Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

Явились на похороны и гости, немного, но были. Пожаловали с небольшой свитой двое воровских законников, уцелевших еще с прежнего режима, — Шалый и Чапрак. Но держались в стороне, в церемониях не участвовали. Тихо беседуя, поминали старинного подельщика в вороненом «мерседесе», окруженном автоматчиками. Подъехали несколько творческих интеллигентов, — двое известных актеров да пяток писателей из тех, что просачиваются на все богатые посиделки в надежде на халяву. По-крупному им обламывается все реже, благословенные времена Бориса миновали, но им хоть бельмы залить да покрасоваться в обществе — и то радость. Промелькнул человек из правительства, со знакомой народу по множеству телешоу раскормленной будкой; на похороны сиятельная персона на всякий случай обрядилась бомжом. Еще прикатила забавная старушонка с фиолетовыми кудельками, назвавшая себя маманей покойника и сходу потребовавшая денежной компенсации за невинно убиенного сыночка. Охранники на скорую руку накостыляли бабке по шее и заперли в чулан до выяснения.

Заглянул на часок и Желудев, хотя поначалу не собирался. Но потянуло. Не столько, чтобы попрощаться с наперсником, сколько выяснить подробности побега Аниты. Он чувствовал, что опасно недооценил молодого маньяка. Хотя после ночного звонка относился к нему, как к достойному врагу, которого чем быстрее уничтожишь, тем лучше, но все равно недооценил. Все время попадался на дешевые трюки и отставал, не поспевал за ним. Час назад, перед отъездом разговаривал с Васюковым. Самодовольный индюк, особист вшивый с обиженным видом доложил, что все меры приняты.

— Какие меры? — Станислав Ильич опять испытывал жгучее желание врезать кулаком по чекистской харе. — Уточни, пожалуйста.

— Москву закрыли в тот же вечер, как случилось несчастье. Два дня чистим южные направления. Полагаю, этого мало. Придется объявлять всероссийский розыск.

— А тебе не кажется, мой генерал, что, пока ты развлекаешься со своими розысками, они успели добраться до Аргентины?

— Почему до Аргентины, Стас?

Васюков знал много способов вывести его из себя, но особенно доставал вот такими вопросами, которыми как бы подчеркивал свою невменяемость.

— Ты хоть понимаешь, что произошло?

— Имеешь в виду, что Зубатого кокнули?

Прежде чем ответить, Станислав Ильич единым духом осушил стакан «Боржоми». Даже борясь с желанием размазать старого пентюха по стенке, он не хотел с ним ссориться. Это было преждевременно. Всему свой час.

— Мне насрать на Зубатого. Тем более, если он подставился каким-то недомеркам. Он заслужил свою участь. Нет, генерал, случилось кое-что похуже. На нас наехали не ФБР, не Моссад и даже не ФСБ, а сопливый провинциальный бандит, которому ты ничего не можешь противопоставить. Он глумится надо мной, делает, что хочет, убивает моих слуг, уводит из-под носа невесту, а ты, кому я плачу бешеные деньги, невнятно лепечешь о каком-то всесоюзном розыске. Что с тобой, генерал, на старости лет головенка прохудилась?

— Не такой уж я старый, господин Желудев. У нас с тобой разница в пятнадцать годков. Много ли?

— Так докажи, что не старый. Отдай мне щенка. Где бы он ни прятался, отдай мне его. Последний раз добром прошу.

Васюков продолжал изображать тупую обиду, помрачнел, насупился. В глубине души Желудев был уверен, что тот над ним посмеивается.

— Осмелюсь напомнить, Стас, мы тем утром ждали его в офисе. По твоему собственному распоряжению.

— Я с себя вины не снимаю, но если я ошибся, твоя обязанность подстраховать. Предусмотреть другие варианты. Разве не за это получаешь зарплату? Как и твои гаврики. Сколько их у тебя? Тысяча? Десять тысяч? Плюс лаборатории, консультанты, стукачи и прочее. И все из моего кармана. Ты за кого меня принимаешь? За лоха с мошной? Не промахнись, генерал. Я не лох.

— Ты называешь этого парня щенком, но это не так, Стас. Я же тебе говорил. Он элитник, проходил специальную подготовку. Имеет отношение к группе «Варан». Таких выращивают долгие годы по особым рецептам. Они умеют выживать в любых условиях.

— Мне не нужны твои теории, генерал, мне нужна эта вонючка с вырванными клыками. Будь он хоть кем. Ты способен его поймать или нет?

— Конечно, мы его возьмем. Это вопрос лишь времени, но, с другой стороны…

Желудев психанул и выгнал генерала из кабинета. Разговор все равно зашел в тупик, как часто меж ними случалось, но, что самое поганое, во многом старый хрыч прав. Недооценка молодого мерзавца привела к тому, что тот до сих пор гуляет на воле, имея при себе взрывоопасную информацию. Он должен был подохнуть уже трижды, а вместо этого звонит по телефону и ставит ему ультиматум. Генерал прав в том, хотя прямо об этом не сказал, что, высоко поднявшись над людским стадом, Желудев на каком-то этапе утратил чувство реальности. Забыл, что опасность подстерегает за каждым поворотом, и так будет до конца его дней. При всех своим миллионах, при всем могуществе в этой проклятой стране, он не бог, а смертный человек и в некоем философском смысле должен быть благодарен Никите за то, что тот так убедительно напомнил ему об этом.

После тяжелого разговора с генералом, видимо по инерции, он за пять минут уладил наконец-то маленькую проблему с Софьей Борисовной Штаккер. Наставницу Аниты привезли в Москву следом за воспитанницей и все это время держали на одной из частных квартир, принадлежавших концерну «Дулитл-Экспресс». Мадам владела избыточной информацией, пользы от нее не было больше никакой, но устранять ее физически было неразумно по двум причинам. Во-первых, пока не закончилась история с Анитой, она еще могла пригодиться; во-вторых, Софка сама по себе была необыкновенной женщиной, с густой ведьминой закваской. За последний год Станислав Ильич привык к ней, как к близкому существу, как к прирученной очковой змее. Грех уничтожать то, от чего исходит запах родной крови. Сперва подумывал отправить ее штатной надзирательницей на «Новые поселения», в помощь Кузьме; там она была бы на месте и под постоянным наблюдением; но со смертью Зубатого эта мысль утратила свою актуальность. Зубатый смог бы удержать ее в рамках, без него с ней не справится никто. И на зоне она, пожалуй, натворит таких дел, что мало не покажется. К тому же варшавские события странным образом повлияли на ее психику, бедняжка вообразила, что он, Желудев, ей чем-то обязан. Нормальное общение с ней стало затруднительным. Любой разговор (он иногда для проверки звонил ей) она превращала в скандал, осыпала его дикими обвинениями, чего-то требовала, вопила и проклинала. Рефрен обвинений был такой: негодяй, ты обманул, ты обманул бедную, несчастную женщину, которая служила тебе верой и правдой, негодяй! И все. Ничего конкретного и вразумительного. Послушав ее стенания минуту-другую, Станислав Ильич в раздражении бросал трубку. Говорят же, коли бог хочет наказать, то отнимает разум.

И вот, собираясь на похороны, как по наитию, Желудев позвонил владельцу коммерческой психушки на Симферопольском шоссе, своему давнему товарищу по бизнесу. Прервав изъявления радости психиатра, сухо сообщил, что просит о небольшой услуге: надобно пристроить на неопределенный срок одну женскую заблудшую душу. Доктор пообещал, что пристроит хоть десять. Но не забыл, мерзавец, упомянуть, что заведение у него отнюдь не благотворительное. Желудев поинтересовался, какие гарантии, что дамочка не ускользнет из больницы, как рыбка из аквариума, учитывая, что она ведьма. Доктор солидно ответил, что лекарства у них надежные, обеспечивают больным полный покой, и случаев ускользания пока не было. Разве что на тот свет, но это по повышенным расценкам.

— Стасик, милый, — ласково гудел доктор. — Что же ты все по делам да по делам… Когда же просто так посидим, помянем старину?

— Загляну как-нибудь ведьму проведать, тогда и помянем, — посулил Желудев без охоты. — Но прошу, обойдись с ней без варварства.

— Как скажешь, Стасик, как скажешь. Все в наших силах.

Потом он перезвонил Васюкову и коротко распорядился:

— Софку в психушку к Шалевичу. Немедленно. С ним договорено.

Не дослушал заунывное бормотание генерала, все еще изображавшего невменяемость.

На кладбище выступил с небольшой речью. Не собирался, но что-то подтолкнуло. То ли морозный, со светлым солнышком и скрипом деревьев денек, то ли толпа завороженных его присутствием поселенцев, представлявших собою уродливое, мистическое зрелище. Какие-то темные, смутные фигуры, сбившиеся в кучу. Не поймешь, мужчины или женщины, старые или молодые, все похожие на призраков с розоватым, свечным полыханием голодных глаз. Припомнилось поэтическое: Россия, нищая Россия…

Речь удалась. Почувствовал это по судорожному, молчаливому колыханию человеческой массы на поляне. Да и Кира Вахмистров с «Эха свободы», увязавшийся с ним в поездку (давно напрашивался посмотреть знаменитую «Зону счастья»), восторженно покряхтывал после каждой его фразы. С тех пор как Желудев вошел в круг тайных властителей страны, ему часто приходилось выступать, и это не слишком его обременяло. В любой аудитории он чувствовал себя уверенно, легко применялся хоть к рабочему быдлу, хоть к пустобрехам на демократических тусовках. Умело владел интонацией, а слова выскакивали сами собой, видимо, это и называется ораторским даром. Все свои выступления Станислав Ильич называл фултоновскими. На кладбище говорил о том, каким необыкновенным человеком был усопший. За его простоватой внешностью скрывалась сложная, пылкая натура первопроходца. Он жил, окрыленный мечтой о всеобщей гуманности. И успел сделать многое. На месте никому не нужных деревушек Агапово и Вострушки создал «Новые поселения» наподобие крупных фермерских хозяйств европейского типа. Здесь каждый мог прилично заработать, не опасаясь, что его обворуют. А что еще, в сущности, нужно честному человеку, как не деньги и возможность потратить их с толком. Кузьма Зубатый был подвижником и умел заглядывать далеко в будущее. Он сам по капле выдавливал из себя раба и надеялся дожить до того времени, когда вся Россия превратится в царство свободного, раскрепощенного труда, и все ее граждане, с облегчением вдохнув, смогут позабыть о семидесятилетнем кошмаре коммунистического ига. Надеялся, но не дожил. Злодейская рука настигла Кузьму, можно сказать, в расцвете творческих сил и исканий. Нам всем будет очень тебя не хватать, Кузьма…