит, улыбаясь, перекрестит на дорожку тихонечко, якобы незаметненько, и пойдет себе, что-то под нос напевая, задумываться об обеде.
Дементий, никогда не знавший бабушкиной, да и настоящей материнской любви – чего уж тут скрывать, сам об этом печалился, – Лидку полюбил всей своей юношеской, совсем еще щенячьей душой, с удивлением открывая в себе новые грани глубинных возможностей. Неужели с такой теплотой и так самозабвенно можно было вдруг привязаться к совсем чужому человеку, к чьей-то бабушке, пусть еще не совсем древней, но далеко не первой свежести и внешности уже пожухшей. Но внешность тут была ни при чем, хоть в возрасте Дементия это очень даже было и важно. Лидка, эта «чужая бабушка», излучала какой-то особый волшебный внутренний свет, который, скорее всего, юноша до этого ни в ком еще не встречал и не видел, но отчетливо чувствовал, может даже не очень осознавая, что происходит и почему Лидия Яковлевна так ему интересна. Что бы она ему ни рассказывала, будь то байки из ее далекой молодой жизни еще аж при Ленине и Сталине, будь то подробности ее многочисленных романов и даже – о Господи! – ее недвусмысленные намеки на ориентацию своих закадычных друзей-балерунов Севы и Володи, – все это поражало свободой и простотой, с которой Лидка об этом говорила. Собственные родители были дома с Дементием немногословны, строги и чопорны, никакие более или менее опасные темы не затрагивались вообще. Да и было им особо не до разговоров. Отец семью навещал редко, все больше мотаясь по командировкам, в основном заграничным, мама приходила с работы уставшая, поникшая и немногословная. Не до откровенностей. Воспитание их было суровым, сугубо коммунистическим, по ясно и четко изложенным принципам очередного исторического съезда и с верой в светлое будущее. Все было заранее рассчитано и предначертано, ничего неожиданного не планировалось. И все эти милые разговоры по душам мамы или папы с сыном в их семье вообще не предусматривались. Сыт, одет, обучен – что еще нужно? Вот уже и женат. И когда мальчик попал в эту необычную семью, семью Крещенских, в питательную и питающую любовью среду, где все друг друга не просто любили, а обожали, он сначала удивился – неужели так и вправду бывает, неужели не притворяются? – а потом и сам с радостью полностью растворился в этом новом для себя ощущении. К Кате он испытывал нежнейшие чувства, ему казалось, что на большее он точно не способен, что любви на других просто не может остаться, не заложено в нем, но нет, ошибался. Потенциал был, и еще какой! Его словно вывезли из северной хмурой и неприветливой страны, где и людей-то за шапками и тулупами не разглядишь, и доставили к теплому морю, на песчаный пляжик, где зелень,
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев - История / Политика / Публицистика
- Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн - Биографии и Мемуары
- Шолохов - Валентин Осипов - Биографии и Мемуары
- Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме? - Юрий Сенин - Биографии и Мемуары
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Сыны Каина: история серийных убийц от каменного века до наших дней - Питер Вронский - Прочая документальная литература / Публицистика / Юриспруденция
- Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров? - Кристиан Бейл - Биографии и Мемуары
- Шпион номер раз - Геннадий Соколов - Биографии и Мемуары
- Никита Хрущев - Наталья Лавриненко - Биографии и Мемуары